Леший и Дар Реки

      Река живая. Река течет - постоянно в движении. За ней не угнаться и не поймать. Не подловить в застывшем, безмятежном состоянии. Даже когда кажется, что она спит... Река течет.       Иной раз она говорит, захлебываясь словами, бывает – заливисто смеется, часто – недовольно бурчит и сердито ворчит, порой – бестолково злится и даже разъяренно бесится, но никогда – не замолкает. Не стоит на месте. Меняется. Каждый день, каждую минуту, каждую секунду.       Я привык приветствовать Реку поутру, вслушиваться в ее болтовню или ругань днем, прощаться с беспокойной перед сном. Я знаю, что она говорит со мной в ответ. Я слышу, вслушиваясь, всматриваясь. Мы союзники. Я знаю: она – Живая, и в благодарность за это Река разрешает мне выжить.       Она забрала ритуальный пепел сожженного мною прошлого и взамен, приняв благосклонно мою жертву, вручила мне свои большие тайны и маленькие секреты. Я отдал ей свое имя, титул, звания, прожитые годы, опыт, все победы и поражения, взлеты и падения, отдал память о любви и изменах, о дружбе и предательствах, о греховных страстях и порочных слабостях. Память о том, кто я был.       И ей все равно, кто я есть.       Я не веду счет дням и неделям, не вспоминаю, какой сейчас год – да мне это и неинтересно. Время для меня изменилось – оно может тянуться, может ускоряться, может застыть. Оно живет в моем ритме - только так, как я хочу ощущать и чувствовать мир вокруг себя. Оно важно только настоящим, не имеет будущего. Я впитываю мгновения, которые запоминаю и бережно откладываю в тайник памяти. Пожалуй, это мое единственное богатство в этой жизни без имени.       Уединение в глуши неприступного Леса, за чередой непроходимых топей, возле Реки - мой спасительный и добровольный выбор. Плата за жизнь. Я должен был умереть. Еще тогда. В том прошлом, которого больше нет. Возможно, такой исход был бы верным. Можно вынести многие испытания на прочность, преодолев немыслимые трудности и препятствия. Можно выйти сухим из воды, невредимым из огня, нетронутым – с поля боя. Можно выстоять с усмешкой против врагов и выпутаться из сети интриг. Можно, стиснув зубы, перетерпеть любую боль, но не сдаться. Потому что твердо знаешь: пока кровь пульсирует толчками, неукротимой рекой бежит по венам – есть шанс. Шанс все исправить. Потому что твердо знаешь – тебя ждут.       Но есть вещи, которые ломают. Крошат в труху, в пыль. Когда не остается веры. Не остается сил бороться. Когда смотришь в любимые некогда глаза и не понимаешь... За что?       У каждого есть своя ахиллесова пята, уязвимое место. Мое – я верил. И доверял.       Зря.       У предательства множество ликов, оно принимает различные формы, имеет порой изощренные, а иногда – до тошноты низменные мотивы. За любым предательством кроется страх, жадность, непомерные амбиции, месть, ревность, иной раз похоть или равнодушие. Я видел всякое, и то, как умело некоторые превращали предательство в героический подвиг, прикрываясь великими и благородными целями. Принципами. Всякое видел. Да.       Будучи доверенным лицом Его Величества, правой рукой и Главнокомандующим Объединенной Армии Семи Королевств, я смог изучить природу предательства, методологию плетения интриг и все виды лицемерия на собственном опыте. И опыт этот был бесценным до тех пор, пока я оставался человеком, у которого нет сердца. Который собственноручно мог привести приговор в исполнение, не дрогнув ни единой мышцей лица. Отправляя на эшафот тех, кто считал себя неприкосновенными.       Я не делил людей на близких, друзей и остальных. Для меня все были остальными. Я однажды принес присягу на верность короне и Королю Семи Королевств Яну Мудрому, и другой правды тем самым не оставил.       Есть свои. И есть враги. Врагов уничтожают. Ради сохранения хрупкого мира, выстраданного миллионами погибших в ходе Столетней Войны. И методы в данном случае все хороши, ибо... нового круга последствий Великого Падения Пяти Империй человечество бы уже не пережило. Еще одно открытие в науке – и Земля превратилась бы в усыхающую пустыню. На протяжении всего своего существования люди учились убивать. С каждым витком развития цивилизации все хитроумнее и хитроумнее. И если трезво взглянуть на историю, то весь прогресс строился только на одном этом желании – убивать. С бессмысленной жестокостью.       Перечеркнуть достижения, вернуться к истокам, объединив под единым знаменем выживших, – как с чистого листа начать. Другого выхода на тот момент не было. Да и сейчас тоже. Можно осуждать политику Яна Мудрого, можно осуждать правительство, можно... Но делать это молча. Не нарушая Свода Законов Семи Королевств. Иначе...       У меня было множество метких прозвищ, исполненных ненависти, самое емкое из которых звучало, как «Бездушный». Какая насмешка... Оказалось, душа у меня есть. И ее можно отобрать.       Я стал жертвой игрока. Азартного манипулятора. Человека, чье имя я не называю. В одно мгновение уничтожившего меня. На мой невысказанные вопрос: «За что?» я услышал ясный ответ: «Разве это не забавно?»       Наверное. Наверное, и правда забавно завоевать, покорить, присвоить, подчинить, опутать честными словами и стреножить жаркими объятиями исключительно из холодного расчета. Как шахматную партию разыграть. Продумать сюжет на десять ходов вперед и в нужный момент хладнокровно выиграть партию. Из интереса. Просто чтобы выиграть. Власть, деньги, место по правую руку Короля – это все так, сопутствующие привилегии и бонусы. Главное – выпотрошить того, кого все называли «Бездушный». Найти эту плохенькую и слабенькую душонку, рассмотреть с легким любопытством на просвет и выбросить на растерзание диким бродячим псам.       Я должен был умереть. Так, как тысячи казненных мною. На эшафоте. Под свист изрыгающейся желчью ненависти толпы. Презираемый теми, кого защищал по долгу присяги. И это было бы хорошо. Потому что не нужно заново собирать себя по кускам, не нужно больше искать ответов, не нужно мучиться от осознания собственного ничтожества. Тебя нет, и тебе все равно, что отныне ты – опальный, падший, предатель, у которого не осталось ни чести, ни достоинства.       Но мы не решаем за судьбу – она решает за нас. Смерть не ждала меня в гости, а линии на ладони не обрывались во цвете сил. И это мой крест, мое бремя – жить. Вопреки и назло.       Накануне казни, ночью, меня похитили оставшиеся преданными мне люди, отчего-то верившие, что я не мог изменить Королю и Короне. Смешные. Я уже в это не верил. Я уже ни во что не верил.       Меня спасли, организовав мне продуманный побег. Вывезли к чаще Леса. Дали с собой все необходимое на первое время. Тройка безумцев, напутствовавших меня словами: «Возвращайся. Иначе нам всем конец».       Я не вернулся.       Углубляясь все дальше в Лес, прочь от цивилизации, от мирского-суетного, я вел беспрерывный диалог с собой. В чем-то себя убеждая, оправдывая, споря. Не раз и не два мечтая сдохнуть. Быть съеденным заживо, растерзанным на части хищниками. Простудиться и заболеть до горячки. Умереть от истощения. От обезвоживания. Да мало ли как! Возможностей там, куда редкий охотник из лучших побоится забрести, множество. Но чертов, въевшийся на подкорку сознания навык убивать работал против меня. Я выживал по инерции. Я просто не мог сдаться. Это оказалось сильнее меня – желание победить.       Я надеялся на роковую случайность, но некто свыше, кто бы там ни был, не посчитал достаточными мои мучения и слово «Конец» вписать в мою историю не торопился.       Не помню, сколько я блуждал в Лесу... Неделю, две, три... Месяц, два? Как только человеки масштабно истребили себе подобных не просто городами, а целыми государствами, Лес раскинулся владениями и на юг, и на север, и на восток, и на запад - на тысячи километров, вернув свое, первозданное. Деревьями и кустарниками прорастая сквозь здания и строения, оплетая ветвями и корнями деяния рук человеческих. Иногда я натыкался на относительно целые дома, где находились съестные припасы, и там задерживался на несколько дней. По-прежнему воюя с собой. И эта война - пострашнее пережитых мною.       Предполагал, что за мной послали наемников – я бы так и поступил на месте... В общем, точно сделал бы именно так. Ведь это, получается, уже не чистая победа, верно? Я обманулся, я больше не Великий и Ужасный Роальд Редгрейв, но все еще жив. А значит... Представляю угрозу – слишком много тайн и секретов хранится в моей голове. Дурацкий инстинкт самосохранения, к которому теперь еще весомой долей примешалось упрямство, мол, сам сдохну, но только не от руки предавшего меня, гнал дальше и дальше вглубь Леса...       Я не знал, куда иду и зачем - никаких идей. Только придушенная, ноющая боль под сердцем и бесконечный спор с собой. Я запутался. Я уже готов был пустить себе пулю в лоб. Скрутив и положив на лопатки не нужное мне стремление выжить. Потому что я не понимал, ничего больше не понимал. Не было во мне желания отомстить, взять реванш. Даже обиды не было на того, кто полагался на меня во всем – на Яна, отрекшегося от своего соратника в одночасье. Пусто.       Но однажды...       Однажды я проснулся рано утром, на рассвете, под разлапистой елью, продрогнув до костей. Услышал тихий шум, почти бормотание. Ведомый звуками, вышел к Реке. И замер. Замер, прищурив глаза от ярких лучей солнца, от слепившей серебром воды. Посреди Леса, крутых обрывов, она упрямо следовала только ей известным путем.       Глубокий вдох и выдох.       Река игриво перекатывалась волнами, флиртовала журчанием и звала. Манила к себе: «Иди ко мне, иди... Я заберу твою боль. Я очищу твою душу. Я смою с тебя грязь. Нет прошлого. Нет будущего. Ничего нет. Все суета. Иди ко мне...»       Я как был в одежде – так и нырнул с обрыва. Ни о чем не думая. Врезаясь в воду массой тела, пошел ко дну. Не стремясь выплыть. Не сопротивляясь течению. Я просто знал, что не здесь моя смерть. Я доверился Реке.       И она вынесла меня к берегу с небольшим, пологим, песчаным пляжем, запрятанным в арке свисающих до воды ветвей плакучих ив...       Я лежал на спине, пытаясь отдышаться. Мистика, но мне не было холодно, хотя вОды Реки даже в невыносимый зной обжигали льдом. Я лежал, прислушивался к неторопливому, успокаивающему журчанию, шелесту деревьев и крикам птиц. И впервые за долгое время ощутил покой и умиротворение - чувства, забытые в далеком детстве. Ни тревог, ни сомнений. Голос в голове молчал.       Я был свободен. И чист.       Когда-то меня звали Роальд Редгрейв – теперь об этом знает только Река. Я разжег пламя, в котором похоронил свою личность – ее символом стал подаренный мне предавшим меня человеком талисман на кожаном шнурке. С ним же сгорела дотла и моя любовь. Моя слабость. Туда же отправилась и данная Яну Мудрому клятва верности.       Я стал кем-то другим.       Охотником, рыбаком, земледельцем, строителем, мастеровым... Лешим.       Хозяином Дома возле Реки в глуши Леса, в сотне километров от ближайшего поселения людей - небольшого городка, находящегося за пределами Семи Королевств. И такие были – те, кто жил некрупными общинами сами по себе. Без указов Короля. Никому не мешая и не представляя угрозы миру. Существуя без поддержки и защиты Короны, но зато независимо. И им искренне было плевать на то, кто я. Неразговорчив, безобиден, несмотря на свой угрюмый вид, приношу на обмен шкуры, мясо диких зверей и птиц, рыбу и лесные редкие ягоды – вот и славно. Не хочу общаться – мое право. Нет имени – будешь Лешим.       Прозвище приклеилось ко мне сразу – им наградил меня шумный и болтливый трактирщик Жак. За высокий рост, мощное тело, отросшие ниже плеч темные спутанные лохмы, густую бороду, тяжелый взгляд из-под бровей, равнодушное выражение лица. И за молчание. Жестов хватало для того, чтобы объясниться. Я почти забыл, как звучит мой голос. Мне незачем было открывать рот.       В городок я наведывался раз в пару-тройку месяцев, закупался всем необходимым и возвращался в свое убежище. В Дом, который построил собственными руками, к хозяйству, которое бережно вел сам, словно всю жизнь только этим и занимался. У меня не было ни одной свободной минуты - иной раз я засыпал, едва коснувшись подушки головой.       Но каким бы уставшим я ни был, неизменно выходил перед сном к Реке – попрощаться до утра. И на рассвете обязательно приветствовал ее, омывая лицо и тело в ее водах. Иногда я просто выбирался посидеть на защищенном ивами пляже – впустить в себя мир, слиться с ним в единое целое. Под бесконечный шум реки. В эти моменты я как никогда был спокоен сердцем, светел мыслями и крепок духом. Я нашел свое место, и был счастлив этим знанием. Я хотел бы годы спустя умереть, глядя на воду.       Строить планы – не моя сильная сторона. Есть Предназначение, Судьба, Рок... Или что-то еще – я так и не решил, что подкидывает мне очередной сюрприз, напоминая: «И это не твой путь».       Пять мирных лет я прожил отшельником. Пять лет. Хотя время не имело никакого значения – я не вел счет дням. Я просто жил. Постигая новые истины. Размышляя над новыми смыслами бытия. Что-то из мыслей записывал в купленный за связку куропаток альбом с белоснежными листами – лишь бы не потерять связность мышления. Это было важным для меня – трезво и логично мыслить.       Спустя пять безмятежных лет Река по велению Рока вручила мне свой Дар...       ...практически бездыханное тело королевского наемника, обнаруженного мной в закатных лучах солнца на пологом пляже, спрятанном в арке ветвей плакучих ив.       Я должен был его убить. Что стало бы жестом милосердия. Пришедший по мою душу убийца – в этом я не сомневался, как и в том, что и по прошествии десятка лет тот, кто лишил меня чести, не откажется от навязчивой идеи стереть Роальда Редгрейва с лица земли – балансировал на грани между жизнью и смертью. Мертвенная бледность, подрагивающие прикрытые веки, синюшные губы, слабое биение сердца - пульс почти не прощупывался, затрудненное дыхание, оледеневшие конечности...       Человек, распластавшийся передо мной, медленно, но верно умирал. От глубоких порезов-ран, расчертивших его грудь и спину, отчего и так серьезно потрепанная одежда свисала мокрыми лоскутами-лохмотьями, обнажая крепкое натренированное тело. От значительной потери крови. От переохлаждения в воде Реки, не поднимавшейся градусами выше десяти.       Я до деталей мог представить себе, что произошло. Бурый медведь. Мне уже доводилось сталкиваться с этим хищником – яростным и безумным, продолжавшим нападать, даже будучи в смертельной агонии. Выжить в схватке с ним – чудо. Мне повезло дважды, но я всегда помнил, что каждая последующая встреча может стать последней, поэтому, познав тайны Леса и его обитателей, избегал столкновений с этим зверем. Я изучил его повадки и ареалы обитания, мой дом и территория вокруг него были защищены ловушками и отпугивающими запахами. По весне у бурых медведей, после зимней спячки, начинался гон, и даже я не рисковал в этот период покидать свое убежище. Именно поэтому я решил, что передо мной не обычный охотник - они в этот период промышляли мелким зверьком у подножия Леса, да и в целом не забредали далеко в глушь – какой смысл, если животные, приносившие доход, водились в доступной близости от селений, а именно королевский наемник.       Наемники - избранная каста убийц, которым, как правило, нечего терять, с отточенными до совершенства навыками выслеживать и уничтожать, и Корона никогда не гнушалась прибегать к их услугам. Особенно в тех случаях, когда нужно было убрать неугодного тихо, без привлечения внимания толпы.       Но Лес живет по своим законам, которые открываются в полной мере лишь спустя длительное время непрерывного существования в гармонии с ним. Я пять лет жил по законам Леса и Реки. Мужчина, чья жизнь с каждым выдохом утекала из легких, мог быть профи, мастером – другого бы не наняли, но он вряд ли был близок Лесу. Иначе бы не попался в лапы бурого медведя, не защищался бы безрассудно, а бежал. Едва заслышав призывный рев распаленного лихорадкой гона зверя.       Впрочем, надо отдать ему должное – ему практически удалось достигнуть цели: вероятно, он очень хорош в своем деле, если спустя столько времени стал первым, кто обнаружил мои следы. Редко кто, сбежав в чащу, в топи, выживал. И за беглецами, ушедшими в Лес, не посылали королевских наемников – сгинет сам.       Но я не сомневался в том, что тот, кто меня предал, не успокоится невнятным предположением, что меня уже давно нет в живых. Сейчас я предполагал, что это можно назвать одержимостью – не жалеть королевской казны, раз за разом отправляя на верную гибель лучших из лучших. И для чего? Ради жирной точки в этом дурном противостоянии. Ради победы в недоигранной до финала шахматной партии. Ради эгоистичного желания сломать.       Я должен был его убить. Спихнуть тело обратно в воду и забыть.       Но сделал ровно противоположное – подхватил умирающего на руки и отнес в свой Дом. Это Дар Реки, и я не имел права от него отказываться. Ко мне вернулась вера, и она заключалась в первобытном, слепом поклонении той, что вернула мне жизнь. Очистила душу. Подарила мне нового себя, новую личность, новые истины, новый мир. И в этом мире мне была безразлична мирская суета и интриги, в этом мире я не боялся смерти и не болел сердцем от нанесенной мне раны, не считал нужным убивать даже ради собственной безопасности. Это больше не моя война, не моя боль, не моя одержимость. Это Он жил странной местью и призраками прошлого, а я полагался только на Судьбу, символично своим ликом воплотившуюся в бурном течении Реки.       Если бы Дар ничего не значил – я бы увидел хладный труп на своем берегу. Просто как напоминание, что меня все еще ищут. Просто как предупреждение быть осторожным. А может, просто как возможность усмехнуться, подивившись причудам сумасшествия игрока. Возможность посмеяться над ним: его одержимость отомстила за меня. Я свободен, а он – скован цепями безумия.       Но мой Дар еще жив. Я обязан был его принять. И попытаться исцелить. Хотя бы для того, чтобы узнать – зачем мне его вручила Река?       Я не мог бы назвать себя лекарем в полном смысле этого слова, но умел многое. По долгу прошлой службы. Да и суровое существование в Лесу значительно повысило мой уровень как целителя. А кто еще позаботится обо мне, если не я сам? Глупо сдохнуть от простуды, укусов насекомых или пустяковых ран после столкновения со зверьем, когда наконец-то узнал, что есть волшебство бытия.       Знания, добытые мной за эти годы, стоят дороже драгоценных камней и золота. Природа щедра на подсказки, если прислушиваться к ней. Травы, ягоды, кора деревьев... Но я не впадал в крайности – в Доме у меня хранилась обширная аптечка с медикаментами, запасы которой я регулярно пополнял в приграничном городке. Зачем отказываться от спасительных достижений науки?       Я видел, что наемник совсем плох - с того момента, как я подхватил его на руки, донес до Дома и осторожно уложил в кровать, он ни разу не пришел в сознание. Но я точно знал одну вещь: иногда кажущиеся смертельными раны еще не значат, что человек погибнет от них. Сила воли, неукротимая энергия жизни и безудержное желание зацепиться за этот свет творят чудеса. А бывает так, что и ерундовые болячки заставляют сдаться. Вопрос заключался только в том, насколько сильна жажда выжить у незнакомца, чьи раны я сейчас обрабатывал, зашивал и перебинтовывал.       Я надеялся, что крепка. Зверь знатно потрепал моего гостя, но он сумел избежать участи быть разорванным им на части и нашел спасение в Реке, что не утянула его на дно, а принесла ко мне. Живым. Все еще живым.       Я сделал все, что мог, и мне оставалось ждать. Но сидеть у кровати раненого не собирался – дел по хозяйству хватало. Проверял его, конечно, менял белье и обмывал, не испытывая брезгливости – откуда ей взяться, перебинтовывал, вливал целебные отвары, ставил уколы... Попутно разглядывал, подмечая каждый раз новые нюансы.       Возраст неясен, но, вроде, если и моложе меня, то ненамного. Тело – как виноградная лоза: сильное, стройное, гладкое, в переплетении стальных мускулов. Вес его я отлично прочувствовал, когда нес на себе – с дыхания не сбился, но напряжение в мышцах рук ощутил. Ниже меня ростом и более компактной комплекции. Странного цвета волосы – словно припорошенные пылью, серо-тусклые, коротко стриженные, высокий лоб с глубокой морщиной посреди, светлые, почти белесые брови и ресницы, цвет глаз... Он их не открывал – я сам посмотрел: такой же, как и цвет волос – пыльно-серый. Сетка морщинок в уголках – будто от привычки часто щуриться. Хищный нос с горбинкой. Тонкие бледные губы. Зубы крупные, хорошие. Резкие черты лица – впадины вместо щек, острые скулы, но неожиданно аккуратный подбородок с ямкой-вмятинкой и маленькие уши.       Не красив... не красив в тех общепринятых нормах, что утвердились во дворце Яна Мудрого. Но красота – неясное, смутное понятие. Точно можно сказать, что лицо у него незапоминающееся. Для мещан и дворцовых приблуд.       Я бы его запомнил с первого взгляда. Сразу выхватил бы наметанным глазом едва проступающий шрам от левого виска до шеи. Давний. Второй, рассекающий правую бровь. Следы оспин на щеках от болотной лихорадки. Лицо воина и странника. Но не запомнил, так как наемники никогда не снимают масок, принимая заказ. У них нет имен, нет примет, по которым можно было бы их опознать. Есть клички. Есть посредники для связи в Объединенной Армии Семи Королевств. Есть свой кодекс чести. Примитивный, но он есть: если принял заказ – выполни его или умри. Н-да.       Встречались ли мы раньше, в той моей жизни? Как знать. Может быть. Мне не раз приходилось обращаться к наемникам. Кто эти люди-тени – меня не интересовало, главное – с их помощью можно было быстро устранить проблему. Я какое-то время гадал, почему Он не убрал меня таким способом. Хотя ответ прост: ему нужно было именно публично унизить меня. Заклеймить позором через постыдную казнь на эшафоте. Иначе нет удовлетворения от игры.       Пять дней незнакомец блуждал где-то в собственном подсознании, борясь со смертью. Метался в лихорадке, беззвучно бредил, едва слышно стонал. Иногда надолго затихал, мелко, дробно дыша. И тогда я весь невольно обращался в слух, замирая в ожидании: это конец?       Нет, я не дежурил возле него, полагая, что ни к чему, лишнее, но по ночам... по ночам, устроившись по-походному на полу, прислушивался. Его присутствие неуловимо изменило атмосферу Дома – я привык жить один, даже с Ним редко делил постель во время сна, и посторонний каждой клеткой тела ощущался в личном пространстве. Жар, шумное дыхание, малейшие движения, шорохи... Это было ни хорошо, ни плохо – просто было.       Как была ответственность, которую я принял за его жизнь. Мне множество раз приходилось делать это раньше – принимать ответственность за чужие жизни, решать исход чужих судеб, и каждый раз я не чувствовал ничего. Никакого волнения или сомнений. В этот раз я ее... ощущал. Без эмоциональной оценки. Как данность ощущал. Как фатум. Будто от того, выкарабкается ли он или нет, зависит дальнейший выбор моего пути, который сейчас словно раздваивался передо мной, убегая дорожками в разные стороны.       В те моменты, когда мне начинало казаться, что в покоях не осталось воздуха – весь сожжен в легких стонущего в горячке пришельца, я вставал и отправлялся к Реке. Набирал воды и возвращался. Медленно обтирал его лицо, тело, поил, мысленно приговаривая: «Это твой Дар – лечи». Его дыхание тут же выравнивалось, и температура вокруг приходила в норму.       На шестую ночь мой гость впервые проспал спокойно несколько часов и наутро открыл глаза, мутным взглядом обведя покои. Наткнулся на меня, с трудом сфокусировался и... Ничего. Ни оттенка эмоции: узнавания, удивления, недоумения... Спектр может быть широким у того, кто едва не отправился на встречу к прародителям. Предполагаю, последнее, что осталось в его памяти, – разъяренный зверь и бурные воды Реки. И что-то должно было отразиться на его лице. Но нет. Пусто. Хотя взгляд – осознанный.       Наемник только тихо выдохнул: «Пить», сделал несколько жадных глотков и снова провалился в беспамятство. Но кризис миновал – смерть отступила.       Вечером, на закате, при отблесках свечи я сидел за столом и листал свой альбом с записями, в задумчивости оставляя дополнительные пометки на полях. Вспоминал детство, размышляя о том, как, когда, в какой промежуток ты вдруг меняешься, надевая толстую броню. И куда уходит свет, озаряющий изнутри? А мир вокруг превращается в театр с актерами, где нет ничего настоящего... Кто виноват в этом? Ты сам или обстоятельства? И можно ли диктовать свою волю прогнившему насквозь обществу, можно ли его изменить, оставаясь по-прежнему, по сути, обычным человеком? С теми же слабостями и пороками? Есть ли в этом смысл? Если все уже было и не раз. Повтор за повтором...       Очнулся я от пристального, внимательного взгляда – ощупывающего, изучающего. Поднял голову и встретился с глазами гостя. И снова – ноль эмоций. Он смотрел. Просто смотрел. Равнодушно. Без интереса. Единственное – его глаза изменились цветом, из пыльно-серых превратившись в ясно-серебристые. Как Река в погожий солнечный день.       Я вопросительно приподнял брови. Он в ответ мотнул головой, указывая на металлическую кружку с водой. Я напоил его, подождал и попробовал накормить разбавленным бульоном, сваренным на добротном куске оленины. Мой гость хмурился от бессилия – прикованный к кровати, раздосадованный собственной беспомощностью. Я молча пожимал плечами – терпи.       И, в общем, так и строилось наше дальнейшее общение – в тишине. На жестах и взглядах. Изредка – короткие, одинокие слова. Хриплым голосом, непривычным к затяжным беседам. Да и о чем разговаривать? Думаю, он все знает о моем прошлом, кто я и что здесь делаю. Как живу – и так понятно. А наемники не называют даже своего имени. Жесткий запрет, нарушение которого приведет к мести касты.       Изредка, на мгновение, в его глазах мелькал вопрос, обращенный ко мне: «Зачем ты меня спас? Мы же оба все понимаем, да? Или умрешь ты, или должен буду умереть я».       Понимал, но... он Дар Реки, который я принял. Принимая вместе с ним дальнейшую судьбу. Поэтому отвечал также взглядом: «Знаю. Твой выбор?» Выбора у него пока не было никакого – тело его еще не слушалось.       На двенадцатый день мой безымянный гость впервые встал и вышел из Дома, на крыльцо. Впрочем, не совсем безымянный – про себя я звал его Дар. Застыл на подрагивающих ногах, подставляя лицо ветру и щурясь на солнце. Но не выдержал накатившей дурноты – опустился на ступеньки. Сердито хмурясь. Что понятно: сильному человеку трудно мириться с вынужденной слабостью. Трудно мириться с предавшим тебя телом.       Я колол дрова и прикидывал, на какое время хватит запасов зерна, соли, чая и кофе. В городок планировал наведаться в начале лета, когда Лес станет более безопасным для путешествий. Но у Дара проснулся отменный аппетит, что ожидаемо. Да и запас медикаментов тоже истощен.       Можно, конечно, перебиться на мясе, рыбе и моих заготовках. Вполне. Лекарства уже не нужны – сейчас достаточно отвара целебных трав. Но все эти хозяйственные заботы отвлекали меня от мыслей о пришельце. Я слишком много о нем думал. Постоянно. И слишком много смотрел на него.       Может, сказывались последствия добровольного одиночества, может, интриговала двусмысленность ситуации, но честнее было бы признать – все дело было в самом Даре. В молчаливой сдержанности, в неподверженном эмоциям лице, в непробиваемом упрямстве, в окутывающей его энергетике – мощной, щекочущей нервы. Слабых духом людей я не видел, не замечал и не чувствовал подле себя. Они были массой, фоном. Не воспринимались угрозой, не вызывали даже крохотного интереса и не могли повлиять на меня. Равного себе признавал сразу.       Дар был равным. Поэтому я смотрел на него. Так же, как и он, постоянно наблюдал за мной.       Особенно пристально, когда я помогал ему умываться, кормил, следил за выражением моего лица, когда я к нему прикасаюсь. В этих прикосновениях не было подтекста – я давно отказался от любых подтекстов, не хотел больше терять разум из-за плотского, но то, как он смотрел, внезапно меняло смысл обычной помощи. Так противники, прежде чем столкнуться на арене боя, изучают друг друга. Проверяя на прочность. Выискивая уязвимые места. Подмечая особенности. Прикидывая, куда бить и как уходить от удара. И в то же время так любовники, прежде чем ухнуть в страсть с головой, ловят импульсы, исходящие от партнера. Есть интерес? Есть реакция? И как долго еще продлится прелюдия?       Я знал, что он пытается выбить меня из колеи, давит, провоцирует... И отвечал безмятежным игнорированием. Никогда не отводил глаз. В умении «держать маску равнодушия» у меня еще при дворе не было конкурентов.       Его интерес равен моему интересу к нему. В молчаливом противостоянии он разгорался с каждым новым столкновением взглядами, с очередным «обычным» прикосновением... Пробуждая нечто, чего я лишил названия, что было похоронено на дне души, на чем я поставил крест пять лет назад.       Вот и сейчас я кожей чувствовал Дара – он сидел на крыльце, наслаждался свежим воздухом и солнцем, но при этом хищником на изготовке, чуть прикрыв глаза, следил за мной. За каждым взмахом топора, поворотом торса, движением мышц.       Я истекал потом и думал только об одном: можно заморозить тело на несколько лет, но усыпить инстинкты невозможно. Река преподнесла мне не просто Дар, а настоящее искушение.       Прошло почти полтора месяца – мой гость давно встал на ноги, окреп и физически был здоров. Но ничего не происходило. Он не уходил. Не предпринимал каких-либо действий. Мы все также молчали.       Но изменения были и существенные: Дар отправлялся вместе со мной на охоту и рыбалку. Увлеченно ковырялся в кореньях и травах, ползая вслед за мной по земле. Влезал без спроса в хозяйственные дела. Беспардонно листал книги, пользовался моими запасами, носил мою одежду, словно все в этом Доме в одинаковой степени принадлежало и ему. Словно мы черт знает сколько времени жили вместе, и это было самой естественной вещью, которая могла только быть. Он и я. В одном пространстве, на одной территории.       И я не сопротивлялся. Я разрешал. Потому что... Все во мне твердило, что это на самом деле самая естественная вещь, что может быть – он и я. В одном пространстве, на одной территории.       Как и то, что мы спали теперь вдвоем на полу, по-походному. Не соприкасаясь руками или ногами. Тем не менее я чувствовал его подле себя – остро, всей сущностью, раз за разом ожидая подвоха. Ожидая, но глубоко и крепко проваливаясь в сон. После изнуряющих, мучительно долгих и в то же время скоротечных телесных пыток.       Человек может дать сто тысяч обещаний не совершать прошлых ошибок, сделать выводы и прислушаться к разуму. Может. Но это не значит, что он последует данному слову, когда в пределах досягаемости появится тот, кто отключает разум, стирает все знания и опыт, уничтожает с усмешкой рассудочные выводы. Я оказался слаб перед этим искушением. Но поддался ему без сожалений. Потому что так яростно, зло, жадно, как отдавался мне Дар, не отдавался никто до него. Мне есть с чем сравнивать.       Моя постель знала разные виды похоти и греха, познала единожды страсть любовной лихорадки. Но это было другое... Дар был другим. В его глазах горел дух соперничества, объятия больше походили на приемы ближнего боя, а бешеные укусы, после которых саднили и кровили губы, нельзя было назвать поцелуями. И я порой сам не понимал, что мы делаем - пытаемся убить друг друга или хоть ненадолго, хоть частично загасить этот пожар, который неумолимо разгорался, стоило ему кинуть в мою сторону тот самый взгляд – из-под полуприкрытых век, оглаживающий с головы до ног, словно хищная кошка перед прыжком.       Этим же взглядом он подкосил мою выдержку. Две недели назад.       Я наводил порядок в огороде, когда Дар, не считая нужным проявлять деликатность, оставив мне хоть что-то личное, достал мой альбом с записями и углубился в чтение. Впрочем, я поступил бы так же. Но я мог только наблюдать – иных вариантов не было. Влезть в его голову не представлялось возможным, а он мог. И сделал это.       Разозлился ли я, застав его за чтением моих размышлений? Нет.       Он закрыл альбом сразу, как только я вошел, и вперился в меня затяжным, задумчивым взглядом. А потом кивнул. Открыто соглашаясь со всем оставленным на бумаге.       Встал. Вышел из-за стола. Уверенно приблизился. Замер. Ни разу не отведя взгляда.       У меня сбилось дыхание. Против воли.       Он стоял передо мной, близко-близко, чуть закинув голову. Прищурился. Обошел и двинулся во двор, а оттуда - к Реке.       Как зачарованный, я последовал за ним.       Дар неторопливо раздевался: выправил свободную рубашку, скинул ботинки, стянул мешковатые штаны. Я скользил глазами по его упругой фигуре, голым сильным ногам, застревал на ключицах, выглядывающих через вырез, без единой мысли любовался широким разворотом плеч и прямой осанкой. От него веяло свободой, независимостью, мощью. А во взгляде читалось уверенное и бескомпромиссное желание. Обжигающее требовательностью.       Дар снова прищурил глаза и слегка наклонил голову набок. Оскалился зверем. Нагло. Нарываясь. Утверждая: «Я знаю, что ты этого хочешь. Я тоже. Так в чем проблема?»       Проблема была в том, что у меня от него мозг оплавлялся. Проблема была в том, что я рвался к нему не просто телом – проснувшейся душой. В человеке, который пришел меня убить, я нашел того, кто мне равен во всем – в мыслях, силе, воле, упрямстве, несгибаемости. Проблема была в том, что однажды я уже доверился равному.       Я не двинулся с места... Я все еще пытался сопротивляться, выискивая ответ: в чем разница? Неужели так хочется вновь напороться незащищенным сердцем на нож?       Дар хмыкнул, развернулся и с разбега занырнул в воду. В несколько рывков доплыл до середины, вновь нырнул и показался уже на мелководье. Рубаха прилипла к телу, больше не скрывая его рельефность - подлинно мужскую красоту. По лицу текла ручейками вода, ресницы слиплись и потемнели. Он протянул руку и поманил меня к себе. Этот простой жест в его исполнении выглядел бесстыдным и вызывающим.       Черт побери, я и раньше встречал людей, которые могли одновременно выглядеть, как отмороженный кусок льда и при этом являться бурлящим лавой вулканом. Встречал, да, но к себе не подпускал, избегая этой слишком опасной противоречивости. Он, тот, кто меня предал, был из другой категории – ходячим соблазном, вызывающе красивой эссенцией соблазна. И воспринимался... проще. Понятнее. Несмотря на свой отточенный, зрелый ум – на пустышку бы я не повелся.       Дар...       Нет, разница все-таки была, значительная: я знал, зачем он пришел. И он не скрывал этого, продемонстрировав мне в тот же день, когда с легкостью встал с кровати, ловкость обращения с оружием. Не армейская выучка – прихваты наемников. Приставил нож к моему горлу. Все это время я спокойно наблюдал за ним, позволив скользнуть холодом стали по коже. Дар тихо, одобрительно рассмеялся. В следующее мгновение вздернул рукой - и наточенный клинок мягко вошел в стену. Если он и собирался выполнить заказ, то не в тот момент. Тогда он, вновь без слов, заявил: «Ты все правильно понял. Я пришел за тобой».       Разница была – в открытости намерений. Мы оба знали, что вариантов развития событий немного. И в конце кто-то умрет. Это случится. Завтра ли, через неделю... месяц... год... Но было здесь и сейчас. Здесь и сейчас я хотел развернуть Дара к себе спиной и нагнуть. Хотел взять его. Вколачиваться в его тело со шлепками, до изнеможения...       Я искал его губы – прижимал, вдавливая в себя, оставляя синяки на ребрах, кусал за загривок, с силой тянул за подбородок. Но он мотал головой, насаживался плотнее, глубже, подставлял шею и рвано дышал. Река сносила течением, забавляясь нашей непонятной борьбой.       - Дай мне, - рычал ему на ухо, следом прикусывая мочку. Без нежности. Зло. Также агрессивно двигая рукой по его члену.       - Хах... – выплевывал Дар, продолжая уворачиваться от моих попыток врезаться языком в его рот. Меня трясло и колотило, и продержаться не удалось жалких пары минут. Содрогаясь телом от оглушающего оргазма, я со всей дурью впился зубами в его плечо. Дар сдулся секундой спустя, обмякнув в моих руках.       Я развернул его, утратившего на мгновения способность сопротивляться, к себе и впился в губы. Мне надо было. До дрожи в руках и коленях.       Он прокусил мне нижнюю губу. И с сытым удовлетворением слизнул выступившую кровь. А я кое-что с ясностью осознал: наверное, когда-нибудь нам наскучит рвать друг друга на части в постели. Наверное. Но скорее кто-нибудь из нас умрет.       Я проснулся резко от взбрыкнувших инстинктов, сигнализирующих об опасности. Вскочил на ноги, взглядом выискивая Дара.       Он сидел за столом, направив на меня ствол револьвера. Коллекционная штука с гравировкой на рукоятке из слоновой кости и именными пулями – я сохранил его, не в силах отказаться от некоторых вещей прошлого.       - Роальд Редгрейв, сын Тео Редгрейва, бывший главнокомандующий Объединенной Армии Семи Королевств, бывший почетный гражданин Семи Королевств, бывший Советник Короны Семи Королевств, бывший... – сухо, хорошо поставленным голосом перечислял Дар мои звания и регалии с добавлением «бывший», и я с каким-то запоздалым удивлением подумал о том, что впервые слышу его. Низкий баритон, с вибрирующей на «р» хрипотцой. – Именем короля Яна Мудрого ты приговорен к смерти без права на обжалование королевского решения за измену Короне и нарушение клятвы верности. Приговор не имеет срока действия и должен быть исполнен без промедления, как только отступник и предатель будет обнаружен, - монотонно проговаривал заученную фразу Дар.       - Ты медлишь, - заметил я, усаживаясь на кровать. Дар мог бы прикончить меня во сне. Мог бы сделать все чисто и без лишних слов. Мог бы бессчетное количество раз убить меня без фарса и церемоний. И сейчас подставлялся – мы уже успели оценить быстроту и стремительность друг друга. Но он сидел за столом, ограничивающим его маневренность, и целился в меня из коллекционного оружия, способного поразить насмерть в одном случае – если его...       Дар дернул уголком рта и приставил дуло к собственному виску.       Он сделал свой выбор.       Теперь предстояло сделать выбор мне.       Передо мной сидел наемник, готовый сейчас так же, как и я, стать предателем. Нарушить мнимый кодекс чести касты избранных. Или не стать. Или нажать на курок.       Я смотрел на него в упор.       Смотрел на врага или на... партнера, друга, любовника... на Дар, врученный мне Рекой.       Однажды меня предали. Однажды почти сломили. Однажды почти уничтожили. Но, твою мать, я выжил. И слепил себя заново. Начал с чистого листа. И то, каким я стал, принял как данность тот, кто теперь молчаливо ждал моего решения.       Человек, о котором я не знал ничего.       Человек, о котором я знал больше, чем о ком-либо.       Человек, который доверил мне свою судьбу. И ждал, доверю ли я ему себя всего. С потрохами.       Потому что в какой-то неуловимый момент, весомое мгновение самой естественной вещью на свете стало «мы» - он и я в одном беззвучном, молчаливом пространстве.       - Ложись спать, - хмыкнул я, встал с кровати и широко зевнул. – Странные у тебя развлечения посреди ночи, - добавил со смешком, с удобством кутаясь в спальный мешок.       Усмешка. Звук металла о деревянную поверхность стола. Скрип стула. Шорох шагов.       Дар устроился рядом, прикрыл глаза и произнес:       - Меня зовут Брэдли Уильямс.       - Приятно познакомиться, Брэдли, - пробормотал я, отпихивая его от себя, высвобождая место для сна. Не люблю, когда он ложится вплотную – тесно и жарко.       - И что? Никаких поцелуев в честь знакомства? Сентиментальных признаний? А всплакнуть над нашей общей злой участью? – ехидно поинтересовался Брэд, наваливаясь на меня сверху всем телом. – Ты ведь понимаешь, что это значит? – и знакомым изучающим взглядом заглянул в мои глаза.       Я понимал. Теперь охота открыта на нас обоих. Он не успокоится, а если меня выследил один, то найдется и второй такой. Уничтожить Уильямса, не только не выполнившего заказ, но еще и открывшего свое имя, - долг касты наемников. Да, я сделал свой выбор, и этот выбор означал, что моя жизнь в Лесу закончилась.       - Молчаливым ты мне нравился больше, - проворчал я, проводя руками по его спине – Брэдли выгнулся кошкой, усмехнулся и откатился в сторону, накрываясь с головой. – Спи, - добавил я. - Уходим на рассвете.       Брэд не ответил. Незачем.       Я прощался с Рекой. Всматривался в ее воды, прислушивался к журчанию. Благодарил. За того, кто стоял позади меня. И я не сомневался в том, что при любом раскладе он тот, кто всегда там будет стоять. Прикрывая собой.       Брэдли, уверенный и спокойный, терпеливо ждал.       - Леший, - хмыкнул он, окидывая меня быстрым взглядом. Я пожал плечами.       Нет. Уже нет. Роальд Редгрейв. Река вернула мне имя.       Мы двинулись на юго-восток. По словам Брэда, туда стекались те, кто ждал моего возвращения. Власть Яна Мудрого теряла опору, становясь с каждым днем все более шаткой и зыбкой – советник из Кристофера Валуа, человека, который меня предал и чье имя для меня больше не табу, просто потому что утратило всякое влияние, вышел препаршивейший.       Над Семью Королевствами нависла угроза войны.       Война не входила в мои планы. Поэтому мы двинулись на юго-восток.       Когда это все закончится, мы отправимся в Странствие.       Да.       Так и будет. Я, Брэдли Уильямс и бесконечный Путь.       Мне об этом нашептала Река.