Границы дома с водой и лимоном

Она стучит пальцами по границам дома с водой и лимоном, пристально следя за старой вазой, как будто ожидает, что там появятся цветы или на крайний уж случай ваза сдвинется с места. Именно старой, нет не старинной как вы могли подумать, а элементарно старой, оказавшаяся на этом месте лет семь назад. Рыжая мельком оглядывает «убежище», и вновь переводит свой взгляд на стекло для цветов, которых по иронии там не оказалось. Всё давно, окружавшее её, казалось обыденным, сплошным, окрашенным в повседневный серый. Кажется, раскрасить руки в красный и царапины это лучший исход, или же все-таки безысходность? Свою квартиру она называла не иначе как «убежище», для неё это место стало как для Алисы дверь в страну чудес — слишком маленькой. Комната, завешанная лёгкими занавесами от всего мира, или просто от соседей из дома напротив, низкие потолки, давящие на виски, скрипящая кровать и зелёные тапки. Все это связанно с ней прочными хлопчатобумажными и отдавалось в голове яркими, красными импульсами слова «быт», к такому её точно нигде и никогда не готовили. Она давно потеряла себя в потемках двадцати часового рабочего дня, среди зимних московских ночей, звёзд и жидкостей, от которых приятно саднит горло и отвратно вспарывает старые раны. Слез не было, остались в памяти, на четыре года в прошлое. Тогда, сама не понимая она потеряла то, что неимоверно долго искала, среди тёмных дворов, среди друзей, или как там дальше у Земфиры? Привыкшая к одиночеству, она давно потеряла счёт времени, ей казалось, что она никому никогда не нужна, а если и нужна, то ради чьей-либо выгоды. Она привыкла, что жизнь оставляет на её щеках следы после звонких оплеух, привыкла к стеклу под ногами от её же слез, обид и разочарований, привыкла к этому миру, на процентов так девяносто состоящему из гнили, жалкого тряпья - общественного мнения, из предательств в глаза, из разрушенных принципов. "Привыкла" — едкое слово, отдававшиеся круглосуточно в полумраке её мыслей. "Привыкла" - будто заставила жизнь, даже не спросив. Когда-то давно она была другой, с амбициями, с бликами в глазах, все унеслось по ветру в прошлое, там и осталось. Она стала чаще думать о смысле жизни, которого к сожалению у Екатерины как не крути не находилось. Амбиции поистрепались, блики в глазах потускнели или погасли, уже точно ничего не сказать, стало банально пусто, пресно, бессмысленно. Боль, пронизывала её всю изнутри. Порой ей представлялось, что ей осталось совсем чуть-чуть, а оказывалось, что все пройденное лишь капля в море. Спотыкалась, падала, вставала. Спотыкалась, падала и вновь поднималась, с разбитыми коленями, как в детстве, с щемящим сердцем, как в юности и с порванными струнами альта внутри, что-то новое. Били наотмашь воспоминания, связанные с Катей-рассветом, вроде не маленькая, да и до старости жить, поживать, да нервы шатать. Вчерашняя Катерина, не верующая в судьбу и не случайные встречи, прижимала к себе недавнего господина «Встреча в 23.11. Поезд.», дышала в правое ухо и мило называла всеми обитателями московского зоопарка. В ответ получала письма: порции родного «Катена», литры объятий и ватты, прошибающих поцелуев. Лампочка лопнула. Остались звезды и раны потому, что надо смотреть под ноги. Сначала думала вернётся, одумается, не сможет. Потом боялась, боялась потерять, не встретить родных изумрудных и шрама на левой. Потом смирилась, исчерпав надежду рассмотреть позади себя улыбку, расслышать тембр. Она собирала восковые огарки в ладони, пытаясь восстановить свечу, когда-то сгоревшую. Не удавалось. Сама Катя не заметила как из того самого огонька превратилась в пепел, переехала в Питер и теперь у тридцатишестилетнего мальчика Андрея есть жена Катерина. Любимая, но не любящая. Может и к лучшему это? Так лучше для нее. Для всех.