Что ж, видно мне идти...

      — Всё же не могу взять в толк: каким же образом ты так, не побоюсь сказать, изящно прыгаешь по крышам, если Джованни тебя нисколько этому не учил? — присаживаясь на широкую скамью, спросил Марио и посмотрел на небо сквозь редкие листья дуба. — Дождь намечается. Пора бы в замок, cosa ne pensi?       Эцио пожал плечами. С собой клинок, кроме того, что за запястье, он не брал, а значит, не страшно и промокнуть. Несмотря на возможную опасность в лице Пацци, юноша оставил в поместье всё оружие и доспехи, сменив на просторную рубаху. Капюшон не скрывал лица, и солнечные лучи приятно грели кожу. Создавалась иллюзия, что всё как прежде — семья Джованни Аудиторе приехали погостить к дядюшке Марио, чтобы отец мог договориться о каких-то своих банковских делах.       — О, дядя, Федерико — замечательный учитель. Даже отец не смог бы так доходчиво объяснять некоторые уроки, — рассмеялся Эцио и тут же резко замолчал. — Мне так странно, дядя. Как они могут быть мертвы, если вот он я, города стоят на месте, а все дела, что они вели, попросту пропали?..       Дядя посмотрел на него с каким-то сочувствием, и Эцио ощутил себя вновь юношей, словно бы беззаботным, а не сгибающимся под тяжестью ответственности мужчиной.       — Il mio ragazzo, если бы я мог тебе хоть сколько-нибудь помочь в этом, я бы без раздумий… — с горечью шепчет Марио, притягивая юношу в объятья; Эцио и не сопротивляется, благодарно пряча лицо в складках одежды дяди.       Невероятным образом дяде удаётся убедить Эцио остаться ещё на несколько дней. Мало того, молодой Аудиторе согласился даже на несколько занятий по фехтованию. И смутно он чувствовал, что чем дольше он остаётся в этой вилле, тем проще дяде будет уговорить его на продолжение «дела семьи», кровной мести, однако не имел ни сил, ни желания внезапно трогаться в путь. Madre и sorella медленно привыкали к новому временному — временному ли? — жилью, а сам       Эцио впал в какую-то странную тоску, много времени проводя, гуляя по улицам города, в раздумьях. Иногда он забирается на крыши и будоражит своим поведением толпу: где ж такое видано, чтобы в Монтериджони кто-то так дерзко себя вёл! Впрочем, внимание охраны города юноша привлечь не сумел, и вряд ли здесь не был замешан дядя.       Пролетая над пропастью между крышами, Эцио чувствовал себя вновь ребёнком, воображал, что рядом брат — поддразнивает, учит и готов помочь, если что случится с младшим. Это была не Флоренция, но давало отвлечься.       Он будто проживал ещё раз свою первую вылазку ночью на крыши города. Чтобы их не заметила охрана и горожане, приходилось быть вдвойне аккуратными. Было вполне очевидно, что шестилетний мальчик в темноте когда-нибудь да сорвётся. Что и случилось — благо, рядом оказался Федерико, готовый протянуть руку. Маленький Эцио готов был расплакаться — скорее от обиды (хотя содранная коленка саднила жутко), ведь уже в том возрасте ему было известно, что мужчины не должны показывать свою боль.       Наверное, это он вряд ли когда забудет.       И в какой-то момент Эцио решает прекратить проживать в прошлом, будто вновь оживает, и сам приходит к Марио. Он сам не мог точно сказать, что привело его к этому, но он без раздумий соглашается помочь дяде в Тоскане.