Ну вот и всё...

      Это конец. На площади, привязанные к двум огромным столбам, заживо горят два человека: юноша и девушка. Она, если мне не изменят память, осуждена за колдовство, и скорее всего, я не ошибся, ведь под эту статью можно подвести кого угодно, и почти все осужденные на самом деле были лишь неугодны церкви или отдельным людям, имеющим достаточную власть. Я даже знать не хочу, как она попала сюда, может, кто-то просто избавляется от надоевшей, а возможно, носящей под сердцем дитя, любовницы. Но не она занимает сейчас мои мысли, а он, чьё уже бездыханное тело горит в этом поистине адском пламени. Ещё немного и от него, когда-то веселого и беззаботного мальчишки с такой бледной кожей, с россыпью веснушек и рыжими, почти как огонь, в котором догорает его тело, волосами, останется лишь кучка пепла, развеянная холодным осенним ветром, над толпой зевак.       Мне от чего-то больно смотреть на эту казнь, хоть я и видел подобное не один раз. Но я смотрю, смотрю так, будто прямо сейчас я узнаю всё, что только могу узнать, будто прямо в это мгновенье мне откроется какая-то непреложная истина, и ничего не может быть важнее на свете, и я смотрю.       Он мертв. Он уже мертв. Я точно знаю это. Но почему же тогда я слышу его голос? Голос. И слова. Слова взлетают в воздух подобно искрам от уже угасающего костра. Мертвецы ведь не говорят, а он — мертв. Я не верю в мистику, никогда не верил, но сейчас творится со мной что-то странное. Думаю, стоит отдохнуть, я просто устал.       Казнь окончена. Народ с площади тихо расходится и уже завтра все вернутся к своим обычным повседневным занятиям и обязанностям. Жизнь потечет так же размеренно, как и до этого. Эта смерть для них всех ничего не значит. Для них, но не для меня.       Он мертв, это — всё, это — конец, ничего не вернуть, ничего не исправить, но почему-то не могу я никак забыть тот день и то, как из пламени костра, столь жадного до человеческой плоти, летело ко мне из его уст, подгоняемое порывами ветра, проклятие…       Теперь оно всегда со мной, звучит набатом в голове, постоянно, беспрерывно. Твои глаза и голос. Голос, который произнес эти страшные слова. Они не дают мне покоя. Иногда мне начинает казаться, что я уже лишился разума, что я безумен. Ужаснее нет муки!       Я не могу так больше жить. Я встаю утром, даже не сомкнув глаз ночью, а после, за мной по пятам, словно бы вторая тень, следует твоя ненависть, которую, наверное, я заслужил. День ползет медленно, за окнами светло, солнечно, но я не могу радоваться этому. Я всё время слышу противный скрипучий голос Смерти, её сухое, ледяное дыхание, я слышу его теперь всегда. И каждый раз я испуганно замираю, не в силах сделать хоть что-то от ужаса, поглощающего мою душу. И где-то сзади, за моей спиной, медленной, неторопливой походкой, слегка припадая на правую ногу и шурша своими длинными, волочащимися за ней, словно шлейф, крыльями, ко мне подходит моя агония.       Что я могу сделать? Лишь подумать, криво улыбнувшись — что уж, видно, жребий таков. Я, честно, больше не могу, сил нет, устал. Смеяться над своей жалкой жизнью и ужасной судьбой могут лишь сильные духом. А я уже не такой.       В день суда над тобой. Может, ты и не знаешь, (да и откуда?) судили и меня, но суд этот был другим. Никто не зачитывал приговора, никто этого суда даже не видел. Все, кто был там, уже знали всё о деле, даже больше чем всё. Это походило больше на тайное совещание, а приговор был мягок, я бы сказал — чрезмерно мягок, особенно в сравнении с вынесенным тебе. Меня отлучили от церкви. Я клялся, что был не в себе, обвинял во всем тебя. Теперь я будто проклят, и я больше не могу, ведь знаю, что мог хотя бы попытаться смягчить твой приговор, но, вместо этого, почти что сам отправил тебя на смерть. Я сделал это, спасая собственную никчемную жизнь. И лишь сейчас понимаю, что это я горю в огне. Это настоящий ад на земле! Каждый день, каждый час, каждое мгновение я горю на этом огромном костре. Сгорать за завтраком, за работой, во время вечерней прогулки по тихим узким улочкам — сгорать постоянно, вот чего добился я в стремлении спастись. Честно, я устал. О, как же я устал!       Я устал глотать тот призрачный горький дым костра, просыпаясь посреди ночи, и не хочу больше просыпаться снова. Эти странные сны могли бы испугать меня, ведь в них ты приходил ко мне и звал за собой, но я не боюсь, я хочу вернуться туда. Я обещаю, что пойду за тобой, куда бы ты ни позвал. Я хочу идти на твой голос. Именно для этого я купил вчера, у того старого алхимика, что сделал тебе лекарство тогда, яд.       Это странно до жути, но меня убьёт то, во что я вовсе не верил. За окном будет бушевать гроза невиданной силы, а я буду лежать на полу своей рабочей комнаты и биться в предсмертных конвульсиях, задыхаясь под действием яда. И с последним раскатом грома моя душа покинет этот бренный мир.       Уже зная это наверняка, но ещё не веря в собственную смерть, я вновь увижу тебя, молча возьму за руку, так же молча загляну в твои невозможно зеленые газа и, наверное, тогда мы поймем, увидим, почувствуем, кто же из нас был прав. Как жаль, что мы узнаем это лишь в своем посмертии…

Как жаль…