Бессмысленно

Вы обречены. Вы оба знаете, что ваши жизни не важны, они — лишь подготовка для чего-то большего. Кого-то большего. Вы обречены, но мир вокруг распадается на части осколками кривого зеркала. Ты чувствуешь это, словно гул просыпающегося утром города, но иррациональный, неправильный, он сводит тебя с ума, и ты затыкаешь уши, включаешь музыку на полную, а когда становится невмоготу, ты пользуешься своим лучшим оружием — беспощадной иронией. Пышножабрая стерва попыталась испоганить даже твою иронию. Вот сучка. Ты знаешь, что Роуз чувствует то же самое. Её пальцы сжимают чёрную лакированную сумочку слишком крепко, и ты понимаешь: она не желает выдавать своих эмоций. У неё нет тёмных очков, она не может засунуть руки в карманы, как это делаешь ты. Роуз дрожит не от страха — в ней кипит едва сдерживаемая ярость. Она тоже не выносит этого и начинает строчить свои безумные книги. Ты не читал ни одной, но ты легко можешь понять по одному случайному взгляду: Роуз тошнит от бездействия. — Я сделал для мелкого всё, что мог. Парню придётся справляться самому. Роуз молчит, наливает в бокал виски, смотрит на алкоголь пустым взглядом. Она никогда не выпивает его, только смотрит, а затем выливает на пол. Дорогой паркет в её поместье уже весь липкий, но ты предпочитаешь не говорить Роуз об этом. — Хотя бы посмотреть на неё, — шепчет Роуз. — Хотя бы сказать ей, чтобы была сильной, чтобы не боялась ничего... Чтобы берегла себя. Дейв молчит — потому что нет смысла повторять за ней. «Дирк, бро, береги себя». Они выходят бороться в открытую, когда всё уже потеряно, когда шум и крики уже нельзя заглушить битами, когда во рту впервые появляется терпкий привкус вина. — Мы не сможем быть для них родителями, Ро. — Не сможем. — Роуз хватает крепче вязальные спицы, и её руки уже не дрожат. — Мы будем для них героями.