Гниль

Мягкий свет просачивался сквозь щелку в двери и ложился на проседающий деревянный пол. "Мы не останемся тут?" Я почувствовал, как бархатная пыль оседает на холодных щеках. "Мы не сможем покинуть это место", - прошептал я в вязкую темноту. "И что нам теперь делать?" "Все уже сделано. Осталось только лежать тут." "Тут слишком твердый пол", - мальчик ощупал доски рядом с рукой. - "Почему мы не можем уйти отсюда?" "Потому что мы умерли." "А почему мы умерли?" Я не знал, что сказать мальчику. Такое нечасто случалось. Пыль тем временем просто кружила вокруг нас. Она то поднималась, то падала, то касалась рук и лиц покойников, то тянулась к свету и почему-то постоянно молчала. Из окна мы слышали лай бездомных собак, который отражался от стен пустой комнаты, становясь эхом в ушах. "Не знаю", - признался я, продолжая смотреть в потолок. Из соседней комнаты раздался глухой удар и быстрые шаги. Кто-то убил нас за наши грехи и похоронил здесь, над землей, чтобы наши души никогда не упокоились. Еще когда я мог чувствовать запахи, в нос бил постоянный аромат крови мальчика. Едкий и тяжелый.. Ему почти вспороли живот, но не для того, чтобы убить, а чтобы посмотреть, какие эмоции человек показывает и насколько громко кричит, когда из его живота торчит тонкая кишка. Кровь попала на руки. Меня они просто задушили. Видимо, они наигрались с телом мальчика, и я им стал неинтересен. После этого мы смотрели друг на друга, пока не высохли его слезы. Дальше все было как во сне. Тело цепенело, постепенно начал отказывать слух, а когда-то такая чувствительная кожа, которая могла чувствовать легкое дуновение ветра из окна, окончательно онемела. Но, несмотря на это, нам с мальчиком было спокойно вдвоем. Мы перестали бояться. Я смотрел на его бледную кожу, на впалые щеки, на раскрытые пустые глаза, и какая-то часть меня восхищалось этим. Былая красота, которую я так ценил при жизни, стала мне безразлична. Он спрашивал меня, что с ним происходит, стоит ли ему переживать. Я не знал, что ответить, но всеми силами пытался успокоить мальчика и его, пока еще бурное, сознание. Но с каждым днем его сигналы становились все тише, а отправить свои мне становились все сложнее, и в один момент тишина, которой мы так боялись, настигла нас. Кожа мальчика иногда светилась на солнце, пропитывающем сырые доски пола, к которому, казалось, приросло его мертвое тело. После двадцати трех дней к нам подоспели мошки и крохотные червячки. Они скользили по лицу мальчика, со временем оставляя на его коже бледно-синие узкие впадинки, а я был очарован этим зрелищем. Что-то во мне переменилось. Тишина стала привычной, а гниющее тело в нескольких сантиметрах от меня стало таким приятным и успокаивающим, что казалось, будто так было всегда. Вся моя жизнь тянулась нескончаемой вереницей событий лишь для этого момента. Я был так рад, что нас свела судьба, что наша жизнь, наконец, прекратила свой ход, и теперь мы можем просто смотреть друг на друга, пока наши глаза не съедят черви.