Плевок в вечность.

Они стоят в этой пробке уже час. В машине ужасно душно, но поток автомобилей так и не думал двигаться. Лавров заебался сидеть в телефоне настолько, что даже начал рисовать в заметках непонятные каракули. Стас же слушал музыку, переписывался с кем-то и на парня, сидящего рядом, внимания не обращал. Они оба устали, это ведь очевидно. Съёмочный день не был слишком загруженным, но осадок на душе оставался тяжким грузом. Москва давит. Причём намного сильнее, чем Питер. Когда смотришь на улицы, складывается ощущение, что все здесь — искусственное. Пластмассовая трава, картонные домики и бездушные люди. Для Большого Русского Босса все не так, как нужно. Ему не хватает (кого-то) той обстановки, что дарит родной город. Игорь может назвать десяток причин, почему ему хочется вернуться в Самару. Когда они, наконец, доезжают до дома, двухкомнатная квартира встречает хозяев теплотой. Ребята переодеваются, перекидываются парочкой слов. Все кажется обыденным, но Боссу от этой обстановки на душе становится лучше. Стас идёт в гостиную ака комнату Лаврова, пока второй плетётся делать себе кофе и менее крепкий напиток для своего друга, а также взять что-нибудь вкусное. Конченков пьёт чёрный, с тремя ложками сахара, чай. Оба знают друг друга наизусть, выучили привычки, словно мантру. Игорь улыбается этой мысли и может назвать два десятка причин, почему в этой квартире ему чувствуется уютней, чем в их, с Дианой, собственной. И парню отчего-то кажется, что Стас является одной из них. Вчера он заснул быстро, как-то даже слишком. Мысли, что так рвались наружу, отступили назад, давая Лаврову насладиться долгим и полноценным сном. Их ждёт несколько выходных, и это радует Игоря. Проголодавшись, он решает пойти перекусить и видит там Стаса, что отчаянно материт лопатку. Блинчики никак не хотят переворачиваться, а Конченков отчаянно бесится. Большой Русский Босс, в привычной для него манере, смеётся, так искренне, что парень, стоящий у плиты, начинает улыбаться во все тридцать два. Они пытаются заново, только уже вместе. Сутенер месит тесто, а Лавров заливает его на сковородку (у него ведь руки не из жопы, не то, что у некоторых). Солнце бьет в окно, заливая кухню приятным жёлтым светом, делая это утро ещё более прекрасным. Игорь может назвать несколько десятков причин, почему он любит выходные. И Стас, определённо, является одной из этого списка. Весь день парни были дома. Просто наслаждались свободой. Никуда не ходили, к вечеру заказали пиццу и нашли какую-то смешную комедию. Лаврову было лениво, даже слишком. Он поедал пепперони, смеялся над очередными тупыми шутками и очень часто смотрел на парня, что сидел рядом. Стас вёл себя, словно кот, объевшийся сметаны. Хихикал своим абсолютно охуенным смехом. Ребята чувствовали себя так, будто бы закинулись чем-то незаконным. И Игорю казалось, что этого не хватает. Раньше, когда они жили в Самаре, такое происходило часто. Они накуривались в хлам, смотрели тупые фильмы и просто говорили обо в с е м. Игорь может назвать причин девяносто, почему он скучает по прошлому. В этот раз, Стас является главной. Утром они снова завтракают вместе. Конченков отправляет Игоря за очередной упаковкой муки, потому что весь свой запас они потратили на вчерашние блины. Возвратившись домой, Лавров передаёт покупку (другу?) и помогает в готовке. Он, кажется, не может чувствовать себя ещё больше счастливым. Сердце размеренно бьется в грудной клетке и Игорю на секунду показалось, что где-то в лёгких у него распускаются массивные пионы. Парень смотрит на Стаса, что с довольным лицом уплетает оладушки с джемом, и шутит очередную сонную шутку. Ему хорошо. Даже в этой абсолютно невыносимой Москве, ему отчего-то хорошо. Да, все ещё хочется вернуться домой, он ведь правда скучает по всему этому. По своему родному городу. Но здесь и сейчас, сидя на их общей кухне, Лавров чувствует себя счастливым. Игорь может назвать сто (или даже больше) причин, почему он любит Стаса. Почему ему постоянно хочется быть рядом, даже не трогать, а просто касаться взглядом. Почему Лавров вечно на него засматривается, разглядывает, словно необычайной красоты цветок. Конченков для него — отдушина. Но он, конечно же, об этом никогда не узнает.