У Бэкхён пепельно-розовые волосы, а у Чанёль их нет....
Да и знакомятся они уж очень нелепо. У несчастной измождённой девушки на другой стороне улицы слетает лёгкая шляпка, и она, видя смеющихся людей рядом, начинает плакать от стыда и бессилия. Бэкхён, глядя на это, молча допивает коктейль, перебегает на другую улицу и просто протягивает подобранную вещь. Незнакомка моргает, но пелена слёз не даёт ей увидеть человека напротив, и она лишь опускает голову ниже, только бы не видеть жалость. — Ой прекрати, — раздражённый голос раздаётся над ухом, и Чанёль удивлённо икает, — ну я не в том смысле, что ты бесишь своим нытьем, а в том, что нет ничего такого, прекрати себя жалеть! — Пак благодарно напяливает свою нелепую для жаркого времени года широкополую чёрную шляпу и даже принимает бумажный платок из хрупких рук, сквозь слёзы она всё-таки успевает увидеть, что ногти её спасительницы выкрашены в тёмно-бордовый цвет, и она пытается вытянуть платок так, чтобы эта девушка рядом не увидела её тонких, поломанных, неаккуратно обгрызенных ногтей, ей стыдно. — Спасибо, — едва хрипит она в благодарность и поднимается, оперевшись на неожиданно сильную ручку. — Пустяк, — незнакомка кивает, — ну я пошла, а ты больше не теряйся, — и уходит. Чанёль удивлённо смотрит ей вслед, с неким сожалением подмечая красивые шелковистые волосы, пепельно-розовые, блестящие, идеальные, которых у неё никогда не будет. Да и вообще девушка выглядит очень милой, жаль, что Пак не рассмотрела её лицо. Но ей нравятся округлые бёдра и тонкие запястья. Чанёль всхлипывает, прижимает шляпу и идёт в другую сторону. Ей нельзя терять время, которого у неё так мало.•
— Проходите, выбирайте любое место, — преподаватель заходит вместе с девушкой, Чанёль не видит её, с последних рядов вообще мало что видно, а у неё к тому же отвратное зрение. — Спасибо, — щебечет та, кланяется и, окинув огромную аудиторию взглядом, вдруг улыбается и словно летит на самый последний ряд. Чанёль не видит этого, ей безразлично, в конце концов, одним смеющимся больше или меньше, ей-то что. Когда рядом раздаётся грохот и следующее за этим радостное “ой”, она неохотно двигается. — Ты так и не посмотришь на меня? Чанёль поворачивается и щурится, как если бы внезапно прозревший крот узрел солнечный свет, и первое, что она видит — идеальную, красивую, хрупкую руку с тонким браслетом из кварца. Она сглатывает, и пытается просунуть руку ещё дальше в свитер. А вот розовые кончики волос кажутся ей знакомыми, и она испуганно вскидывает голову. Карие глаза будто смеются над ней, и она неразборчиво бурчит что-то вроде “тут занято”, девушка смеётся, плюхается рядом, нехило подвинув бедром Чанёль, и вываливает тетради. — Что-то не вижу желающих сидеть тут, так что ты уж извини, но я останусь, мне нравится здесь. Ты всё ещё в этой дурацкой шляпе? — Чанёль отодвигается, нахлобучивает свой спасательный круг ещё ниже, почти на глаза и молчит до конца пары. Ей стыдно за то, что она такая, но изнурительный сеанс лечения, который не только не помогает, но делает больнее, не способствует позитивному настроению. И да, как бы не хотела она признаться в этом самой себе, делает её прескверной истеричкой. Она знает, как выглядит со стороны, как старая измученная собака, бросающаяся на любую руку, лишь бы её оставили одну, не трогали, дали дожить своё. Ей не нравится тощее тело, поломанные ногти, отсутствие волос на голове, вкупе с этим её совсем немного оттопыренные уши вызывают хохот, землистый цвет лица и посеревшие, сухие, треснувшие губы, она ненавидит это. Но нет, ни капли не завидует девушкам, игриво откидывающим назад шикарные локоны. Она уже прошла этот этап, одна, теперь лишь восхищается и, пожалуй, хочет прикоснуться, но всегда молчит, зная, — не поймут.•
— Подожди, подожди, подожди, — крик, напоминающий вой сирены, заставляет Чанёль испуганно метнуться к стене, где её и зажимает проворная Бэкхён, чьё имя она узнала почти сразу, когда Бён, не видя ответного желания Пак подружиться, стала кидать ей самолетики с записочками, в основном гневными, из-за шляпы, — пошли выпьем кофе? — Чанёль отстраняется и молча идёт к выходу, ведущему в кафетерий, слыша, как радостно скачет сзади Бэкхён. — Ты немая? — Бэкхён кидает вопрос, как будто спрашивает про погоду, продолжая при этом абсолютно неприлично дуть в трубочку, создавая пузыри в своём холодном чае, — ну так? — Нет, — Чанёль допивает горячий кофе под удивлённым взглядом собеседницы, она не может сказать, что всегда чувствует холод внутри, а иногда и снаружи, в конце концов, она даже до пятидесяти килограмм не дотягивает, ей тяжело, плохо, больно, тоскливо, тошно, и ещё сотня эпитетов, которые не опишут и часть её подавленного состояния, она допивает, накидывает пиджак на костлявые плечи и уходит, тихо задвинув стул. Бэкхён молча смотрит ей вслед. В какой-то момент ей кажется, что плечики Чанёль вздрагивают, но она не бежит за ней. Бэкхён неудобно, впервые в своей жизни.•
— Давай провожу? — Бэкхён растягивает бордовые губы в яркой улыбке и вытягивает перед собой зонт, как белый флаг, неприветливый ветер выгибает тонкую ткань и лёгкие железки внутри, — ой, — картинно смущается она перед Чанёль, пытаясь починить сломанную спицу. Чанёль смеётся. Бён продолжает уже нарочно воевать со стихией, корча смешные рожицы. В конце концов, зонт оказывается сломанным, а дождь превращается в самый настоящий ливень с молниями и угрожающим ветром. — Теперь проводишь? — Чанёль негромко, натянуто смеётся, морщась, ей больно, но она не хочет пугать искажённым от боли лицом смеющуюся однокурсницу. — Запросто, — она зачем-то раздевается, — но тебе нельзя мокнуть. На, возьми, — она протягивает свою толстовку, и Чанёль не сопротивляется. Ткань мягкая внутри, немного просторная для почти скелета-Чанёль и безумно приятно пахнет чем-то вроде смеси кокоса и ванили, девушка накидывает на лысую голову капюшон и виновато смотрит на Бён. Та искренне улыбается и выходит из под укрытия, прямо в дождь. — Я живу далеко, — зачем-то добавляет Чанёль, выходя тоже, — и ты уж прости, но бежать не могу или недолго. — Я веду тебя к себе, — задорно подмигивает Пак девушка, и они прибавляют шаг... Бэкхён живёт действительно недалёко, у неё красивая квартира, современная, просторная, с геометрическими вазами с орхидеями и многообразием оттенков светлого, и витающим в воздухе запахом ванили и кокоса. — Я сейчас, — Бён уносится, её волосы тяжело лежат мокрыми прядями на плечах, девушка слышит, как где-то хлопает дверь, и она скромно присаживается в коридоре, стесняясь пройти. Она погружается в себя, даже не замечая, как идёт время, настойчивые окрики немногим позже заставляют её вскинуть голову, Бэкхён уже в домашней одежде, с чистыми, высушенными волосами, сидит перед ней на корточках и удивлённо смотрит. — Почему ты не пошла на кухню или вообще в любую комнату? — Прости... — Я включила чайник, пошли, не пугай так больше меня, хорошо, — Бён улыбается, две нежно-розовых пряди обрамляют красивое лицо, и Чанёль из последних сил удерживается от того, чтобы не коснуться Бён, но вместо этого она лишь улыбается и встаёт, — но сначала в ванную, я принесу одежду, ты слишком худая, точно влезешь... — она щебечет что-то ещё, параллельно заталкивая Пак в ванную. Чанёль неспешно раздевается, опираясь на бортик. Ей кажется, что она себя странно чувствует, ей тяжело и плохо от такого количества впечатлений за день, но одновременно с этим и хорошо, она едва улыбается, приподнимая уголки сухих губ, и снимает последнюю деталь одежды, она не слышит, как Бэкхён тихо открывает дверь и замечает её только в отражении зеркала, она чувствует взгляд, скользящий по её телу, как будто ощупывающий, чужой, она чувствует его даже меньше, чем долю секунды, и кричит так громко, как только может, хотя на самом деле лишь гневно говорит, едва превысив свой обычный шёпот. — Выйди, — говорит она, дрожащим от голоса слёз, — выйди, уйди, — Бэкхён кивает, кладёт одежду на шкафчик и молча выходит. — Останься у меня, — просит девушка, — дождь ещё идёт, тебе далеко ехать, да и ты устала, останься, — Чанёль отрицательно качает головой, сжимая побелевшими руками кружку с горячим чаем, — приставать не буду, — хохочет она, даже не думая о том, что каждое слово попадает в цель. Чанёль давно знает, что приставать не будут, что нет человека, который бы захотел её, и она не думает, что многого лишена, но уверена, что чувствовать, как ты кому-то нравишься, как кто-то пытается коснуться тебя и смотрит с любовью, она думает, что это приятно, но всё это не для таких, как она. Бэкхён в ожидании смотрит, и Чанёль неуверенно соглашается. Бён стелит им на одной кровати, а девушка помогает, подтягивая уголки простыни, они смеются пока заправляют одеяло, дурачатся, а когда ложатся спать, Чанёль долго ворочается, прежде чем неловко и смущённо попросить: — Можно я...потрогаю твои волосы? — Да, — говорит Бэкхён и сама кладёт её руку себе на волосы, — ты хотела с самой первой встречи, ведь так? Помнишь, тогда, в парке? — Помню. — Твои волосы отрастут? — Я не доживу до этого момента, но да, отрастут, наверное.. — Не говори так, — просит девушка, и Чанёль покорно замолкает.•
— Стой, — властный крик настигает Чанёль уже у входной двери, когда они в спешке собираются выходить из квартиры, опаздывая в институт, Бэкхён подскакивает к ней и буквально силком впихивает что-то в кармашек. — Что это? — Айщ, ничего не знаешь, — совсем не сердясь, говорит Бён, её волосы неаккуратно лежат, свернувшись кольцами в самом низу, Чанёль пытается проследить взглядом путь одной такой волосинки и не может, теряется, потому что натыкается на тёплый взгляд карих глаз, что с любовью смотрят на неё, она отчего-то теряется, уверенная, что ей показалось, а Бён, Бён вдруг забирает маленькую помаду у неё из рук и выдавливает бесцветную жидкость на свои губы, Чанёль не понимает ровным счётом ничего, пока девушка не приближается к ней и не целует. Пак не может ответить, она ошеломлена, а губы по-прежнему прижимаются к её, целуют, вишнёвый вкус растекается по ней, он заполняет всё вокруг Чанёль, перемешиваясь с тем самым чудесным ароматом кокоса и ванили. Бэкхён не встречает сопротивления и нежно чмокнув, отстраняется, облизывается, Чанёль подмечает, как та покраснела. Девушка отводит взгляд, — пошли? — тихо шепчет она, чтобы не нарушить тишину, Чанёль кивает, но ничего не говорит. И они теперь садятся вместе, Чанёль становится немного более разговорчивой, но не слишком общительной. Они видятся каждый день, обедают в одном кафе, Чанёль периодически даёт своей подруге(?) списывать, и они даже вместе сходили однажды в кино. Что-то неуловимо меняется, в воздухе, жизни, людях, Чанёль будто становится легче дышать. Это странно.... Бэкхён занимает место в её ещё недавно абсолютно пустой и бесцветной жизни, она появляется, просто приходит; её пепельно-розовые волосы, запах ванили и кокоса, вишнёвая бесцветная помада и вишнёвая цветная, вишнёвый лак, винного цвета туфли на шпильке, с которых Чанёль, как с лестницы, упала со смехом в первую же минуту, свалив бросившуюся помогать Бэкхён, и она рядом, теперь всегда рядом. В стаканчике для зубных щёток Чанёль появляется новая, вишнёвого цвета, ей пришлось немало пробегать, чтобы найти именно такого цвета, но эта улыбка в ответ, она стоило всего, что Чанёль могла ей дать. Некоторые вещи Чанёль тоже плавно переехали к Бэкхён, та даже освободила отдельную полку под её неказистую шляпу, которую она теперь не надевала, тушуясь под напускным яростным взглядом Бён. И девушка купила вторую кружку для неё, красивую, большую, изящную, с изящным белым журавлём, поднявшим голову из зарослей, Бэкхён сказала, что увидев эту кружку, сразу подумала о Пак, та хихикнула, но согласилась, и чашку эту оставила, возведя в ранг любимой вещи. Одно, однако, мешало по ночам спать спокойно Чанёль. Она любила обнимать Бэкхён, прижавшись к её спинке и положив голову рядом с местом, где длинная шея переходила в хрупкое плечико. Бэкхён, чувствуя тепло за собой, мирно сопела, а Чанёль мучилась. Бэкхён была всегда рядом, но они никак не называли себя: любовницами, подругами, парой — ничего этого не было, они просто делили жизнь друг с другом и наслаждались каждым моментом, тем более сейчас, когда Чанёль стало немного лучше, и волосы даже начали отрастать, этот почти незаметный ёжик волос был у неё на голове, и если поначалу девушка стеснялась своего нелепого вида, то потом перестала, обратив внимание на то, как полюбила гладить её по голове Бён. И даже ногти, Чанёль иногда ночью вытягивала руку и пыталась что-то рассмотреть в темноте, хотя она знала, что увидит: подруга(?) поработала и тут, это было чем-то вроде ритуала, каждый вечер, перед сном, она брала худую, бледную, некрасивую руку Чанёль в свою, и просто гладила её, массировала, втирала крем в пальчики и красила бесцветным восстанавливающим лаком, естественно, это дало результат, и через какое-то время, она даже перестала прятать руки в огромных растянутых рукавах свитеров и толстовок. Бэкхён вдыхала в неё жизнь, она была её. Иногда Чанёль думала, как описать эту розововолосую бестию, и в голове всплывала поневоле лишь одна ассоциация — солнечный зайчик. В детстве Пак их любила, в ясные дни мама часто доставала своё маленькое зеркальце и показывала крошечной Чанни удивительные чудеса, и она следила за ними взглядом, ждала отблесков радуги и пыталась поймать их тогда ещё здоровыми, детскими ручками, а потом мамы не стало, она не любила об этом вспоминать, чувствуя, как вся та боль, что она спрятала внутри себя, заполняет всё её существо, становится ею, она физически чувствовала боль от воспоминаний и хотела в эти моменты умереть сама, а потом Чанёль смеялась про себя; она была как никогда близка к своей мечте... Бэкхён была таким же шкодным, ярким, чарующим солнечным зайчиком, который слепил глаза и в то же время грел одним своим видом. Она была задорной, весёлой, яркой, живой — полной противоположностью Чанёль. Лёгкой, милой, доброй, самой лучшей. Чанёль понимала её, правда понимала. Она знала, что нравится Бён, она принимала её доброту и нежность, которую Бэкхён, хотя и не умела выражать, как все, но отдавала, не сомневаясь, и она пыталась отдать в ответ всё, всё, что могла. Но Чанёль ничего не могла. Почти привыкшая хоронить себя, она отказалась от многого, смирилась и просто ждала конца, периодически разрываясь от страданий, которые чужды ей не были. Иногда она ловила себя на мысли, что купилась на доброту Бэкхён, потому что остальные не относились к ней так, а образ матери медленно, но верно стирался из её памяти. Другие над ней смеялись, молодая лысая девушка, напоминающая скелет, выглядела забавно. Чанёль не осуждала, понимая, что любой из тех, кто тычет в неё пальцем, может стать таким же меньше чем за неделю или умереть вовсе, не успев до конца понять, что жизнь закончилась здесь и сейчас. А у неё было время. Смириться, понять, подумать, даже оставить немного, чтобы прочувствовать толику счастья каждого здорового человека, и у самого конца она вдруг встретила её... Чанёль моргнула несколько раз, чтобы прогнать слёзы, и прижалась к Бэкхён, уткнувшись носом ей в шею.•
— Чанни, — девушка подкралась незаметно, как мышка, со спины, — пойдём ко мне? — Не хочешь погулять? — Если тебе не будет плохо, то я разумеется «за», куда ты хочешь? — В океанариум, — тихо говорит Чанёль, — всегда хотела посмотреть вблизи на коньков и маленьких звёзд, хочешь? — С радостью, — Бэкхён снова целует её в губы, но ответа не ждёт, хотя и задерживается дольше положенного “чмока”. — Прости, — едва улыбается Пак и молча уходит вперёд, Бэкхён её догоняет. Она понимает и никогда не станет винить. В океанариуме почти нет людей, Чанёль в темноте снимает свою шляпку и расслабляется хотя бы на чуть-чуть? В конце концов, рядом с ней Бэкхён, и это так приятно греет её. Она смотрит на любимых коньков. Они такие крохотные, совсем маленькие и беззащитные, Пак нравится сравнивать их с собой, потому что она по сути такая же маленькая капля в океане мира. Врач говорит, что времени осталось немного, и если у неё остались сокровенные мечты, то стоит начать их воплощать, чтобы не жалеть, когда придёт то самое время. Но Чанёль к этому готова, она всё решила и почти сделала. Сегодня она попрощается со своей Бэкхён. — Я люблю тебя, — говорит она Бэкхён, и та замирает, не веря, — очень люблю, — это первый и последний раз, когда она первая наклоняется и целует девушку. Сама, первая. Она чувствует вишнёвый бесцветный бальзам, который как будто впитался ей под кожу. Бэкхён всё ещё недоверчиво приоткрывает губы, и это первый раз, когда они заходят так далеко, и первый раз, когда Чанёль позволяет сунуть руки себе под толстовку и практически ощупать себя. Она же отстраняется первой и говорит то, ради чего пришла сюда: — Я собираюсь уехать на месяц. — Куда, — Бэкхён опьянена, она не сразу понимает, о чём идёт речь, а потом, поняв, соглашается, она интуитивно чувствует, что спрашивать не стоит, и потому замолкает. — К матери, — улыбается Чанёль, и девушка расслабляется, но сердце предательски не хочет разжиматься, она боится, что Пак её обманывает, что ищет любую уловку, мизерную возможность малодушно солгать, чтобы не причинить ей, своей любимой, боль. Она, однако, отбрасывает эту мысль куда-то далеко и согласно мычит. — К маме, конечно, но только вернись пораньше, я хотела съездить с тобой в Китай. Чанёль смеётся, звонко, от души, как никогда, Бэкхён ничего не понимает, но это и к лучшему, она умрёт спокойно, не причинив боли любимому человеку. С одиночеством можно смириться, она давно это сделала, а девушка....Бэкхён должна оставаться таким же солнечным зайчиком и никогда не должна грустить. Чанёль в последний раз заплетает пепельно-розовые волосы в косичку и уходит, сдерживая слёзы.•
— Точно хотите срезать всю эту красоту? – Бэкхён, улыбаясь, решительно кивает головой, а служащая бережливо откидывает её волосы назад. — Простите, — девушка мнётся, — я слышала о такой услуге...можно ли...мои волосы, то, что отрежут, можно ли сделать из этого....ммммм, — она заливается краской, — парик? — Можно, но не у нас, я дам вам номер, — служащая тактично молчит, не задавая глупых вопросов, и Бэкхён окончательно успокаивается. Чанёль в это время уже рядом с мамой, ловит исхудавшей рукой солнечных зайчиков.•
Её нет Не придёт Больше не ходит Бэкхён не понимает, о ком говорят, но смутное чувство тревоги не даёт ей спать по ночам, и Чанёль почему-то так ни разу не позвонила, как в старину, она шлёт ей письма. Маленькие, аккуратные конвертики приходят исправно по средам, исписанные косым почерком, Бэкхён на все отвечает, очень не тонко порой намекая, что скучает и ждёт назад, как можно быстрее, каждое из писем пропитано любовью, ей порой кажется, что она сквозит в этих косых очертаниях букв, она видит, как Чанёль пишет, как пачкается в чернилах и потом чешет этой же рукой нос, а потом удивляется, откуда на её лице чернила... она видит её в каждом слове и это называет любовью, это она и есть. А однажды ноги сами приносят её в больницу Чанёль, она тут не впервые, та брала её с собой несколько раз, но дальше коридора девушка почти никогда не поднималась. Она робко поднимается наверх, в кабинет лечащего врача своей любимой. Вспотевшие руки дрожат и едва способны удержать маленький подарочный пакетик; Бэкхён знает, как девушка любила её волосы, отдать их — ей совсем не жалко. Врач на месте, он с сожалением смотрит на неё и отводит в почему-то пустую палату, Бэкхён уговаривает себя не переживать, Чанёль ведь на процедурах, да и было ей гораздо лучше перед отъездом. Ёжик тонких волос приятно покалывал ладонь, когда она ласково гладила Пак, а красивые ручки приятно ложились в ладонь, её ногти медленно отрастали и с каждым днём всё ощутимее царапали ладонь Бэкхён. — Попрощались? — Что? — Правда падает ей на голову вместе с этим словом, она безвольно опускается на застеленную белоснежную кровать и умоляюще смотрит на мужчину. Он садится напротив, долго смотрит ей в глаза, а потом вынимает из кармана халата маленький конверт, отдаёт и уже собирается уходить, когда Бэкхён выдавливает хрипло, — почему? Ей же было лучше. — Ей не было лучше, – говорит он, — хуже, она отказалась от нового курса лечения, он бы почти обездвижил её, а она просила время, — и он понимающе смотрит на девушку с короткими волосами, — для вас... Бэкхён открывает конверт в парке, где в первый раз с Чанёль слетела шляпка, в руку ей опускается несколько цветков вишни и записка, тёплый ветер выхватывает у неё хрупкие и лёгкие цветы, она успевает сжать лишь один, самый красивый... Девушка грустно улыбается, прочтя записку, и медленно уходит в другую сторону. Люблю тебя, мой солнечный зайчик...