Близорукость

Ему подбили глаз в драке, когда ему было восемь. Какой-то придурок из его же одноклассников, с которым он не поделил то ли жвачку, то ли еще какой-то хлам… Хотя, когда они пошли выяснить отношения на пустовавшей после уроков баскетбольной площадке, предмет спора уже мало кого интересовал. Они тузили друг друга, и неожиданно тот придурок со всей дури заехал кулаком в глаз Джошу. Было больно — настолько больно, что он согнулся и зажал глаз ладонью, чувствуя на ней что-то влажное: слезы? Кровь? А потом его противник завершил дело смачным пинком, и Джош упал на пропитанный запахом крови пыльный асфальт — губа у него тоже была разбита, и с нее медленно сочились капли, растекаясь темно-бордовыми маленькими кляксами. Потом выяснилось, что из глаза у него текла все-таки кровь, да и сам глаз стал красным — наверное, разорвались все эти крошечные сосуды там, внутри. Увидев сына таким, родители изрядно струхнули и потащили его к окулисту. Тот цокал языком, тревожно качал головой, но Джош его не слушал, разглядывая таблицу с буквами у него за спиной. Джошу было неинтересно. Итогом всего этого стали очередное бесполезное внушение от родителей, диагноз «близорукость» в его медицинской карте и очки. Сначала над ним посмеивались, но втихомолку, зная, что у Джоша слово с делом не расходится, а потом и вовсе привыкли. Он проходил в очках до самого своего шестнадцатилетия, когда попросил у родителей в качестве подарка операцию по восстановлению сетчатки глаза. Родители удивились, потому что сын обычно просил что-то более обычное для парня его лет, но подарок сделали — и вскоре Джош мог наблюдать в зеркале свое лицо уже без уродующих его очков. Тогда он был счастлив — ясно видеть окружающее, не протирая очки, не смахивая их случайно с носа и не поправляя каждые две минуты, действительно было круто. И знание того, что теперь так будет всегда, его радость только укрепляло. Но ощущение близорукости он запомнил накрепко. Когда все предметы вокруг, кроме самых близких, расплывались в более или менее отчетливые цветные пятна, точно он оказывался в гигантском аквариуме с прозрачной водой, это было… интересно. Даже не просто интересно, а потрясающе интересно — он часто баловался, снимая-надевая очки и разглядывая что-то сперва без них, а потом с ними. Но в то же время близорукость была и его врагом — без очков приходило ощущение беспомощности, и он слепо шарил по парте, щурясь, чтобы разглядеть название учебника, и толкал соседа под локоть, чтобы тот шепотом подсказал ему написанную на доске тему. Это бесило, и именно тогда Джоша впервые посетило желание избавиться от своего недостатка. Это ощущение посетило его спустя пятнадцать с лишним лет после той операции. Оно пришло в баре — как обычно, расслабляясь в пятницу, он лениво шарил взглядом по девушкам, подыскивая ту, с которой неплохо было бы провести вечер и эту ночь. Приглядев пышногрудую, кажется, мексиканку, он подхватил свой стакан и двинулся к ней — и тут его взгляд мазнул чуть дальше по стойке. На соседнем с мексиканкой табурете сидела она. Джош не знал, как ее зовут, что она собой представляет, он не видел даже ее лица — из-за обстриженных по плечи темных волос виднелся только профиль, смутно различимый в желтоватой подсветке барной стойки. Но тут Джош моргнул — и ощущение близорукости, уже полузабытое, накрыло его с головой, как накрывает волна, превращая бар в сборище шевелящихся и говорящих силуэтов. Четко было видно только ее — вот она поднесла к губам стакан, отрицательно покачала головой в ответ на слова бармена, одернула футболку, так что Джош еле успел заметить край какой-то татуировки на пояснице. Теперь его выбор на ближайшую ночь стал окончательно ясен. А соседний рядом с ней табурет — еще и свободен. — Привет. Как тебя зовут? — произнес он, сев рядом. Да, милая девочка. Но это не так уж и важно. Важно то, что теперь от нее зависит, как ясно он сможет видеть окружающее — а, раз ради этого Джошу надо сделать ее послушной ему куколкой, то так тому и быть.