Точка соприкосновения (Виктор)

Тони Старк красивый. И дело вовсе не в яркой внешности. Мало ли на земном шаре синеглазых брюнетов с потрясающей задницей? Виктор, не сходя с места, может назвать не менее десятка известных имен. Так что нет, внешность тут не при чем. Не в смазливой мордашке счастье, уж кому-кому как не Думу знать это. Для него красота это прежде всего «огонь мерцающий в сосуде»*, пламень способный перетопить-переболеть любую несправедливость этого мира. И пусть сам Тони видится себе уродцем в кривом зеркале предыдущих своих свершений, а размеры его эго, по мнению окружающих, — с мультивселенную, это не отменяет очевидного для Дума факта: Энтони Эдвард Старк красивый. *** Виктор умеет видеть красоту. Первое воспоминание детства — шаль на плечах матери, диковинные цветы, изящный изгиб шеи, россыпь маленьких родинок. Словно звезды на чистом небе. «На фортушках петушки, ай, золотые гребешки. Да, золотые, сердцу дорогие»*, — напевает Синтия, и черные завитки волос сами ложатся в по-детски пухлые пальчики. «Уж как я тебя найду, всю цветами уберу. Да, расцелую, мою дорогую». Он обязательно однажды найдет ее снова. Самую красивую женщину. Как только заслужит это. Пряный запах горного разнотравья, кибитки и бродящие вокруг них лошади. Закат плавит землю, и его фантастические краски пьянят лучше любого вина Латверии. Алое и золотое. Кровь и победа. Виктор пьет эту смесь и не может остановиться. Давно ушла Валерия, но Дум даже не заметил этого. Девушка не простит его, очевидно, но сейчас это кажется до смешного ничтожным, потому что окружающий его мир дал ему то, что останется с ним навсегда, даже когда смертное тело возлюбленной станет всего лишь землей. Краски гармонии. Он запомнит их и узнает, как только увидит вновь. Нью-Йорк. Большое яблоко. Никогда не спящий город множеством пальцев-небоскребов пытающийся тронуть небо. Сталь и стекло, блеск и нищета. Кажется, сама жизнь несется по автострадам и авеню, сверкающей рекой миллиардов огней отходит от сердца-Манхеттена, чтобы тонкими ручейками — венами и капиллярами — растечься к самым дальним уголкам города, питая и наполняя их. Все это заставляет сердце Виктора шало стучать, пытаясь объять необъятное, поглотить и присвоить себе. Он вернется сюда не единожды, потому что в этом городе есть что-то, ради чего стоит попытаться. И пускай сейчас это месть, но так будет не вечно. И Нью-Йорк знает, не боится и кружит, кружит, кружит его в бесконечном калейдоскопе дней, вновь и вновь незаметно, необъяснимо сталкивая с одним и тем же человеком. Который не друг и не враг. Хотя он, конечно, считает совсем не так. *** Конфеты — это отдельная история. Казалось бы — что такого особенного в обыкновенной карамели? Виктор знает: она, как броня Железного Человека, хранит свой секрет. Под твердой оболочкой полной различных химических добавок, усилителей вкуса и прочих совершенств кондитерской промышленности, может оказаться все что угодно. Дум любит эти, красные, жгущие рецепторы маленькими взрывающимися бомбочками. Во рту — то ли канонада, то ли фейерверк. А потом, когда растают последние преграды, на язык божественными каплями стекает начинка, кисло-сладкая, дикие лесные ягоды. Клюква, брусника и, кажется, немножко клубники в золотистом обрамлении патоки. Все как в жизни. *** Можно не слушать — просто смотреть. Материал не скрывает ничего, подчеркивает — это да. Перекатываются под черным поддоспешником литые мышцы, вздымается и опускается широкая грудная клетка, соблазнительно белеет узкая полоска кожи на шее, между кромкой волос и горловиной комбинезона. Смотреть на Старка можно до бесконечности. Что Виктор и делает, пока Тони кипятится рядом. Вскидывает руки (предплечья и запястья обнажены и этот контраст между живой плотью и черной субстанцией, обтягивающей тело почему-то волнует особенно сильно), трет лоб, теребит бородку, пытается донести до Дума свое мнение по поводу его попыток помочь Тони и нежелании посвящать в свои планы. Виктор мог бы ответить тем же. Старк не доверяет ему, до сих пор не доверяет, и это почему-то особенно обидно. То, что не верит именно он. Но ссора не входит в сегодняшние планы Дума, поэтому он просто молчит, отправляя в рот конфету. Тони, в очередной раз не дождавшийся ответа, разворачивается, чтобы уйти. Он устал и расстроен, но, как же это привычно — никому нет до этого дела. Проблемы Старка — это только его проблемы. Так было, так есть и так будет. Так, во всяком случае, думает Тони. Виктор дает себе еще пару секунд на глупые надежды. Вот сейчас Старк обернется, посмотрит ему в глаза и все поймет. Поймет, насколько он не прав в своем одиночестве. А после... Что будет после — Виктор и сам не знает. Будущее слишком изменчиво, и каждый поступок творит его реальность. А Тони, похоже, опять готов свалить на свои плечи всю ответственность за деяния других. И что ему, в таком случае, грех-другой Дума? Тем более в Америке это и не грех вроде. Летнее пальто еле успевает за Виктором, когда тот, обхватывает одной рукой запястье Тони, другую решительно кладет ему на пах — о! наконец-то! — может прильнуть губами к самому сладкому местечку на загривке Старка. Или это все конфета во рту? Неважно... Неважно! Тони замирает под его ладонями, словно ночной мотылек в луче света. Избитое, пошлое сравнение, но на ум не приходит ничего более поэтичного, за исключением того, что если бы Старк был бабочкой — то уж точно не меньше чем Морфо Пелеида*. А потом и оно вылетает из головы, когда плоть под правой ладонью, неосознанно изучающе поглаживающей, вздрагивает. Во взгляде у Тони ужас. И неизбежность. И робкая надежда. И... тут самое главное — не смотреть в глаза. Лучше на губы. Или вообще не смотреть. А скользнуть языком в приглашающе приоткрывшийся рот и целовать, целовать, целовать, пока у Тони получается стоять на ногах, а когда мышцы станут как желе, и он ответит, втягивая в себя жалкие остатки карамельки, убирая последнюю преграду — крутануть пространство, опрокинуть на кровать и уж там оторваться по полной, попробовать каждое теплое местечко, о котором так долго мечталось: мочку пунцового уха, пульсирующую жилку на шее, подключичную ямку, трогательно топоршащиеся кофейного цвета соски, впадинку аккуратного пупка и, уже не сдерживаясь, заглотить, пропустить сразу до глотки идеальный леденцовый член и сосать так, чтобы даже не стоны — только приглушенные кулаком хрипы и рука в волосах, неосознанно тянущая ближе. А потом... Потом можно вспомнить и о магии. Иногда очень полезно вспоминать о магии, когда на тебе слишком много одежды, а до душа — как до другой вселенной, и стоит так, что, кажется, яички лопнут. И нет, он не планировал ничего такого, не в их первый раз, но пальцы в смазке сами по себе уже поглаживают плотное колечко мышц сфинктера, и Тони тянет колени к груди, раскрываясь для него. Ревность на миг — как кинжал. Цыганские корни — что возьмешь? Не первый... Не первый! Убью! Не Тони, конечно нет. Это же Старк. Гений, миллиардер, филантроп и, что прежде всего, плейбой. Ревность — это очень глупо, а Виктор не дурак. Не первый? К черту! Кто мешает стать ему последним? Он вламывается как вражеская конница в побежденный город. Резко и неумолимо. И замирает, сам ошалевший от собственного напора. Миг они смотрят друг на друга, словно наконец-то осмысливают происходящее и, в ту секунду, когда Виктор уже готов отпустить, Тони первым толкается вперед. Необыкновенный, волшебный, потрясающий Тони. Он охватывает талию Дума ногами, и уже непонятно чье движение заставляет стонать и кричать в голос. Они кончают одновременно, и долго лежат, переплетаясь ногами и руками, пока сон не уносит с собой. Утром предсказуемо он просыпается один. Тони нет. Ни записки, ни сообщения — ничего. Виктор обыскивает весь дом в поисках малейшей зацепки и уже почти верит, что все что было — привиделось ему, когда слышит настойчивый звонок в дверь. Курьер, сухонький старичок в темных очках и с запоминающимися седыми усами таращится в квитанцию: — Посылка для Виктора фон Дума. — и Виктор уверен, что знает кто его адресат, хоть фамилия Армстронг кажется странным выбором для любителя рока. Внутри коробки — конфеты. Алые и золотые. А между ними — браслет от одного из Марков. Виктор включает новости — весь мир обсуждает битву у Капитолия, и на всех экранах — Тони, Тони, Тони. Бездыханный Тони на руках у Человека-паука. Какие-то смутные ассоциации крутятся в голове, словно он уже видел что-то подобное: распростертое тело, безвольно упавшая рука, лицо человека, точно знавшего, на что он шел и, наконец-то, получившего то, что желал. Человека ли? *** Через несколько недель к нему придет Стивен Роджерс. У них не может быть ничего общего, особенно с тех пор, как Виктор решил для себя начать все с чистого листа. Особенно после того, как Роджерс перестал быть Капитаном Америка. У них нет ничего общего, кроме того, из-за чего тот пришел. Их единственная точка соприкосновения — Старк. Думу даже в голову не приходит, что он должен ему отказать. И если однажды он снова попадет в Ад и у него спросят причину его идиотского поступка, он только пожмет плечами. Ни власть, ни деньги, ни слава, ни любовь, ни похоть — ничто из этого не является причиной. Все до смешного просто. Все потому, что Тони Старк — красивый.