Безымянные герои. История вторая: "Вина"

      После того, как они вскрывают подвал, для Аккермана мир и война — всё вокруг обретает иной смысл или лишается смысла вовсе.       Даже чувства его к человеку, которому не признался и не признается, словно трещат по швам.       Вина тяжким грузом лежит на плечах и давит к земле. В первую очередь он виноват перед Смитом, чей труп был оставлен в одном из домов недалеко от стены Мария. (Интересно, когда в этот дом вернутся владельцы или наследники, что они скажут, найдя на одной из своих постелей останки самого храброго из командоров? Будут ли плакать о нём, или просто сожгут вместе с хламом и старой мебелью?). Но больше за Смита он рад. Рад, что его командир отдохнёт от этого ада, рад, что тот никогда не узнает ужасной правды и того, как им трудно будет идти вперёд без него.       Ещё Аккерман себя чувствует виноватым и перед очкастой, за то, что она теперь командор. Ведь никто не спросил, хочет она им быть или нет, справится она или не осилит. Должна осилить. Эрвин ей завещал. Поэтому все её шутки, кураж — исчезли. Она непривычно, почти до пугающего, серьёзна. И думается Леви, что если серьёзна она — дело совсем дерьмо.       А ещё Аккерман себя чувствует виноватым перед разведкой, оставшейся без «отца». И он не уверен, что ей будет так же вольготно при «матери».       Он теперь почему-то совсем ни в чём не уверен.       Мысли делают круг и вновь возвращаются человеку, без разрешения их захватившему в плен вот уже несколько месяцев как.       Эрен Йегер.       Леви посмотрел бы ему в лицо, чтобы встретить в глазах довольную пустоту и, окончательно разочаровавшись, продолжить путь налегке. Но мальчишка едет почти перед ним, чуть правее, и остаётся довольствоваться лишь спиной, накрытой зелёной накидкой с эмблемой разведки, да крупом неторопливо идущей лошади.       Удивительно, что после всей этой заварухи им вообще удалось найти лошадей. Большая часть выживших теперь едет по двое, всё равно от них толку ноль: либо ранены, либо слишком устали. Не устают никогда только Зоэ и два Аккермана.       Флок тоже хотел отдельную лошадь, но когда Леви предложил ему побежать за отрядом пешком — отказался, теперь делит с Жаном седло и хмуро помалкивает. Спрингер везёт Сашу, с ней тяжелее всего. Тряска губительна, вот и плетутся, как стадо больных черепах. А Йегер везёт Арлерта. И держит его, как хрустального, словно боясь потерять.       Близится вечер, пора разбить лагерь. Благо, идут вдоль реки, проблемы с водой не будет.       После недолгого спора решают остановиться в черте населённого пункта ближе к окраине, чтобы в случае нападения было больше возможностей для маневрирования, да и просто теплее в стенах, чем на голой земле.       Аккерман вызывается первым дежурить, как будто устал меньше всех, но сначала уходит к реке — отмыться.       Титанья вонючая кровь намертво въелась за полдня пути, не берёт её даже солдатское мыло. Приходится оттираться песком вперемешку с камнями до красноты, до царапин, чтобы содрать с себя вместе со слоем кожи. Будь у него больше воли, он бы с себя её всю сорвал, чтобы не чувствовать липкий удушливый взгляд, заставляющий сердце рваться наружу.       Как он и думал, Йегер пришёл и стоит под деревом. Просто стоит и смотрит куда-то: то на него, то вдаль, то себе под ноги. Хорошо хоть Леви не снимал исподнее.       «Эй, — он бы крикнул ему. — Какого чёрта припёрся? Топай к друзьям, занимайся делом!»       Но почему-то молчит.       А спустя полминуты такого молчания Йегер уходит сам. Выйдя на берег Леви надевает грязные вещи. Это противно, но стирка в сложившихся обстоятельствах — роскошь непозволительная. Так что пропахшую потом и кровью одежду можно перетерпеть.       Что не дало ему рот открыть перед Йегером, уж не вина ли? Но перед ним-то он точно не виноват. Теперь сопляки могут спать спокойно, у них на троих столько мощи, что всех остальных можно смело сдавать в утиль. От мысли об этом лишь на мгновение по позвоночнику пробегает озноб.       Недоверие — вот что снедает Леви. Он действительно ждёт, когда Йегер подхватит друзей и сбежит вместе с ними куда угодно. Куда они там хотели? К морю? Вот, к морю. И он никак не возьмёт в толк, что держит их всех привязанными к жалким остаткам разведотряда. Особенно он не может понять, что держит Йегера. И где то самое слово, тот спусковой крючок, что запустит необратимую реакцию в его обезумевшей голове.       Вернувшись, он застаёт у костра только очкастую и Кирштайна, негромко о чём-то переговаривающихся. Остальные нашли пристанище в маленьком одноэтажном домишке, расположившись вповалку на грязном полу. Жан предлагает остаться с Леви до конца смены, но Аккерман отправляет его в грубой форме спать и садится на старый стул, принесённый из дома. Ханджи молча трогает за плечо и уходит, за ней с неохотой уходит Кирштайн, Леви наконец остаётся один.       Пляшут белёсые языки пламени, желтея в стремительно наступающих сумерках. Кузнечики тянут свою симфонию, потрескивают дрова, время от времени ветер шумит, трепля кроны деревьев.       Слух напряжён до предела. Леви не подпустит ни одного ублюдка на территорию спящих и защитит их любой ценой. Но сделает это не из-за чувства вины, а потому что так надо. И хорошо, что они все спят. Сидеть одному куда спокойнее и привычнее.       Но Йегеру и тут неймётся: выходит и застывает на пороге, сверкая глазами из полумрака. И ладно бы слово сказал, так молча глазеет. В прежние дни Аккерман подозвал бы его да спросил, отчего он такой загадочный, но не сегодня. Слишком тяжёлый и трудный выдался день, слишком уж много вопросов осталось у них без ответа, к тому же прибавились новые, слишком много ненужных воспоминаний, пустых безнадежных мечт и прогоркших чувств. Так что пусть этот Йегер катится к чёрту, и ни о чём говорить с ним Леви не будет. Но рядовой, как видно, и здесь упираться готов до последнего. Он, не дождавшись любезного приглашения, медленно сходит с крыльца, а, подойдя, усаживается на брёвнышке. Правда, от взгляда Леви не скрываются скованность и неуверенность пацана, которые, вроде, должны порадовать, но почему-то только сильнее злят. Но больше всего злит, что после всего у Йегера не проступила парша на коже, не выросли дьявольские рога, он всё тот же и выглядит так же, и Аккермана влечёт по-прежнему.       — Зачем УПМ снял? — интересуется он недовольно, отводя взгляд от согнутой фигуры почти у его ног.       — Я восстановился, могу обойтись без него, если что, — и глаза у него всё те же, чтоб его чёрт побрал.       — Совсем идиот? Думаешь так легко будет каждый раз тебя выковыривать? Если тебе руки-ноги отрезать, затормозишь нас ещё сильнее!       — Капрал! Я тоже способен сражаться за тех, кто мне близок...       — Да, я заметил…       — … И это не только Армин и Микаса. Это ещё и вы, сэр.       И снова Леви не может ему ничего сказать, только взгляд переводит и смотрит прямо в лицо ошарашившего откровенностью рядового.       — И что бы вы там обо мне не думали, я не хотел, чтобы командор Смит погиб. Если бы мы могли спасти их обоих, — Эрен вздыхает. — Уверен, Армин сделает всё от него зависящее, чтобы стать полезным разведке. И я обязательно сделаю. И Микаса, и остальные ребята тоже. Но только прошу вас, прошу вас, — он поднимает к Леви лицо. — Не надо винить во всём, что случилось только себя. Вините во всём меня, если вам будет легче от этого.       Мощный удар кулаком в ухо чуть не валит мальчишку с бревна. Согнувшись, он долго качался, не проронив ни звука, как рыба хлопая ртом, а оклемавшись от звона и боли, Леви хорошо знает как это больно, смотрит заплаканными глазами.       — За что? — произносит чуть слышно почти сорванным голосом.       — Не бери на себя слишком много, сопляк. Тебе и без этого есть чем заняться. А защищать буду я всех вас, так что захлопнись и проваливай спать. У тебя два часа, чтобы выспаться и сменить меня на посту.       Больше не споря, поднявшись и отдав честь, Йегер, немного покачиваясь, уходит обратно в дом. А через два часа возвращается вместе с Микасой (и с УПМ), чтобы отправить Леви хоть немного вздремнуть перед долгой дорогой.       Больше они этой темы не обсуждают.       Но Аккерману после их разговора куда спокойнее.