Этажом выше

Звон стекла и крик крепко застряли в ушах. Юра дернулся, вытащил руку из-под подушки и перекатился с бока на спину. Пяткой подвинул кошку, та мяукнула и ушла. Пробормотал, скорее про себя, хотя показалось, что вслух: ну что ты, всё хорошо, тише, тише. Опять эти его неизвестные кошмары, про которые он врет, что снятся аварии. Раньше хоть не кричал. Юра прошуршал по простыни пальцами, продвинул дальше под одеяло, но Отабека не нащупал, тогда только и открыл глаза. Отабек сидел на краю, опустив ноги на пол, профиль чернел на фоне окна, и он не кричал, а кричала женщина. И вдруг замолчала на самой высокой ноте, как выключили. Сняли квартирку, подумал Юра, где взять телефон охотников за привидениями? Он тоже сел, открыл было рот спросить, какого черта творится, как закричали снова, потом загрохотало, словно со стола опрокинули что-то тяжелое, а следом уже не крик, а слезные причитания и вдруг мужской голос, гулкий, как стук по чугунной батарее, и злой. — Ебучие алкаши, — сказал Юра отчего-то вполголоса. — Бабку жалко. В соседней квартире жила, с позволения сказать, семья: пенсионерка, сухонькая чистая бабушка, и её сын с женой, оба не просыхающие. За тот месяц, что они с Отабеком здесь живут, сына Юра регулярно встречал, но ни единого раза трезвым. Однажды вообще лежал на крыльце, на солнышке и капал слюной на бетон. Отабек придержал шаг, наклонился, потрогал за плечо, а сосед с первого этажа выглянул в форточку и сказал не трогать и что в теплый сезон это тело вечно там почивает, задолбаетесь таскать, ребята. Они тогда пошли куда собирались, а Отабек всё оглядывался и поджимал губы. Первый раз видишь, что ли, хотел спросить Юра, но не спросил. Обычная картина обычного двора в спальном районе: скамейки, детишки, дворовые кошки, старушки обсуждают сериалы на воздухе и местный алкаш, как обязательный элемент ландшафта. — Это не они, — сказал Отабек, тоже тихо, и наклонил голову. Юра подполз к нему ближе, вслушался. Что-то происходило, но было не разобрать. Не они? Ну а кто тогда? Под ними жил дедуля — Иван Феофанович. Не как деда, а прямо совсем старичок, ходил с тростью и слуховым аппаратом. Очень приличный, доброжелательный, бывший не то библиотекарь, не то архивариус. Они с ним первым и познакомились, на третий день после переезда. — Молодые люди, — сказал он, выглянув на площадку, когда они спускались по лестнице. Юра сразу насупился и поднял плечи, буркнул: здрасьте. Отабек остановился, пожелал доброго дня. — Мы шумели вчера? — спросил он. — Извините, постараемся быть потише. Накануне у них было сафари. Отабек шутки ради, для контраста к юриным леопардовым трусам, купил себе белье с зебровым принтом, и Юра, рыча и обещая сожрать, гонял его по комнате, пока не повалил и не зацеловал, изображая, что отрывает куски плоти. Отабек хохотал от щекотки и бил пятками в пол. Жалко, подумал Юра, если снизу вредный дед, который за каждый чих станет срач разводить и привлекать участкового. Но Иван Феофанович всего лишь изъявил желание познакомиться, а после осведомился, есть ли у них интернет и не обещали ли дождя, а то телевизионному прогнозу нет никакой веры. А про грохот и шум ни слова ни тогда, ни после, хотя они порой такое устраивали!.. Иван Феофанович, что ли, лютует сам с собой? Юра подобрался совсем уж вплотную, смяв простынь гармошкой. Взял Отабека за плечо и заглянул в лицо. — А кто тогда? Отабек кивнул вверх и сузил глаза, Юра увидел, как сверкнули белки. Он отстранился. — Да быть не может! Отабек передернул плечами. — Юр, точно. Они. И в подтверждение его слов сверху грохнуло так, что Юра пригнулся и прикрыл голову. Показалось, что обрушится потолок. А дом ведь старый, стены и перекрытия толстые. — Бля-а-а, — протянул Юра. — Звездец. Наверху жила пара. Обычная, гетеро, парень и девушка, немногим их с Отабеком старше. Оля и Глеб. Прикольные такие ребята и ненавязчивые, это Отабек особенно оценил. Не фанаты фигурного катания, но посмотрели прокаты обоих и сказали, что здорово, и что жалко, что Отабек выступает за Казахстан, если бы оба за Россию, было бы вообще круто! — Ты такой красивый в Агапе, маленький ещё, — улыбалась Оля, — сколько тебе было? Юра сказал: — Пятнадцать. Оля ахнула: — С пятнадцати лет чемпион! — Это мощно, — согласился Глеб и протянул Юре руку, Юра пожал и подумал, что он нормальный. Наверху опять заговорили на повышенных тонах, слов было не разобрать, только очень смутно — интонации. От женских захотелось полезть по стенке. Отабек встал, включил настольную лампу и снял со стула штаны. Юра вскочил следом: — Куда намылился? — Схожу. Юра постоял, поджимая пальцы на ногах. Наверху то стучали, то вскрикивали. Вдруг это бурный секс? Садо-мазо, блядь, с опрокидыванием шкафа, только без согласия одной стороны. Отабек натянул футболку, нашел под стулом носки, встал на одну ногу. Серьезный, челюсть напряженная и рот прямой чертой, как под линейку начерченный. — Давай ментов вызовем. Отабек с силой прочесал волосы пальцами. — И когда они приедут, Юр, утром? Я схожу. Юра кинулся к стулу, выудил свои штаны из-под вороха футболок. — Тогда я с тобой. — Нет, останься. — Я тебе, блядь, беременная жена, что ли? — вызверился Юра. — Если идти, то вдвоем, одного я тебя не пущу. Отабек посмотрел, сощурившись, и кивнул. Они вышли на площадку, Юра закрыл дверь, опустил ключи в карман и на всякий случай застегнул молнию. Прислушался у соседней двери, вдруг акустический обман и всё-таки шум оттуда, но у алкашей было тихо. Они поднялись на один этаж, Отабек сразу нажал на звонок, за дверью раздалась трель, как запела птичка. О, подумал Юра, как хорошо, а у нас такой, что обосраться можно прям у порога. Специально для незваных гостей. Не открывали. Отабек прижал палец к кнопке и надавил ещё дважды, придержал, заставив птичку зайтись пением, и убрал, когда клацнул замок. Открыл Глеб в мятой футболке и спортивных штанах, как они сами, обычный молодой мужик и тоже встрепанный, только не сонный. Мы б тоже, подумал Юра, были не сонные, если б не тренировка с утра. Отабек этот год тренируется в Питере, у дяди Яши. Дядя Яша ставит ему тренировки первым, а Юра, конечно, тоже тащится следом, потому что это нечестно, когда один встает рано и недосыпает, а другой дрыхнет без задних ног, хотя Отабек и не согласен со всем этим и говорит: спи, когда будильник звонит в семь ноль ноль. — Что случилось? — спросил Глеб спокойно. — Это у вас, что случилось? — сказал Отабек. — Скандалите. — Мои извинения, уже всё тихо,— сказал Глеб и улыбнулся. Не виновато, а так, как когда посылаешь на хуй, но надо соблюсти приличия. И попытался закрыть дверь. Отабек сунул ногу между створкой и косяком. Глеб задрал брови. — А где Оля? — спросил Отабек. — Она в ванной. — Быть не может. Херасе ты скала, подумал Юра и стиснул перила, за которые держался всё время. — Что вам надо? — спросил Глеб ровно. — Ничего, — ответил Отабек. — Пусть Оля нам скажет, что всё в порядке, и мы уйдем досыпать. — Повышенная гражданская бдительность? — Да, — сказал Отабек. — Вот проявляй её у себя в стране. Глеб дернул дверь на себя, но Отабек был быстрее, всунул плечо, развернулся и распахнул дверь почти настежь. Мелкий, подумал Юра, до метра семидесяти не дотягивает, этот хрен его на голову выше, но сильный, зараза, как медведь. Отабек шагнул в прихожую и громко сказал: — Оля, с тобой всё в порядке? Это Отабек, сосед снизу, выйди, пожалуйста. Глеб скрипнул зубами. Юра встал в проеме, потихоньку распустил молнию на кармане, сунул в него руку, сжал в ладони ключи. Говорят, что-то там добавляет, вес при ударе. А пришли они одни, хрен кто ещё из соседей высунется. — Проваливайте! Ночь на дворе! — Вот именно, — сказал Отабек. — Оля, я просто хочу убедиться, что ты жива! Сосед уперся Отабеку в плечо, толкнул, Отабек даже не пошатнулся, но Юра сделал полшага вперед и потянул кулак из кармана. — Вы вломились ночью в мой дом, я вызову полицию. — Я уже вызвал, — невозмутимо сказал Отабек. — Оля! Она выглянула из комнаты, и Юра протянул: бля-а. Из носа текло, хотя она зажимала ноздри уже насквозь пропитанным платком, кажется и губы разбиты, но закрывает, не разберешь. — Вернись назад, — приказал Глеб. Она глянула на него и опустила глаза. — На хуй оба! Это наше семейное дело. — Это статья, — сказал Отабек, подвинулся ещё вглубь прихожей. — Оля, идем. Всё хорошо, идем с нами. Подал ей руку, она, помешкав, взяла. Тоже в домашнем, на ногах тапочки, розовые зайцы с ушами. Пиздец, подумал Юра, тапки почему-то совсем добили, сразу вспомнились Отабековы зебровые трусы. Что-то созданное для смеха и нежных игр. Глеб кинулся резко и с силой разодрал руки. Отабек оскалился, сжал Олину ладонь снова и потянул на себя. — Идем. Она сделала два шага, оглянулась на сожителя. У того глаза налились кровью. Так краснеют от бешенства, Юра знал, от распирающей злости, которой нельзя давать выхода. Они были уже почти у порога, когда сосед всё-таки кинулся и схватил Ольгу за рукав, она сжалась. Отабек под треск ткани выпихнул её на площадку. Глеб шагнул, но и Юра шагнул, выскочив вперед Отабека, рыкнул: — Я гордость страны, блядь, тронешь — по судам затаскают, до пенсии будешь пахать на моральную компенсацию! Глеб дышал тяжело. То-то же, оскалился Юра, нехуй. Фигуристы тоже спортсмены, а спортсмены сильные, всем дадут пизды, особенно уродам, которые бьют девчонок. Он отступил за порог и захлопнул со щелчком дверь. Первым делом, оказавшись у них в квартире, Оля даже не кинулась умываться, а слабо спросила: — Вы правда полицию вызвали? — Нет, — сказал Отабек, — но сейчас позвоним. — Не надо. — Здрасьте, — фыркнул Юра, — что значит, не надо? — Пожалуйста. Я… я сама. Потом. Юра глянул на Отабека, тот посмотрел на него. Лицо всё такое же, звенящая челюсть и начерченный рот, а глаза почти черные. Он осторожно взял Олю за локоть и мягко сказал: — Давай в ванную. — Потом через плечо: — Юр, чистое полотенце, — и Юра кинулся в комнату, достал из комода сначала большое банное, потом подумал, что не будет же она тут душ принимать, нашел среднее, не ручное, а так, чтоб нормально вытереться. Отабек принял полотенце, повесил на крючок на двери ванной и спросил: — Может, нужна одежда? Футболка? Юр… — Нет, не нужно, спасибо. Я сейчас. И закрылась. Юра сделал большие глаза, Отабек пожал плечами. Ну зашибись. Ни ментов не вызвать, ничего, а что делать тогда? Вернуться и правда вдвоем ему навалять? Отабек бы и сам мог. Юра его таким злым, наверное, и не видел. По-настоящему злым. Такая злость и есть самая страшная, не та, от которой орут и размахивают руками, а вот эта — в самых спокойных людях. Юра включил свет в кухне, поставил чайник, потом снял с плиты и отлил воду, оставил треть. Быстрее закипит, а горячего чаю налить надо. Или что в таких случаях пьют? Спиртного у них нет. Успокоительное? Где-то была валерьянка с прежних времен, если ещё не просрочилась, и Отабек не освободил от неё аптечку. Отабек пришел в кухню тоже, встал у двери под крючками с прихватками. — Юр, ты заперся? Юра на секунду застыл, но вспомнил, как поворачивал ключ в одном замке и как клацал другим. Две двери, обе прочные. — Думаешь, припрется? — Нет, если бы совсем себя не контролировал, мы бы так просто не ушли. Но на всякий случай. В ванной шумела вода, и шумел, нагреваясь, чайник. — Что, реально не будем вызывать? Отабек дернул верхней губой, вместе с ней двинулось всё лицо. — Она говорит, не надо. — Да я слышал, блядь, и че? — Послушаем, поговорим. — Ты диплом психолога в метро не прикупил часом? Говорильщик. Что говорить? Я, например, не ебу. — Значит, — сказал Отабек, — выслушаем. Ну и то дело, подумал Юра. Взялся за мочку уха и потряс, звон вроде исчез, но тут же опять вернулся. Или это от нервов? Оля вышла с мокрой челкой и красным носом. Нос ещё не окончательно распух, и Юра присматривался, не сломан ли, может, если не ментам, то в скорую звонить надо? Они усадили Олю в комнате, в кресло, поставили кружку на столик, сами сели на разложенный диван. Юра кинулся было убрать подушки, потом махнул рукой, похрен, не та ситуация. — Спасибо, — сказала Оля опять. Отабек не кивнул и не сказал: не за что, а сразу спросил: — У тебя телефон не с собой? — Нет, — ответила она. Юра вспомнил, что карманов у неё вроде и не было, и ключи, конечно, не при ней, а значит, придется всё-таки возвращаться вместе, но это с утра, наверное. — Ты помнишь номера наизусть? — продолжал Отабек. — Какие номера? — Оля смотрела на чашку, словно облачко пара было куда интереснее, чем оба соседа вместе взятые. — Семьи, — сказал Отабек. — Родителей, родственников? Оля промолчала, потянула ноги на кресло, но опомнилась, опустила назад, стиснула колени. — Кто-то, кто за тобой приедет. У тебя есть кто-то? Отец, брат. Друг? Мужчина. Оля прошелестела: — Нет. — Потом добавила: — Не общаюсь. О как, подумал Юра, такая любовь, что всех побоку. — А если ты позвонишь? — сказал Отабек, встал, сходил за своим телефоном и положил рядом. — Ты пей, — сказал Юра и подвинул к ней кружку. — Пока горячее. Надо. Она обняла кружку ладонями и сидела, зажатая. Губы распухли, на скуле уже наливался кровоподтек. Ох, как расползется дальше, на глаз, соседка-алкашка просто покурит в сторонке. Оля подняла чашку, наклонилась и отпила. — Спасибо, — Юра вслушался, голос не просто тихий, а будто хриплый, душил он её, что ли, шею толком не видно за волосами. — Я сейчас пойду, он уже успокоился. Ну точно в травмпункт! Сотряс налицо. Это как Гошка в прошлом году башкой об лед долбанулся и тоже всё порывался к своей любви: Аня, Аня, дайте мне телефон. — Да щас! — возмутился Юра. — Никуда мы тебя не пустим! Отабек кинул на него быстрый взгляд, коротко сказал: — Юр. Юра заткнулся и засопел. Это он переборщил, конечно, девчонка только по мордам от мужика своего получила, а тут два других её взаперти держать обещаются. Отабек наклонился, посмотрел Оле в лицо и сказал: — Ты поспи у нас. Кресло разложим, подушка и одеяло есть. А утром разберемся уже куда идти и звонить ли кому-то. Да? Оля поставила кружку на колено и держала всё так же обеими руками. — Так ещё хуже. Если останусь. Отабек спросил: — Это не первый раз? Оля совсем занавесилась волосами. — Спасибо, — повторила она и встала. — Спасибо, ребята. Отабек тоже встал, и Юра вскочил, сунул руки в карманы и подумал: бля, ну в самом деле, не за руки же её хватать. А назад отпускать — тоже не вариант. Щас он её там грохнет, зарежет осколком, чего они там разбили, а ты потом с этим живи, что не помешал и не спас. Хотя, если не первый раз, то, наверное, не убийца, а обычный ссыкливый урод. Оля шагнула, кроличьи уши на тапках качнулись, и у Юры стиснуло внутри. Да что такое, она им вообще чужая, сделали, что могли, а дальше пусть решает сама, взрослая. Юра почесал футболку на груди, потом как очнулся, оглядел её с ног до головы. — А ты не порезалась? Отабек обернулся к нему. — М? Оля спросила: — Что? Юра сглотнул. — Стеклом. Вы разбили что-то. Разбили же? Оля ответила: нет, потрогала нос и скулу пальцами, достала из кармана окровавленный платок, но сразу сунула обратно. Юра кинулся к комоду достать чистый, а когда выскочил в прихожую, она была уже у двери. Он протянул ей платок, насильно всучил, потому что отказывалась, и сказал громко, потому что вдруг Отабековым спокойным тоном она не слышит: — Не тупи! Оставайся, а с утра разберемся как-то. Всё решить можно. Серьезно! — Спасибо, — сказала Оля и потянула на себя дверь. Дверь не поддалась. Отабек помедлил пару секунд, но всё-таки подошел, открыл и выпустил. Сказал ей: — Кричи. А лучше возвращайся. Она сказала: спасибо, и пошла вверх по лестнице. Мягкие кроличьи уши качались на каждом шаге. Юра с Отабеком стояли и слушали, как останавливаются шаги, как Оля стучит в дверь, как дверь открывается, щелкает, закрываясь, и всё замолкает. Здоровая ночная тишина. Они вернулись в комнату, не выключая свет, сели на диван и прислушивались, не разговаривая, минут десять. Ни крика, ни звука, ни даже топота. Будто там спать легли. — Пиздец, — сказал Юра. — Пиздец, — согласился Отабек. Юра глянул на него удивленно. Ах ты ж каменная рожа! Отабек встал, взял ещё полную наполовину чашку и ушел в кухню, мыть. Спросил на пороге: — Чая хочешь? — Давай, — сказал Юра. Всё равно теперь не уснуть. Он глянул на часы — половина третьего, даже светать нескоро начнет. Лучшее время для бытовых убийств. В кухне Юра устроился с ногами на табурете и следил, как Отабек набирает чайник, моет кружку, шуршит в холодильнике и достает сыр и колбасу. Да, бутерброды, правильно. В животе что-то плохо, наверное, от голода. Юра не читал криминальные новости, но припоминал и не мог припомнить, слышал ли или, может, видел по телеку, когда он шел фоном у дедушки, чтобы здоровый, адекватный, трезвый мужчина убил такую же адекватную трезвую женщину. Убийство на бытовой почве, не по пьяни, не по дури, не злостным рецидивистом? Не вспоминалось. Только что-то про наркоманов и алкашей. — Думаешь, — спросил он, — вернется? — Думаю, нет, — сказал Отабек. — Раз уж не впервые. — Кто б мог подумать, да? Такие приличные. — Да, — сказал Отабек. Он раздувал ноздри и кромсал колбасу, кружки так и шлепались на доску. — Думаешь, не надо было отпускать? — спросил Юра, прикрыв рот ладонью. Отабек вздохнул и достал хлеб из корзинки. — А как не отпустить, Юр? Я не знаю, как правильно. Я думал, её кто-нибудь заберет или хоть просто приедет. А может, подумал Юра, она и соврала, что не хочет звонить и что не общается. Может, и нет никого, и помочь ей реально некому. Это у Отабека семья, как цыганский табор, он вообразить не может, чтобы не было отца или брата, который за тебя наваляет. Заступится. Он сам такой брат. А у Юры вот, например, один дедушка и тот в Москве. Стал бы он ему звонить по такому поводу? Да ни в жизнь! По такому поводу, проговорил Юра неслышно, едва шевеля губами. Попытался представить, что Отабек его так. Не вышло. Он прикрыл глаза и попытался снова. Отабек. Они ссорятся, друг на друга орут. Отабек орет, ага. Ну, допустим. Опрокидывают что-то, разбивают. Хотя она отрицала, что разбили, но Юра же слышал!.. Ладно, не то. Сжимает кулак, поднимает руку, бьет. Картинка распалась, не сложившись. Не сошелся пазл, ни одной подходящей детали, все как из разных наборов. Или он Отабека. Прямо в нос или в эту его звенящую челюсть. Блядь. Юра накрыл костяшки ладонью и потер. Отабек поставил перед ним бутерброды и чай, посмотрел в глаза. И Юра посмотрел тоже, вгляделся: уже не черные, просто темно-карие, обычные, как у него всегда. И не очень узкие, как когда он думает или вот, как оказалось, злится. — Сейчас поедим и спать, — сказал Юра. — Вставать рано. Отабек покивал и сидел напротив, жуя и запивая, а когда доели, собрал посуду и снова помыл. Какой-то я сегодня бесполезный, подумал Юра, и пошел расправлять скомканную простыню. Они погасили свет, но не могли уснуть. Отабек не ворочался, но дышал не как во сне, а Юра крутился, взбивал подушку, укрывался и раскрывался, высовывал ногу из-под одеяла и ждал, когда Отабек скажет перестать. Заговори, ну заговори уже, блин, сил нет, всё давит в груди. Но Отабек молчал, и Юра сказал сам: — Ты крутой. Смелый. Так ворваться. Я б не смог, наверное. — Смог бы, ты тоже молодец. Он нашел Юрины пальцы под одеялом, погладил и сжал, Юра переплел свои с его и подвинулся бок к боку, а потом повернулся, устроил губы у самого стриженого виска, над ухом, и спросил, наконец, о главном: — Там правда ничего не разбили? — Не знаю, — сказал Отабек. — Кажется, нет, только что-то роняли. Я от этого и проснулся. А я проснулся позже, вспомнил Юра. Да блин! Но надо выпытать, чтобы наверняка. — Когда не спал уже, не разбивали? — Нет. Это точно нет. — Не слышал звона? — Нет. Юр, что такое? Юра лег на спину, сполз вниз по подушке и уставился в потолок. Не звенело. А он слышал. Опять. Здоровый трезвый мужчина, здоровая трезвая женщина. — Юра? — Спи. Юра повернулся на бок, к нему спиной, подопнул под себя одеяло и край подушки, но Отабек придвинулся следом, прижался грудью к спине и задышал в затылок. Юра накрыл его руку своей, и сказал сам себе: вот так, спокойно и тихо. И больше ничего нет. Пришла, потопталась и улеглась в ногах кошка. На катке оба были сонные. Юра выхлестал две порции кофе подряд и теперь жалел, потому что сердце колотилось, во рту было сухо, и он то и дело отъезжал к бортику попить. Яков Фельцман смотрел недовольно, и Юра всё ждал, когда же он разродится мерзким комментарием в стиле: трахаться надо или меньше, или рано вечером, и как ему можно будет на это ответить. Но дядя Яша, сам без пяти минут молодожен, ничего не сказал, а только раскритиковал в пух и прах обоих, домучил до полной выжатости и отпустил с миром. Зато, прижав перчатку к щеке и подперев другой рукой локоть, как барышня с иллюстрации русских сказок, прокомментировала Мила: — Ой, приятно смотреть на вас, мальчики. И Юрочка такой стал спокойный. — Ты завидуешь моей регулярной половой жизни! — сказал Юра. Он и дяде Яше заранее решил так отвечать, но раз уж не пригодилось… — Да, — спокойно сказала Мила. — Тоже так хочу, — она вздохнула мечтательно, втиснулась между ними, сняла чехлы и стала на лед. Сара Криспино приезжала в прошлом месяце на неделю, и дня не проходило с её отъезда, чтобы Мила не пострадала вслух, но, как она всегда это делала — оптимистично. Всё изменится, но надо над этим работать. Они точно решили жениться, но не решили — когда, потому что не решили, где жить. А у нас, думал Юра, наоборот: мы не женимся, зато съехались, потому что очень-очень было надо, и не было больше никаких сил терпеть этот ебучий скайп. Мила сказала, развернувшись: — Забегала утром к тебе, всё в порядке. — Спасибо, — ответил за Юру Отабек. — Прости, что напрягли этим. Мила отмахнулась, а они пошли к раздевалкам. Юрина квартирка с началом весны ни с того ни с сего затребовала ремонта. Вернее, сперва меняли трубы по всему стояку и по случайности разнесли ванную, отвалилась плитка. А там уж за ванной потянулось: кухня, балкон, пол менять в комнате. Подарить-то квартиру за золото подарили, спасибо дяде Яше, очень помог, а состояние не то чтобы ах. Юра и не замечал, жил себе, а потом оказалось, что ужас и мрак и без ремонта уже не выжить. Совпало, как назло, с переездом Отабека. Они поначалу думали как-то там же и жить, перемещаться из ремонтируемой комнаты в отремонтированную кухню, но не вышло, а Юра ещё и лакокрасочные запахи не переносил. Сняли квартиру на время, но контролировать ремонтников не всегда успевали, спасибо Мила жила поблизости — заглядывала. Они с Отабеком ещё не решили, чем её за это отблагодарить. Электрошокером, решил Юра. В красивую коробку и ленточкой перевязать. Мила возмутится, но фиг она понимает, какая это нужная штука! Хотя, у неё же будет жена, а не муж. Ну и слава богу! Если бы у Милы был муж, и она пришла на каток с лиловой скулой, Юра его убил бы. Если б успел вперед дяди Яши. Они добрели до раздевалки и рухнули, Юра навалился на плечо Отабеку, тот оперся рукой, чтоб не упасть самому. — Придем домой, — сказал Юра, — и сразу спать. Отабек наклонился, Юра съехал ему на колени, и стал расшнуровываться. — Да, — сказал он, — сразу ляжешь. А я ещё поем. Юра куснул его за бедро, но зубы только прихватили ткань. Мысли еле ворочались. Это, наверное, старость. Раньше бессонные ночи не выбивали его из колеи. Даже ночи куда активнее этой, когда на сон оставался хорошо если час. Или это нервы. Наверное, нервы и мысли о всяком дерьме, от каких не отцепишься. Отабек ушел в душ, Юра лег щекой на нагретую им скамейку. Тут и поспать, что ли? Почему в раздевалках не ставят диваны? Утром, пока Отабек запирал дверь, Юра поднялся на один пролет и прислушался. Было тихо. Потом где-то открылась дверь, но на верхних этажах и не та, которую он ожидал услышать, тот щелчок он запомнил хорошо и не спутал бы с другим. Вот это дело, подумал Юра зло, вот как надо: подрались, теперь выдрыхнутся, не то, что некоторые, которым сейчас на пробежку, а потом четверные сальховы скакать. Ло-охи! Отабек вернулся из душа, даже посушиться успел, волосы не липли ко лбу, спросил поедет ли Юра домой так или всё же помоется, и Юра поплелся мыться. И думал, стоя под струями, что раз квартира ровно над ними, то точно такая же, и в ванной было бы слышно абсолютно всё, но то ли не ссорились они в ванной, то ли Юра не вслушивался и не замечал. Он с остервенением потер плечи скользкими ладонями. Вот так живешь, здороваешься на лестнице, соль одалживаешь, а потом встречаешь соседку с фингалищем в половину личности, а она отмахивается, упала, ударилась. И ведь веришь! Потому что супруг её уж на что положительный человек! Юра вытерся, сунул голову под сушилку и стоял так, вороша пряди пальцами. Погода теплая, совсем лето, но Отабек же всё равно не выпустит с мокрой головой. По такой погоде могли бы и погулять, и всё равно, что уставшие, потому что если в такие вечера не гулять, то зачем тогда вообще жить, но домой они неслись так, что даже не купили хлеба. Юра вспомнил об этом уже в прихожей, дернулся было назад, но Отабек сказал, что бог с ним, один вечер переживут, и Юра разулся. Отабек закрыл дверь так, что он вздрогнул. Кошка вышла, лениво потягиваясь, понюхала его щиколотку. Он подхватил её и вошел в комнату, встал посредине, у столика, и задрал голову. Тишина. Только машины шумят, дорога рядом. Интересно, а вот они с Отабеком тоже не раз шумели и как-то даже уронили стул, никто и по батарее не постучал. И случись что, не пришел бы. Потому что не каждый сосед — Отабек Алтын, которому не пофиг, который попрется и вломится, рискуя получить в тыкву, потому что если кто-то жену свою бьет, то отчего бы не врезать соседу. А ни хрена, подумал Юра с ухмылкой, почесал кошку и опустил на диван. Жену бить приятней и проще, тем более, если терпит и мамке с папкой не позвонит. И чем дальше, тем, наверно, приятнее. Он поскрипел зубами и сжал кулаки. Что за запоздалая злоба? Ночью стоял обмирал, мацая ключи в кармане, а теперь конечно, герой в пустой комнате. Отабек кликнул из кухни, и Юра пошел сначала мыть руки, а потом за стол. Сон как-то выветрился на воздухе, но голова была тяжелой. Юра встал, взял ложки к супу, посмотрел в хлебную корзинку, вспомнил, что хлеб-то не купили. — Надо было варить с клецками, — сказал он, усевшись. — Можно сказать хлеб сразу в супе. — Сварим, — сказал Отабек, — когда этот доедим. Они молча поели, потом Юра вымыл посуду, сменил воду кошке, подсыпал корма и выдал порцию консервов. Ветеринары не рекомендуют смешивать сухой и мягкий корм, но Юра шел у кошки на поводу. Отабек уже устроился с ноутбуком в постели. Что-то мы совсем рано, подумал Юра, устраиваясь с телефоном на соседнюю подушку, ещё даже не окончательно стемнело. Заглянул в ноутбук, увидел страницу ВК, но чужую, не Отабекову, и подсунулся ближе. Ольга Артемьева. На аватарке смешной толстый енот с печеньем в лапах. — Ты написал? — Не знаю, надо ли, — ответил Отабек. — Последнее посещение ещё вчера днем. Он кликнул на сообщения, переписка была короткой, поздравление с Пасхой и вежливый ответ. Написала она тогда обоим, Юра ещё посмеялся, что вот Отабека особенно надо было поздравить, по лицу видно — православный! — А номера у тебя нет? — спросил Юра тихо. — Нет. А у тебя? — Тоже. Номера телефонов Юра без острой надобности старался не брать. Если спрашиваешь чей-то, приходится давать свой, а там никогда не знаешь, не похвастается ли кто-то знакомством с Юрием Плисецким и не передаст ли номер по дружбе. Юра так уже не один сменил из-за своих «ангелов». Даже в сообществах, где они собирались, просил по-человечески: ну не названивайте! Всё равно, как и везде, находилась парочка совсем отшибленных, кому разбудить кумира в три часа ночи и жарко дышать ему в ухо через трубку слаще шоколадной конфеты. Отабек зашел в пару пабликов, проверил почту, полистал новости. Сопел шумно, как после пробежки, и вдруг закрыл ноутбук, и Юра увидел, что вот теперь совсем темно. Посветил телефоном в потолок и спросил: — Сходим? — Да, — сказал Отабек. Юра в поисках тапок едва не наступил на кошку, бурно извинился и вышел вслед за Отабеком на лестницу. Снова тискал ключи, уже не убирая в карман. Они поднялись на один этаж, прислушались у двери, потом Отабек позвонил, птичка по ту сторону защебетала. Они позвонили ещё два раза и постучали трижды, но им никто не открыл. Утро воскресенья выдалось дивным! Юра спал. Проснулся, посмотрел на часы, убедился, что будильник не прозвенит, и снова уснул. Потом, разбуженный кошкой, сходил попить, в туалет и опять улегся. Отабек даже глаз не приоткрыл, дрых без задних ног, распластавшись на полдивана и даже чуть больше. Юра осторожно отвел его руку и пристроился под бок. Тепло, хорошо и сонно. И кошка пришла, улеглась в ногах. Мы семья, подумал Юра. Офигенная семья. У нас тьма казахской родни и московский дедушка, а ещё дядь Яша с Лилией и Мила. И Гошка, ладно уж, пусть будет и он, бедный родственник. И никакого мордобоя, и никакого битого стекла. Он поежился под одеялом, притиснул край к груди, там захолодело. Отабек открыл один глаз. — Юр? — С добрым утром. — Юр, всё хорошо? Да как ты понял-то, удивился Юра про себя, экстрасенс-любитель. А сказал: — Да! Ты выспался? Отабек сладко потянулся и закряхтел, улыбаясь. И отлично, и никакой пробежки, никакого сегодня катка, будут есть, смотреть кино и делать то, на что после тренировок сил остается только сделать по-быстрому и сразу спать. С первым же пунктом произошел затык. Юра осмотрел холодильник, посчитал яйца в лотке на дверце, взвесил на ладони кусок сыра и два помидора. Ладно, на завтрак хватит. За завтраком же составили продуктовый список. Список вышел внушительным, да ещё расширился пунктами с бытовой химией и прочим по мелочи: опять накрылись наушники, хана проводу, из чего их делают вообще? Юра пошуршал критически легким пакетом кошачьего корма, добавил в список и корм. Они прогулялись до супермаркета пешком, а обратно взяли такси, потому что не утащили бы. Накопилось всего и сразу всё взяли, чтоб два раза не ходить. У дома обвешались пакетами, как отъявленные шопоголики, и кое-как втиснулись в двери, пытаясь одновременно ничего не выронить и не сшибить друг друга. Трижды не вышло. Юра показал Отабеку язык. Еле разминулись на лестнице с солидным мужчиной с усами, как у Тараса Шевченко, Юра даже оглянулся. Мужчина тоже нес вещи, две туго набитые сумки. Юра на всякий случай с ним поздоровался, тот кивнул. Чей-то гость. Жильцы обычно расщедриваются хоть на слово. Они прошуршали ещё пролет, и Отабек встал, словно на тормоз нажали. Юра чуть на него не налетел, зашипел, что надо подавать предупреждающие сигналы, потому что он-то Отабека с ног не собьет, а сам улетит назад, если врежется с разгону. Хочешь, чтоб я ноги переломал? Спина Отабека закрывала вид на площадку, Юра выглянул у него из-за плеча. — Привет. Он ответил: — Привет. — Я к вам зашла, а никого нет. Думала, уехали в выходной. — Ходили за покупками, — сказал Отабек и пошуршал пакетом. Так и стоял, дорогу не уступал. — Оля! — позвали снизу. Она наклонилась в пролет, громко ответила: — Сейчас, пап, иду, — подбила коленом какой-то тюк на сгибе локтя, то ли одеяло свернутое, то ли большая ваза в пледе. — Не зайдешь? — спросил Отабек. — Нет времени, — смутилась Оля. — Но заскочу на минуту. Сейчас, спущу вниз, — она снова потрясла тюком, — хорошо? — Хорошо. Разминулись и с Олей, отперли дверь, сгрудили пакеты в прихожей. Юра стащил кеды, наступив на пятки носками, и кинулся ставить чайник. — Достань печенье, — крикнул из кухни, — я не помню, где! Вроде с чаем, а где чай — не помню тоже. Чайник успел вскипеть и уже подостыть, когда в дверь, наконец, позвонили. Оля сразу с порога протянула большую коробку. Юра глянул на наклейку на крышке — торт! Из кондитерской на соседней улице. Там такие торты, что они с Отабеком договорились ходить туда только по особым случаям: и дорого, и так вкусно, что не заметишь, как отожрешься, и под тобой при приземлении треснет лед. Входить дальше прихожей Оля наотрез отказалась. — Родители ждут. Отабек пристроил торт на тумбочку, покивал. — Уезжаешь? — спросил Юра с надеждой. Посмотрел Оле в лицо, под слоем пудры угадывался синяк, на губе до сих пор корочка, а нос почему-то в норме. — Да, — сказала она с улыбкой. — Спасибо вам. — Нет, — сказал Отабек, — не надо. Не за что. — Есть! — сказала Оля вдруг очень твердо и стиснула кулаки. — Есть за что. Я тогда… в ту ночь не спала, конечно, а утром решилась, позвонила маме. Они, — она покачала головой, резко откинула челку со лба, — они были против, не одобряли. Я из-за, — она кивнула наверх, — него институт бросила, пошла работать. Хотели жить вместе, денег на всё не хватало. Поскандалила с родителями, собрала вещи и ушла. Трубку потом не брала, думала, раз они так к нему, то всё, не семья больше. А потом началось, с малого, то толкнет, то пощечину влепит, вроде как в пылу ссоры, потом извинялся, заботился. — А чем дальше, тем больше, — сказал Отабек серьезно. — Да. Друзья мои ему не нравились, всех порастеряла. Когда дошло, — Оля потрогала губу пальцем, поморщилась, — до этого, уже стыдно было обращаться к кому-то. Сама же ушла. А больше и идти было некуда, только к родителям. Юра насупился, подвинул Отабека и стал бок о бок. — Хренасе, а если б убил? Оля пожала плечами. — Побьет, потом ласковый, правда недолго. Говорил, сама довела, кто мне виноват. А кому до этого есть дело? Отабек тяжело вдохнул и выдохнул, Оля договорила: — Вам вот только. И я… ну, подумала тогда, если даже посторонним стало не всё равно, не плевать, то, может, и свои не окончательно отвернулись. Очень страшно было позвонить. — Но всё нормально? — спросил Юра. — Вроде бы. — Может, всё-таки чай? — Родители же! Всё, побегу. Они помялись, не зная, как попрощаться. — Спасибо за торт, — сказал Отабек. Оля обняла обоих по очереди, зазвонил её телефон, она глянула, шепнула «бегу, бегу уже» и правда убежала, отстукивая кедами по лестнице. Не бесшумно вверх, подумал Юра, под замок, а вниз, на воздух. Они поспорили друг с другом, осилят ли целый торт за один присест, и не осилили. — Как в «Ералаше», — сказал Отабек, развалившись на диване, Юра вытянулся рядом, согнал кошку, которая именно вот прям щас возжелала полежать у него на животе. — А? — В старом «Ералаше» есть серия про заварные пирожные, где мальчик сказал, что всю коробку съест. — Съел? — Не помню. Помню, что очень старался. И я старался, подумал Юра, но не вошло. Ещё половина на завтра и послезавтра. Хоть бы не испортился. Надо Ивану Феофановичу отнести кусок. И бабульке за стенкой. За то, что тихие и не пиздят живых людей. За то, что не мудаки. Юра уставился в полоток. — А он, интересно, съедет? Отабек промолчал. А какая разница, они сами скоро съедут обратно домой, в своё обновленное гнездо. Это даже символично: Отабек приехал, всё освежили, обновили для новой счастливой жизни. Юра, на месте соседа съехал бы от ебучего стыда, но у таких людей стыда, наверное, не бывает, одно притворство. Если стыд есть и есть совесть, внутри и мысли не шевельнется гнобить того, кому некуда идти. Это как Юра стал бы пинать Отабека тем, что до Алматы далеко и никто ему, случись что, не поможет, поэтому Юру надо любить, ценить и целовать ему ноги. Отабек целует и так, потому что Юра к нему по-человечески. Но кто-то, видимо, не умеет так. И не хочет учиться. Или кому-то по-человечески не надо вообще, а надо по-звериному, по праву сильного, потому что кроме силы, да и то спорной, нечего предъявить. Ох, пиздец. — Юра, — Отабек повернулся на бок. — Юр, ты чего? — Ничего, — буркнул Юра, в животе стало холодно, он свернулся, уткнулся Отабеку под бок. Стекло не звенело, но проснулся он тогда от этого. Оказывается, не забыл. — Юр. Юра шмыгнул носом. — У нас, — сказал он неслышно, прочистил горло, выбрался из-под Отабекова бока и сел, скрестив ноги, прижал подушку к животу, — в смысле у родителей, был стеклянный столик. Отабек тоже сел, подался к Юре и, наклонив голову, заглянул в лицо. — У родителей? — Да. Я не говорил? Жил с ними до трех, кажется, лет. Или четырех, до катка ещё, в общем. Ничего не помню почти, но столик помню. Его грохнули, стекло было по всей комнате, мама кричала, чтобы я не заходил, не поранился. Ночь, наверное, была, помню, что был в пижаме. Мама сидела с ногами на диване и плакала. Отабек медленно поднял руку, погладил его по волосам и оставил ладонь на затылке. — Скандалили? — Д-да. Отец меня унес назад в спальню и сказал спать, а я подглядывал всё равно в щелку. Больше не помню ничего. А нас на другой день забрал к себе дедушка. — Вас с мамой? — Да. Только она всё равно обратно вернулась. Меня дедушка уже не отдал, сказал, что будет возить на каток, ему удобнее, а им, родителям, всё равно заниматься мной некогда. — Вот как вы разъехались, — сказал Отабек тихо. Юра вытер под носом. — Да. Потом она то у нас жила, то с отцом, до самого развода моталась туда-сюда. Я особо не спрашивал, не знаю многого, но столик вот помню. Ебучий столик. Первое, блядь, воспоминание. Он нашел в кармане платок и высморкался, сжал его в кулаке. — Прости, — сказал Отабек. — Я бы тебя не потащил, если б знал. Юра отпрянул, ладонь Отабека скользнула на шею. — Чего? Ниче, что я сам навязался? И при чем тут… Это не то, не детская травма, я нормальный, не псих, не импотент, не садист или что там бывает? Отабек улыбнулся. — Что ты. Просто неприятно, я понимаю. — Вот-вот, — Юра закивал. Посидел молча и добавил: — И отец… он был не такой. Не как этот. Просто не могли ужиться, орали, психовали по любому поводу, швыряли вечно чего-то. Как будто нельзя словами. — Он тряхнул головой, посмотрел Отабеку в глаза. — Просто поговорить, если не так что-то. Разобраться. А если совсем уж никак — разойтись и не ебать друг другу мозги. Да? — Да,— сказал Отабек. — Ты мне будешь высказывать, если всё будет плохо? — Всё будет хорошо. — Да бля, я не про это! Будем говорить, как эти… как цивилизованные? Или… Или, блядь, нет? Отабек улыбнулся шире. Юра уставился на него, потом качнулся вперед, зажав подушку между коленями и животом, и приник к губам, потом устроил голову на плече, и Отабек, наклонившись, тоже положил подбородок на его плечо. Ну что, спросил Юра про себя. Будем всегда адекватными? Отабек вслух ответил: — Да.