Обреченные словом

      А сегодня ты встретишь его с улыбкой. Как всегда. По сюжету игры, по сюжету жизни твоей, неустанно, обязано, должен будешь заметить случайно. И не важно уж станет, что порознь. Рядом с тобой, так что к черту все это. Опять.       Он тебя тоже увидит. Взгляд будет прятать холодный, сделает вид, что не заметил. Но подойдет. Подойдет и обнимет.       « — Ну, привет, Герой. » — без насмешек и просто обыденно. Потеплеет. Растает.       И в сердце кольнет слишком больно. Тодороки не твой. Это вряд-ли пройдет.       И сделать нельзя ничего…       Пригласи на чай, быть может, отойдет немного, отляжет. Душа болеть перестанет. Хоть не на долго, пока еще может.       Шото согласен, и это — лучшая традиция, что есть у парочки лучших друзей. Шото согласен, и ты сделаешь облегченный выдох, ведь тебе нужна доза, без нее не хочется жить. Без него это почти не реально.       Улицы людные, свистящие, оглушающие и совсем не такие, как дом Мидории. Чувства свободы и попутного ветра, разносящегося меж домов с эйфорией на пару, даже рядом не стоят с уютом, теплом и бесконечно приятным запахом трав вперемешку с чужим шампунем. Не так ли, Тодороки?       Поднимутся на лифте. Последний этаж. Там с крыши ночами можно звезды с неба срывать, а с утра встречать яркое солнце, вступая в игру с золотыми лучами.       Изуку, посмотри: темный и светлый глаз с тебя взгляда не сводят. Он свое время тебе отдает. Ему важно лишь то, что здесь ты.       Улыбнись, как всегда улыбаешься, улыбнись. Он за тебя волнуется.       Не говори. Молчи. Лучше не лги. Ты не в порядке. Он тебе друг, расскажи. Поймет. Точно-точно, не бойся.       — Все хорошо, Тодо-чан… — и на травянистые очи наворачиваются слезы.       Шото успокоит. У него в груди пламя да угли раскаленные. Прижмет к себе, утрет слезы, поддержит, как может. Он не умеет, но Деку приятно настолько, что невольное: «Я люблю тебя» — кажется громом посреди, давно стянувших серыми тучами, неба.       Парень с двумя причудами, будто так и должно быть, говорит: «Я тоже» — и это более чем правда.       Какой уж там существует мир, если Мидория плачет? Его мир — зеленовласое чудо, которое так и хочется поцеловать: захватить в плен пухлые губы, провести по чувствительной коже языком, коснуться зубов, десен, а после проникнуть чуть глубже, дальше, чем было некогда дозволено. Тодороки не может отказать себе в этом удовольствии. ***       Теплая кровать не хочет отпускать из своих объятий. Одеяло тоже против.       Герой лишь слегка приподнимается с пригретого местечка, смотря на безмятежное и такое милое лицо, что хочется улыбнуться. Давно такого не было.       Двуцвет обводит слегка грубоватыми пальцами кожу по краям, поглаживает по голове, цепляет волосы. Этот запах… Он свихнется. Это слишком дурманит. Изуку — его персональный наркотик. Изуку — самый любимый человек, на всей этой скучной и серой земле. Единственное яркое пятно.       «И все-таки вкусный был чай…»