wrong side of reality

04:49 hotiscream доброго утра и удачного дня. 04:51 nonope признавайся, ты что, следишь за мной? я только взял телефон в руки, а ты тут как тут 04:55 hotiscream прости. только вернулся со срочного вызова. 05:02 nonope никогда не перестану думать, что ты работаешь каким-нибудь известным хирургом и скрываешь это от меня Тодороки усмехается, вытягивая незамысловатый узор на коже хирургическими нитками. Когда тебя мутозят с утра до ночи, станешь не только хирургом, но и травматологом, и анестезиологом. Он стал, чёрт возьми, слишком самоуверенным — под "Символом мира" подразумевают сильнейшего из сильнейших, и Тодороки считает это вполне заслуженным: за последние три года его практики он победил с тысячу злодеев и почти без жертв. Ну, по его вине не умирал никто точно, и иногда он позволяет себе похвалить себя за хорошую работу. И всё то время, что общественность, СМИ и маленькие дети кормят его веру в себя, он начинает сдавать позиции — Шото был уверен, что разберётся с этим за минуту, но упустил из вида, что тыл-то остался открытым, и неожиданно острые лезвия огромных ножей полосуют его бока и бёдра. Это не больно на самом деле, потому что порезы резкие и секундные, хоть и достаточно глубокие, чтобы поранить хорошенько так, и он успевает среагировать ко второму кругу, и до Тодороки долетают лишь ледяные мини-глыбы. Весной в это время ещё темно, а его костюм до сих пор белый, поэтому Шото просто облегчённо выдыхает, его раны практически незаметны — если кто прознает, что его так легко задеть, из Символа мира он станет Символом идиотизма. Чёрт, он схватил первую попавшуюся иглу, и она оказалась достаточно большой, чтобы почти надрывать кожу, подцепляемую у краёв ран, и Тодороки просто стискивает зубы, пытаясь закончить с бедром, половина пореза на котором вне его видимости, и стоять у зеркала, вытягиваясь в сторону и опасаясь содрать швы с левого бока, вообще не круто. 05:42 hotiscream ну, ты близок к истине. 05:43 nonope надеюсь, эти сорок минут ты потратил на сон с тобой точно... всё в порядке? 05:44 hotiscream сон не хочет со мной дружить, хотя бы потому что мне снова на работу через час. да, только устал. 05:46 nonope на работу??? они там что, решили довести тебя до истощения? это уже пятый за неделю срочный вызов среди ночи, они там вообще думают о тебе, не? собираю манатки и иду бить им рожи за такое наплевательское отношение к наверняка самому лучшему сотруднику. хоть выиграю тебе немного времени на сон 05:47 hotiscream именно поэтому ты никогда не узнаешь, кем я работаю. 05:47 nonope ЭТО ВООБЩЕ-ТО ОБИДНО, ПАРЕНЬ 05:48 hotiscream :) 05:49 nonope скоро начну воспринимать твои смайлики как специфичный способ подкатить 05:49 hotiscream (: 05:49 nonope ИДИ К ЧЁРТУ ПОЙДУ ЛУЧШЕ ОТСЫПАТЬ ПОЛОЖЕННЫЕ НЕСКОЛЬКО ЧАСОВ, ЧЕМ ПОПАДАТЬСЯ ТУТ НА ТВОИ ПОДКАТЫ, БЕССОВЕСТНЫЙ ТЫ ЧЕЛОВЕК, ТОДОРОКИ надеюсь, сегодня ты не сдохнешь удачи 05:50 hotiscream найду свободную минутку и завалю тебя смайликами так, что утонешь. я постараюсь, правда. нужно ли мне снова подработать будильником? до полудня у меня, скорее всего, только бумажная волокита. 05:51 nonope я тебя обожаю, ты знаешь, да было бы неплохо, закидай меня смайликами к десяти утра 05:52 hotiscream добрых снов. Тодороки откладывает телефон, бросая экраном на столешницу, и только тогда замечает, что задняя панель перепачкана кровью. Чёрт, заболтался настолько, что даже об этом не позаботился, потому что окровавленная игла с белой, местами уже бурой, ниткой до сих пор зажата между безымянным пальцем и мизинцем, и это пугает — насколько Шото привязан к тому, кого никогда не видел и чьего имени даже не знает. Они тратят ночи на обсуждение всего, что попадётся, иногда Мидория — не знает имени, но они оба знают фамилии друг друга, и это, наверное, единственное, что Шото готов о себе рассказать, — по-дурацки шутит, пытаясь вытащить его из мнимой депрессухи после работы, потому что, господи, хоть супергероев в мире полно, всегда найдутся те, кто будет вставлять палки в колёса тем, кто успешнее них, и обсуждать за спиной. Шото не знает ни имени, ни возраста, но исправно последние несколько месяцев, как по будильнику, желает доброго утра и сладких снов. Мидория один раз пошутил, что по-хорошему бы на пару дней снять с Шото поводок и отпустить погулять, но только Тодороки шутка не зашла — он представил, что будет в эти пару дней, и потенциальное самогрызение и тоска за рёбрами ему прельщает вообще никак. Как же чертовски сложно совмещать в себе маленького мальчишку, которому хочется заботы, с взрослым дядькой, который спасает всех вокруг. Хорош взрослый дядька, спасает других, а себя не может. Последний час дома уходит не на сон — пока зашивал себя, Тодороки перепачкал зеркало, перед которым изворачивался, как только возможно изворачиваться с дырявыми боками, и заляпал кухонный диван. На исправление последствий собственной глупости уходит минут двадцать, и остальное время он с довольным лицом стоит под ледяным душем. Щелчок кофеварки оповещает о том, что пора вылезать, и последнее, что он успевает — чудом не опрокинуть на себя кружку, натягивая костюм. Кто бы мог подумать, что сильнейший из нынешних героев настолько неуклюж за пределом битв. К семи он добирается в агентство, и Тодороки даже не удивлён, что на месте только те, кто закрывают ночной патруль. Его товарищи по работе достаточно сильные и сообразительные люди, но до ужаса не пунктуальные. Однажды один из них, управляющий металлом — Тодороки даже не будет пытаться вспомнить имени, — чуть не опоздал на операцию: из-за его халатности от падения рельсов с высоты приличного дома пострадало больше десяти человек. Это было настолько давно, что вряд ли об этом кто-то помнит, но именно такие случаи, подобные этому, ещё со школьной скамьи учили Тодороки тому, что потребности отдельной личности, если ты собираешься быть героем, должны находиться на последнем месте. Он пытается следовать собственной клятве из детства, но появись у него свободная минутка, и он бежит проверять, не пропустил ли чего в диалоге с Мидорией, и новостную ленту — мало ли где какой злодей напал, и Тодороки не может быть уверен, что Мидория, живущий в его городе, может не оказаться в списке заложников или пострадавших. Он слишком за него волнуется. В полдесятого он, с красными от усталости и напряжения глазами, хватается за телефон. Подработка будильником уже что-то вроде традиции, потому что его собеседник не может нормально проснуться и оставляет уведомления на ночь со звуком — говорит, мол, сообщения от "бессовестного" Тодороки будят лучше, чем кофе. И это, наверное, нормальное проявление дружеских намерений, но Тодороки вечно шёл против толпы со своими этими закидонами, и иногда он пускает в ход смайлики: изначально в них не было никакого скрытого смысла — у Тодороки либо не было сил ответить больше, чем скобочкой, либо руки заляпаны в крови или чём ещё или просто заняты, и чтобы не оставлять сообщение прочитанным, но неотвеченным, отсылал смайлики, — а Мидория взял и придал этой идее новый смысл, и кто Шото Тодороки такой, чтобы не поиграть по чужим правилам? 09:38 hotiscream :) пора вставать, ленивая задница. :) (: :) (: :) 09:41 nonope Я МОГ ПОСПАТЬ ЕЩЁ ДВАДЦАТЬ МИНУТ, НО Я ПРИШЁЛ СООБЩИТЬ, ЧТО СОГЛАСЕН НА СВИДАНИЕ 09:42 hotiscream по-моему, тут смайликов максимум на обмен номерами. 09:42 nonope в следующий раз буду отвечать дольше чтобы ты наслал их на нашу свадьбу интересно, как долго ты будешь их отправлять? 09:44 hotiscream управлюсь за пару часов. Этой пары часов у него, конечно же, не оказывается, потому что Лига Зла любит отвлекать всех героев от повседневности. Это тоже становится сродни традиции — огромная толпа неопытных и глуповатых злодеев нападает днём, в открытую, пытается повалить героев в объективы телекамер и задеть максимально много гражданских, а ещё лучше — тех самых репортёров, которых почему-то мир считает собственным голосом. А те, что побольше, посильнее и определённо составляют элиту этой самой Лиги, идёт с боем в ночь. Все агентства уже несколько месяцев пытаются вычислить тех, кто координирует их действия, ведь не может просто сойтись, что все дружно решили нападать как по расписанию. У этих пятерых, вставших кучей и закрывавших спины друг друга, даже причуды не тянут на троечку по десятибалльной шкале, что они вообще забыли здесь, в центре, где профессионалов всегда больше всего? Они справляются с ними за пару десятков минут — и лишь из-за того, что приходится играть на показуху, мол, ох, как же сложно быть героем, вечно нужно спасать всех и побеждать. И не то, чтобы Шото не справился с ними в одиночку за десяток секунд, просто командная работа не позволяет так поступать. И иногда это мешает. Но вот только за первой пятёркой в другом конце города оказывается вторая, на востоке третья, и так, кажется, до бесконечности. Задействованы все герои города, созваны некоторые с окраин, потому что это больше похоже на контратаку всем, что есть — злодеи сотнями словно занимают позиции перед чем-то, и времени на показуху не остаётся, поэтому Тодороки отрывается от команды и носится по городу меж улиц по воздуху так, словно от этого зависит его жизнь. В основном, все они слабы даже слишком, что для победы над ними на них даже можно не смотреть — просто махнуть рукой, поднимая ледяные клетки, или заключить в огненное кольцо, если причуды этих идиотов не позволяют из него выбраться. Полиция кое-как поспевает забирать всех, массовые повышения и премии точно обеспечены. Но Тодороки чувствует, что что-то не так. Ощущение это слабое, кое-как задевающее мысли, но не дающее покоя. В самом центре, меж множеством зданий геройских агентств, и в ближайших кварталах злодеи больше похоже на пушечное мясо или на слабаков, от которых нужно и хочется избавиться, но не можется. Или на... отвлечение внимания. Какие же они все глупые. В этом и дело, что это просто для отвлечения. Снижения бдительности. Потому что через четыре улицы Тодороки замечает, что злодеи становятся сильнее — и на их победу требуется больше времени и сил. Словно ловушка, где начинаешь с лёгкого и медленно продвигаешься к боссу, достигая его, когда сил практически не остаётся. Шото начинает понимать, что, чёрт, это лишь завязка сюжета, и кульминация ждёт далеко отсюда, наверняка на окраинах, чтобы выманить всех героев, что посильнее и повыносливее, и расправиться с ними за раз. Разум твердит, что нужно мчаться сразу к концу, пока есть силы — пока он хоть что-то может, потому что бессонная неделя сказывается не самым лучшим образом, а глаза от заполнения всяких бумажек несколько часов до этого болят так, что хочется их просто закрыть и никогда больше не открывать. Другая же половина уже плохо соображающих мозгов убеждает, что безопасность гражданских на первом месте, а с остальным как-нибудь разберётся. Шото уверен, что сил дойти до конца ему вряд ли хватит. И понимает, что половина героев чувствует себя так же, как и он сейчас. Они все на износ работали по ночам и на камеры днём. Они все сейчас хотят побыстрее закончить и наконец поспать. Тодороки не один такой, и до него доходит, что в этом и был план — довести всех до истощения, чтобы было легче сразить. Но вторая часть мозгов, отвечающая за "геройство", берёт верх, и Тодороки продолжает улицу за улицей очищать от злодеев. Несколько раз он пересекается с другими героями, вкратце объясняет им возможную ситуацию, и они разбегаются со слабыми кивками — сил на лишние разговоры практически не остаётся, весь резерв должен остаться нетронутым. Со своими... напарниками? Напарниками, с которыми они часто ввязываются в подобные битвы, он договаривается встретиться через несколько кварталов — там находится один из банков, и кто знает, вдруг это — настоящая цель, а не убить их всех. Тодороки не особо верится, что ради ограбления, которое может провернуть и ребёнок с причудой к телепортации, поднимут столько сил, поэтому и не надеется особо на хороший исход. На последних злодеев — их уже семеро, и у всех квирки настолько полезны, что Шото лишь злится и раздражённо выдыхает: какого чёрта с таким потенциалом они растрачивают себя ради подобной мути? Не думает, что вообще вся эта заваруха с причудами, как эпидемия, упавшая на планету, вообще не "муть", но всё равно с раздражением уставшего заковывает всех сразу в плотные слои льда, но так, чтобы хуже частичного обморожения им ничего не угрожало. Время пользования правой стороны скоро подойдёт к концу, поэтому он замораживает на глазах у них огромное пустующее здание, готовое на снос, оборачивая его огромным айсбергом посреди города, как некий маяк для тех, кто не знает, что делать дальше, держит несколько секунд, едва не трясясь от холода, и тут же выжигает весь лёд коптящим пламенем, не нарушая целостности постройки — сложно, да, но теперь лимит не подползёт к нему ещё несколько часов, и пора бы всерьёз начать пользоваться и левой стороной, но до этого дело ещё не доходит — хотя бы потому что та семёрка так и не вылезает изо льда. У здания банка около десятка героев, успевших добраться сюда или заметивших огромное здание-льдину. В основном здесь те, кто в супергероике достаточно давно и кто умеет пользоваться своими способностями в полной мере, и это лучшее, о чём они могут сейчас просить — идеальный контроль и малое число. Вместе с Тодороки их девять, они здороваются короткими кивками, как и прощались ранее, и Шото не приходится ничего говорить — все понимают, что сейчас либо всё, либо ничего: возможно, там, в квартале отсюда, главный босс, способный размазать их по стенке, или кому-то действительно просто было скучно, и он организовал этот спектакль. Но по мере приближения спереди слышится не то ругань, не то громкий гогот, и они ускоряют шаг, спрятанные под куполом одного из героев — невидимым. Но все почему-то знают, что их ждут и ждут довольно давно, и готовы к нападению в первые же секунды, но они появляются на полуразвалившейся площади так, невидимыми, и в центре стоит чёртов, мать его, Деку — тратили месяцы на то, чтобы найти координатора, а он, вот, даже не прятался особо, — окружённый не более, чем двадцатью соратниками. Его лицо скрыто маской, натянутой по лоб, и видно его тёмно-синие волосы, контрастирующие с безумной белоснежной ухмылкой маски, и Шото не берётся говорить, что ему противно здесь находиться, но его спина неестественно выпрямлена и руки сложены за спиной — в последнюю, и единственную, встречу с ним он не держал не то что спину, даже голову ровно, постоянно атакуя на сверхчеловеческой скорости, не используя свою силу — словно играясь с ними, как мальчик с машинками, которые и ломать жалко, и выкинуть страшно. Если Деку решит сражаться в полную силу, от них не останется и мокрого пятна — их просто разнесёт пылью по воздуху, и они об этом отлично знают. Даже Тодороки, Символ, чёрт, мира, не способен сравниться с ним по силе, и это удручает. Им бы пригодился Сотриголова, но он, как назло, в другой стране, разбирается с проблемами — и неожиданно у Тодороки в голове что-то щёлкает. В Америке нет никаких проблем, Деку лишь убирал тех, кто действительно способен ему помешать, и сейчас они, кучка героев-профессионалов, стоящие перед ним, очередная помеха к неясной цели. Они всё ещё за невидимой стеной, и никто не обращает на них внимание, и они готовятся выбраться из-под него, чтобы напасть исподтишка, но неожиданно Деку поворачивается к ним лицом, и окружающая атмосфера почему-то резко меняется: он неожиданно заметно горбится, но всё ещё стоя ровно, всплескивает руками и делает несколько шагов вперёд. — Ну что вы, разве так приветствуют старых друзей? Тодороки не замечает, как его левая сторона загорается, а на правой толстой коркой появляется лёд, кто-то за его спиной ругается матом, и купол моментально опускается. — Предлагаю сначала обсудить все проблемы насущные, а позже можно перейти к нашим любимым дракам. Деку даже разговаривает с мразотными интонациями, от него за километр несёт не то презрением, не то чистой ненавистью, но они всё ещё живы, а это значит, что ему что-то нужно. Кто-то не выдерживает этого нахальства, и, невзирая на профессиональную субординацию, кидается вперёд, что-то крича, но Деку даже не двигается, лишь поднимает руку вверх и нарочито медленно разгибает средний палец, точно — чёртов координатор, — устанавливая направление удара: не убить, не поранить, просто снести того единственного, кто выбежал вперёд, не задевая всех остальных. Мужик в сером трико отлетает в ближайшую стену, но с глухим стуком — с его причудой от подобного столкновения ничего не станется, и никто из героев даже не оборачивается. Вокруг Деку проносятся смешки, и он резко поворачивает голову вправо, от него за милю несёт угрозой, и все затыкаются, понурив головы, кроме двоих слева от него. В одном, который противно тянет лыбу на все тридцать два — по ощущениям, что на сотню, — Тодороки признаёт Бакуго. Идиота, которого вышвырнули со второго курса академии. Идиота, который слишком импульсивен, чтобы научиться напрягать мозги хоть чуть-чуть, стоит по левую руку от Деку, ухмыляясь. Бакуго, на самом деле, не помеха — обморозить его руки, и толку от него не будет, но если он стоит к Деку настолько близко, значит, не следует пытаться — разотрут в пыль. Второй, который продолжает тихо хихикать в собственный кулак, опирается согнутой рукой на плечо Кацуки, и тот бешеный ни слова не говорит ему. Он не уверен, но, кажется, это Киришима — тот самый, которого не сломало падение высотного здания на его голову. У него не только кожа, похоже, крепкая, раз так спокойно виснет на этом долбанутом. Значит, остальные просто мелкие сошки, как и те, что были до этого, лишь для массовки. — Какого чёрта ты творишь? Заделался в королевы драмы? — Ох, наконец ты разговариваешь, Шото-кун. — Не тяни время. На полплощади раздаётся хохот Деку. Тодороки напрягается, и это, очевидно, слишком заметно, потому что кто-то сзади положил руку ему на плечо, которую он моментально смахнул, даже не оборачиваясь. — Я похож на мультяшного злодея, который выложит все карты на стол? — Ты похож на того придурка, что хочет похвастаться тем, какой он умный. — Ты наслал недостаточно смайликов, чтобы я хоть что-нибудь рассказал тебе. Тодороки... застывает на месте. Огонь левой стороны моментально тухнет, лёд мелкими кольями опадает с правой, вонзаясь в дыры в асфальте. Он только что сказал что? Кажется, он забывает как дышать, потому что через минуту всеобщего молчания и кромешной тишины лёгкие начинают гореть от недостатка кислорода и рёбра неслышно трескаются, потому что он сказал что. Всё это чёртово время это был... Кажется, в голове вымирают вмиг все голоса и мысли, и ледяной колющий ветер царапает подкорку. Это всё часть плана, всё вокруг — часть плана, он никогда никому не нужен был на самом деле, и всё то, что держало его на плаву последние несколько месяцев лишь фикция, последствия которой используют против него же. И сейчас уже не кажется странным, что зачастую Шото читал его никнейм не как "nonope", а "nohope", смеясь с этого недоразумения, потому что всё это время он держался лишь на этой чёртовой надежде. — Не думаю, что нам есть что обсуждать, Мидория. — Ой, да ладно тебе, Тодороки-кун, не веди себя так бессовестно, можешь называть меня своим мужем. Вся площадь неожиданно приходит в движение, злодеи остервенело бросаются на героев, всем скопом пытаясь вывести из боя хоть одного, но профессионалы на то и профессионалы, что хороши в приспосабливании ко всему: на телеэкранах они выгрызут друг другу глотки, лишь бы оказаться впереди, почаще и поярче засветиться на экране, а сейчас стоят плечом к плечу, обороняя тыл друг друга — и это в одно время так лицемерно, но в то же время так прекрасно, что Шото позволяет себе подвиснуть лишь на секунду. Секунду, что в его голове пусто и ничего не болит и не хочется спать, за которой следует бешеная вспышка ярости, и костюм, не подготовленный для столь высоких температур, моментально плавится под резкой вспышкой. Мидория, кажется, сейчас спустит в штаны оттого, каким сейчас выглядит Тодороки. Тодороки видит перед собой только Деку, стоящего как ни в чём не бывало на том же месте, забывая про всех остальных — он настолько разозлён и разочарован, что ему хочется сделать этому мудаку так же больно, как ему сейчас. Краем сознания он подмечает, что герои справятся и без него, а вот с Деку не справится никто, даже он, но, чёрт возьми, злость, клокочущая огнём в венах и коркой льда под сердцем, настолько сильна, что он разрешает себе быть безрассудным. Мир ничего не потеряет, если он умрёт. надеюсь, ты сегодня не сдохнешь удачи Этот сукин сын знал всё наперёд, но продолжал играться с ним, и первая ледяная стена тонкой гранью летит ровно в Деку, готовясь разбиться об него, но он реагирует быстрее — разгибает пальцы и сносит в осколки огромную толщу льда, и взрывной волной осколки разносятся во все стороны, минуя как Деку, так и, к удивлению, Шото, разлетаясь ровно по сторонам вокруг него. Какой контроль. Сзади слышатся глухие удары и громкие несдержанные стоны — кого-то задело, и Тодороки не хочет знать, убило ли. Он просто продолжает нестись вперёд, создавая ледяные потоки один за другим, чередуя один через два с огненными — если резко повысить давление, следующим разгибом пальца заденет и самого Деку. Как и Шото. Главное, что заденет этого ублюдка, и мало ему не покажется — в этот раз вместо стены он выпускает ледяной дождь, закрученный в огненном вихре: пытаясь спрятать основную атаку за ширмой, но Деку не настолько глуп, чтобы повестись на подобное. Тодороки понимает, что не контролирует себя в должной мере, чтобы совершить это незаметно, но он не хочет начинать думать — кожа на левой стороне до одурения жжёт, но не плавится, и это единственная радостная новость за сегодня. — Тебе следует смотреть, куда рикошетят твои атаки, солнышко. Тодороки резко оборачивается, совсем забыв о том, что главный враг перед ним, главный враг может ударить в спину и убить его одним движением пальца, но, чёрт возьми, его план совершенно точно заключается не в этом. В другом. Абсолютно другом. Потому что за спиной несколько тел, проткнутых ледяными стрелами и не шевелящихся. Злодеев. И тот долбанутый дуэт, дающий друг другу пять. Ни один герой не стоит на ногах. На коленях. На локтях. На головах. Как угодно, но не способные драться. Тодороки застывает снова, оборачиваясь уже полностью, широко распахнутыми глазами озирая всё. Сзади не прилетает никаких атак, и на секунду он позволяет себе забыть, что его сломали, что его использовали, и в этом мире не существует никаких Мидорий, заставляющих хотеть жить, и никаких Деку, любящих манипулировать. Не прилетает никаких атак, но крепкие руки облепляют его будто со всех сторон, руки, которые могут убить, останавливаются на животе и сцепляются в замок. Чужой подбородок опускается на левое плечо, на котором не осталось ни намёка на костюм, лишь голая кожа, и Тодороки не шевелится, но дёргается, понимая, что маски на Деку нет. Он не хочет оборачиваться, не-хочет-не-хочет, но краем глаза замечает его улыбку. И она совсем не похожа на безумную. — Хех, герои. Профессионалы, спасающие жизни, не смогли спасти себя. Ну же, Шото, посмотри на них — жалких, сломленных, стоящих на коленях с мольбой о пощаде в глазах. Это то, ради чего ты положил свою жизнь на алтарь? Ради этого кислотного лицемерия, за которым ни единой достойной мысли? Тодороки не может его оттолкнуть. Не потому, что боится умереть. Потому что в мыслях сидит тот Мидория, желающий ему доброго утра и пытающийся заставить его поспать хоть немного. Который заботился о нём. Который не выворачивал его мысли наизнанку, не разрывал его мир тёмно-синими пятнами собственной силы. — Прекращай болтать и заканчивай с этим дерьмом. Мидория трётся носом о его шею, и Тодороки кожей чувствует его улыбку, и, господи, если бы он не был той мразью, какой он предстал сейчас, Шото позволил бы себе влюбиться в неё. Он не ослабляет хватку и ещё с десяток секунд водит носом по сонной артерии, шепча что-то вроде "Изуку" уже на ухо, едва касаясь губами. — Но только тсс, это наш секрет. На самом деле... я уже закончил то, что должен был сделать. Остальное полностью лежит на тебе, солнце моё. Я просто решил взять на себя операцию по твоему спасению от этого горького лицемерия, оседающего у тебя за рёбрами. Видишь, я могу быть заботливым. Твои любимые геройчики всё ещё живы, и всё это ради тебя, — Деку наконец отстраняется и расцепляет руки, отпуская Тодороки. Тот валится на колени и продолжает смотреть на это, развернув руки ладонями кверху, как дохлая рыба брюхо, пока Мидория вышагивает к поверженным героям, безразлично перешагивая через трупы. Он сгибается почти пополам, всё так же улыбаясь, и достаточно громко, чтобы Тодороки слышал тоже, усмехается. — Вы забрали у него мир, и за это я заберу мир у вас. На их лицах сквозит ироничное понимание — он не убьёт никого из них. Оставит в проигравших, отправит через них письмо — у мира заберут Символ. У мира заберут Шото Тодороки, и мир будет переломлен по хребту. Это его план. Не власть, не деньги. Не сила. Сломить. Сломить мир в точности, как сломил одной фразой Тодороки. — Ох, засиделся я тут с вами, у меня есть дела поважнее, — он оборачивается к Тодороки, который так ни разу не пошевелился, и снова улыбается, сукин сын, сузив глаза. — Я же говорил, что выиграю тебе немного времени на сон. Проспись, отдохни. Буду ждать сообщений, Шото-кун. Тодороки хочет послать его нахуй. Отправить гореть в аду, куда подальше, ещё раз нахуй, не забыв выдать направление к чёрту. Он зажмуривается на секунду и поднимается с колен, вставая подобно оловянному солдатику: стойко и ровно. Деку уже проходит мимо героев, снова сложив руки за спиной и не выдерживая прямую спину, а по бокам — в метре-полутора в каждом направлении, — вышагивают Бакуго и Киришима. Тодороки, с садистской улыбкой, позволяет себе выпустить столп огня в чужую спину — ради удовольствия. Хоть как-то отомстит. Деку не настолько медленный, чтобы проворонить атаку со спины, но он даже не оборачивается, продолжая шагать, и резко накреняется вперёд, когда костюм на спине обгорает. И не оборачивается, махая рукой на прощание, когда две цепные собачки обернулись с такой бешеной яростью в глазах, что Тодороки становится смешно. Он помогает из последних сил подняться остальным — у него не осталось никаких моральных сил продолжать делать что-либо, но он создаёт ледяные подвесы, чтобы было легче довести всех и сразу к остальным, кому повезло не оказаться здесь, но на их лицах видно презрение. Главное правило героев — не убивать. Ледяные колья торчат из двенадцати трупов. Никто не задумается о профессиональной этике, о его чувствах, потому что палки в колёса ставить намного выгоднее. И на следующее утро по телевизору крутят репортаж про то, как Символ мира подаётся в убийства. "Очевидцы" рассказывают о том, как он намеренно убивает. Им всем плевать на мир. Им всем плевать на Тодороки. Им нужна лишь власть. Сила. Влияние. Идти по головам — вот главное правило героев, которое Тодороки никогда не признавал. Он всего добился собственными силами, потратив на это всю свою жизнь. Не смещал других. Не мешал никому. Выполнял работу за других, помогал всем, чем мог. В благодарность лишь "он будто сошёл с ума и бросился атаковать всех разом". До полудня он сжимает в окровавленных руках телефон, не поднимаясь с пола — у него уже затекли кости и задница болит от нескольких часов на полу, но он даже не шевелится, глядит пустым взглядом в экран, крутящий всякую чепуху. Деку был прав, кислотное лицемерие. От этого становится лишь хуже. Его ломает пополам. В полпервого иконка непонятного шоу, смысл которого проходит сквозь него, сменяется картинкой новостей. Он поднимет взгляд, надеясь на что-то. Тодороки сам не понимает, на что надеется. Они продолжают мусолить эту тему — герои, которых он не бросил подыхать в той дыре, называют его безумцем. Рассказывают о том, как он убивает. Как пособничает Деку. Только вдобавок к этому особо активные, кому он был не угоден с самого начала, решились и на — господи, вы серьёзно, — социальный опрос. Шото уверен, что есть те, кто ещё верит в него, но в репортаж эти ответы точно не будут включены. И не прогадывает: двенадцатый человек подряд выговаривается о своей ненависти к нему. Презрении. Обвинениях. И лишь под конец показывают, наверное, единственное, что можно вывернуть наизнанку, чтобы красиво дополнить картину — парниша с тёмно-синими волосами и светлой улыбкой. Шото пытается выключить телевизор. Но не может. Хочет услышать, что скажет Деку. Хочет услышать, как он будет говорить о том, что ненавидит его. Что на самом деле этот спектакль не для чьего-то спасения, а лишь для полного уничтожения. "Вы все настолько глупы. В этих героях, — он ядовито выделяет это слово, и Шото пытается не думать о том, как он заставил включить это в эфир, — есть только лицемерие. Я был там. Они позорно падали на колени и не хотели умирать за вас. Ни за вас, ни за этот мир. А Символ мира мог. Вы все настолько глупы, что не понимаете всего происходящего. Он спас их. Он никого не убивал. Их убили те, кто бросил его один на один с тем, кого нельзя победить в одиночку." Тодороки выключает телевизор. И сжимает перепачканный в крови телефон. Экран идёт трещинами, но он проводит пальцем, чтобы разблокировать его. Работает. И царапает мелкими, торчащими наружу осколками. 12:57 hotiscream ты мне нужен. пожалуйста. пожалуйстапожалуйста. 12:57 nonope :)