Головокружение

      Он всегда появляется около часа ночи.       На кухне зажигается свет, который среди молчаливой мглы манит странным бархатным теплом.       Отчего-то я каждый раз жду этого своеобразного сигнала и в глубине души боюсь, что сегодня его не увижу. Тревога ледяными пальцами касается сердца, но исчезает, стоит только мне заметить полоску света, что выбивается из-за прикрытой двери.       Он сидит на подоконнике, понуро опустив светлую голову, при моем появлении медленно поднимает глаза на меня. Любая наша встреча начинается так. Впрочем, в первую — в его взгляде ртутью струилась злоба. Сейчас же я вижу лишь мягкую усталость. Наверное, тяжело быть привязанным к одному месту и не знать, как разорвать эту тугую петлю.       — Привет, Каспер, — усмехаюсь я, прислоняясь плечом к дверному косяку.       — И тебе не хворать, — морщится он. На красивом лице мелькает недовольство: он не любит, когда его так называют, однако своего настоящего имени назвать не может. Или не хочет.       Безвыходная ситуация, да?       Иногда мне мерещится запах сигаретного дыма, хотя и прекрасно понимаю, что ему просто неоткуда взяться: сама я не курю, да и ему бы не позволила. Хотя куда ему?       Я ежусь. При встрече с ним мне всегда холодно. Это стало еще одним подтверждением того, кто передо мной. Как говорится, спасибо Дину и Сэму за подсказку.       При наших ночных встречах мы можем не проронить ни слова, иногда, если он в настроении и мне удается его разговорить, беседуем о всякой ерунде.       Весьма несуразное и странное чувство, что с ним удобно просто молчать. Оно возникло после того, как я привыкла к тому, что теперь живу тут не одна.       — Послушай, — нарушает тишину он, но осекается.       — Что? — не понимаю я, ловя на себе его серьезный взгляд. У него светлые глаза: то ли серые, то ли серо-голубые, но удивительно глубокие. Наверное, при жизни он пользовался популярностью: красивый блондин со спортивной фигурой. Хотя характер подкачал, но девочки же любят плохих парней? Ох, и не повезло его даме сердца…       — Ты никогда не думала съехать отсюда?       — Послушай, — я невольно смеюсь, — вообще-то это мой дом. Так что нет, не думала. А ты этим вопросом не задавался?       Он недовольно отворачивается, нахмурившись. Обиделся?       Какое-то время смотрит в окно, за которым лично мне ничего не видно.       — Я думал, но не могу, — все же отвечает он. В его голосе звучит досада, смешанная со злостью.       — Отчего же?       — Наверное, все это из-за одной беспокойной девчонки, которая все не дает мне принять решение, — он снова смотрит на меня, а я не могу разобрать: шутит ли он или злится.       В его голосе все та же бесконечная усталость, он кажется ужасно одиноким. Кому-то комфортно наедине с собой, а кто-то не переносит одиночества. Думаю, что он из второй касты, пусть даже никогда в том и не признается, но я физически чувствую его боль, которая разрывает мне сердце. Меня всегда считали слишком жалостливой, но никогда не думала, что придет время и я буду переживать за призрака.       Мне до ужаса его жаль, но я не понимаю, как и чем могу помочь. Я не могу подобрать нужные слова, никогда не умела играться фразами, чтобы получалось к месту и ко времени.       Некогда я осмелилась спросить, нужно ли ему что-то от меня, от человека, который его видит и слышит? Нет, а вдруг? Я раньше никогда не видела никаких призраков. За все мои девятнадцать лет это первый и, видимо, последний случай, когда я сталкиваюсь с чем-то потусторонним и неподдающимся логическому объяснению. Иногда я ловлю себя на мысли, что просто схожу с ума, но до сих пор за сумасшедшую меня никто не принимал.       Наверное, он привязан к этому месту, но никак не может оборвать столь странную связь.       Хочется подойти к нему и обнять. Вот только это точно невозможно: в первую нашу встречу он порывался выкинуть меня с моей же кухни, но по причине отсутствия материального тела не смог осуществить задуманное. Тогда мы оба были шокированы происходящим. Я надеялась, что он мне приснился. Оказалось, что нет. Мы встретились на той же кухне в следующую ночь. Тогда я в очередной раз убедилась, что у моего незваного гостя крайне дурной нрав и что он умеет материться. Тогда он велел мне проваливать, но я посмела его ослушаться. Еще чего… Будет мне тут указывать какое-то призрачное высочество.       Страх и беспокойство постепенно, шаг за шагом, уступили место любопытству.       А теперь мне даже стыдно за те свои мысли. За то время, что мы, так сказать, знакомы, я действительно к нему привязалась.       Знал бы кто, что время от времени я веду задушевные ночные беседы с призраком, то меня бы определенно сочли бы сумасшедшей. Впрочем, разве есть кому-то дело? При моей попытке рассказать о нем подруге, та сделала вид, словно ничего не слышала, но оно и к лучшему.       В последнее время я пытаюсь его растормошить, пусть он и предпочитает угрюмо молчать. Наверное, я слишком назойлива, не замолкая болтая обо всем, что приходит на ум, но он уже не говорит мне замолчать, как было раньше.       Мне ужасно интересно узнать что-то о нем, но он хранит молчание, игнорирует мои вопросы, которые касаются лично его. Я сгораю от любопытства узнать, что ждет меня после смерти, но и тут он предпочитает отмалчиваться. Я не обижаюсь, ни в чем его не виню. Вижу, чувствую, что ему тяжело, потому оставила попытки разговорить его на столь интересные мне, но, безусловно, болезненные для него темы.       Потому сейчас я начинаю рассказывать ему о том, что на прошедших выходных мы с дедушкой отправились на рыбалку. Правда, до заветного озера так и не добрались: умудрились заблудиться…       — Перестань! — неожиданно повысил голос он, заставив меня резко свернуть свою речь и удивленно посмотреть на него. — Ты не могла поехать со своим дедушкой ни на какую рыбалку.       — Что ты такое говоришь? — возмутилась я. — Над нами еще бабушка потом смеялась, обещала рассказать родителям…       Он смотрит на меня с щемящей жалостью.       — Ты не могла, — повторяет он. — Какая рыбалка? Твой дедушка умер пять лет назад. Ты сама мне об этом рассказывала.       Я точно слышу, как раздается какой-то треск, точно кто-то ломает яичную скорлупу.       — Я не могла тебе такое рассказывать… — лопочу растерянно я, чувствуя, как по телу разливается горячей волной злоба. Что за чушь он несет?       — Кать, хватит, — я замираю от звука собственного имени. Нет, я когда-то ему представилась банальной вежливости ради, но он никогда не звал меня по имени.       Что изменилось теперь? И почему мне так тревожно?       — Хватит, — он спрыгивает с подоконника и делает осторожный шаг мне навстречу, словно идет по тонкому льду.       Я неожиданно шарахаюсь в строну, чувствуя головокружение. Мне становится страшно и холодно. Этот холод пробирается под кожу, нагло сжимает сердце, заставляя хватать ртом воздух.       Я падаю на колени, а он оказывается рядом.       — Перестань себя мучить, — он стоит на коленях передо мной, заглядывает в глаза, но не может прикоснуться.       Перед глазами пестрой пленкой диафильма проносятся кадры, и я понимаю, что это воспоминания, мои воспоминания, которые почему-то до этого момента были кем-то скрыты, спрятаны от меня.       Мое детство, беззаботное, красочное. Мои родители: улыбающаяся мама и извечно серьезный папа. Мой дедушка, с которым мы ездили на рыбалку, и бабушка, чьи пироги были самыми вкусными на свете. Моя лучшая подруга, для которой нормой было влюбляться едва ли не каждую неделю. Мой первый день в школе и мой выпускной. Мой университет. Моя первая встреча с…       Я поднимаю на него взгляд:       — Артем… — вырывается у меня. Шепотом. Едва слышно. Невесомо.       Он улыбается, но эта улыбка болью отзывается в груди.       Когда-то я его сторонилась, считала тем, кого нужно избегать, слишком уж дурная слава о нем ходила. Мне казалось, что и он меня хронически не переносил: слишком уж разными мы были. Но потом все изменилось. Неожиданно. Немыслимо. Он помог мне. Отбил от какого-то пьяницы. Постепенно, будто боясь вспугнуть, стал частью моей жизни. Удивительно важной частью.       — Как же так?.. — медленно проговариваю я, замечая, как со словами изо рта выбиваются клубы пара, точно вокруг царит холод. Кажется, его чувствую только я.       Картинки начинают меняться куда более стремительно и резко.       Причудливый калейдоскоп, замысловатые узоры.       Его семья, похожая на разбитое зеркало, об осколки которого так легко пораниться. Его одиночество, которое ядом отравляло душу, заставляло искать неприятности, лишь бы чувствовать, что жив. Его квартира с уютной кухонькой, где он часто сидел на широком подоконнике и курил.       Наши разговоры ни о чем и уютное молчание, когда заканчивались слова. Наши ссоры и примирения. Наши планы на будущее.       И мое обещание никогда не покидать его…       Обещание, которое я, видимо, не смогла сдержать.       Я снова чувствую удар, снова слышу визг тормозов и крики, снова оказываюсь в вязкой, как смола, темноте.       И снова стою перед приоткрытой дверью, а через щель пробивается полоска света.       Все встает на места. Это не он Каспер, а я… И я привязана не к месту, а к человеку, которого боюсь оставить.       Холодно. Как же мне холодно. Я обхватываю себя руками, но согреться не могу. Мне ужасно хочется, чтобы Артем обнял меня.       Мне хочется, чтобы он не переживал и чтобы не был одинок. Когда-то от него отказались все те, кого он так любил, в ком так отчаянно нуждался. Потому он ненавидит одиночество.       — Не заставляй себя… — Артем говорит тихо. — Иди.       — Как ты можешь так говорить? — в моем голосе звенят слезы. — А как же ты?       — Не переживай, глупая. Я со всем справлюсь. Обещаю.       Он подается вперед и касается губами моего лба. Я прикрываю глаза, ощущая нежность его прикосновения, по которой так невыносимо скучала.       Я верю в него.       Безмятежное чувство и странная уверенность, что когда-нибудь мы обязательно еще встретимся.       Я буду ждать.       Впервые за долгое время мне тепло.