***
Хованский решил приехать пораньше. Хотелось уже быстрее увидеть Уткина, посмотреть, попадёт ли он вообще в биты. Повторяя в голове задуманные фразы, он, к своему удивлению, застал Ларина возле входа. Правда выглядел он как-то… Неважно. Подъебнув его на входе, Хованский деловитым шагом направился в туалет. И вот уже помыв руки, он хотел выйти, потому что оставалось минут десять. Но вместо этого его толкнули в стену и некий картавый вихрь занёсся в первую попавшуюся на пути кабинку, нервно хлопая дверью. — Блять, Ларин, какого хуя?! — Отъебись. Ларина стошнило. Хованский заподозрил. Ларин никогда не любил все эти больницы-херницы. Они напрягали своей стерильной белизной, спокойствием и попытками проявить дружелюбие. Он не любил ходить на проверки, но именно в этом месяце его, по какой-то причине, просто задёргали с ними. — Боюсь, у вас лейкемия, — Дмитрий замер. — Я умру? — Зависит от вас. В тот день новатор действительно понял, какой же бесполезной была его жизнь. Он подумал, что правильно его травят на Ютубе. Правильно, что количество хейтеров зашкаливает. Благодаря Юрию Хованскому. В тот день Дима сделал выбор. Он будет медленно умирать.***
Выслушивая долгую речь Ларина, Юра жадно глотал пиво из бокала. Мало того, что этот картавый ублюдок заставляет его горло превращаться в пустыню, так ещё и ломает комедию и весь настрой своим голосом с одышками. Хованский изредка косился на синяк критика, всё время повторял попытки поймать нервный бегающий взгляд. Уж очень напрягало состояние Уткина. Джарахов же позволял себе смеяться над Димой, позволял себе такую речь, такую оскорбляющую речь. А Юре всё больше и больше хотелось встрять. Хотелось увести Ларина далеко отсюда и заставить рассказать о своём состоянии. Хованский наблюдал за пошатываниями Ларина во время битов. А потом он, внезапно, в конце третьего раунда потерял сознание. Всё остановилось. Никого не волновало, что он забыл слова. Очки слетели с лица, и Юрий увидел мешки под глазами. Лицо побледнело, как Димино, так и Юрино. И даже Эльдар забеспокоился, забегал с телефоном в руке. Ресторатор попросил вызвать скорую. И версус пришлось отменить. Тёмное небо как будто обрушивалось на город, заставляя прогибаться под ним и выть от неизвестности. Он не очнулся. Он не двигался. Он не дышал. С ним не пустили поехать. И Юра остался стоять один посреди пустой улицы, где кроме него никого не осталось.***
Перешагивая через порог дома, Дима хлопнул дверью и громкий звук прокатился по одинокой квартире новатора, где его даже не встретил Дядя Пёс. Врачи снова доставали с предложением лечь в больницу, но кто будет их слушать, а ради кого жить? А тут такой шанс, нельзя такое упускать. Разве что Ксюша переживает. Все люди — эгоисты. Усевшись на кресло из-за очередного головокружения, Ларин решил ответить на звонок. Телефон достал разрывать уши противным писком. — Да? — Ты где, бля? — комик аж выпрямился и чуть не выронил из рук телефонный аппарат. Хованский прошепелявил что-то ещё, но Дмитрий не услышал больше ничего. Просто было неожиданно. — Здравствуй, Юра. А что? — Ты так грандоебически грохнулся, что я решил проверить, не подох ли там мой наиглавнейший враг. А вообще, Джарахов распереживался. Да и я, наверное, тоже… — последнюю фразу Юрий практически «прошелестел», в результате чего Ларин прищурился, будучи заинтригованным. Не расслышал ведь. — И что с того? — Адрес, бля, скажи, — молчание. — Не, мне не влом набрать Юлика и… Критик вздохнул.***
На этот раз Юрию, почему-то, захотелось побыть человеком культурным. И пусть он был немного поддатым, он услужливо ткнулся носом в косяк дверного проёма, что-то бурча себе любимому. — Ну вот, уже нажрался, — выдал Уткин, закрывая дверь и впихивая в квартиру таки упрямо напрашивающегося гостя. — Лар-р-рин, чшка йбанная. На кухне они сидели молча. Хованский уже успел немного протрезветь, за два-то часа, и теперь сидел напротив Ларина, бесстыдно разглядывая никуда не ушедший синяк на шее. Бледные руки с зелёными и голубыми венами предельно правильно были сложены возле чашки с остывшим чаем. Снова о чём-то задумался. — А если серьёзно, то что происходит? — спросил всё-таки Юра спустя двухчасовой марафон взглядов. В глазах Димы мелькнул страх, а позже снова вернулось стальное безразличие. — Ты о чём? — Ой да не строй из себя пизду недогадливую. Откуда синяк? Почему ёбнулся на версусе? Что за блевейшн возле толкана? — У меня лейкемия. Так станет легче? Юра протрезвел окончательно, поперхнувшись чаем. Что-то мгновенно начало грызть изнутри, заставляя искать догадки, что за ощущение. — Если ты шутишь, то это нихуя не смешно. — А кто сказал, что я шучу? Я умру, Хованский. Радуйся, чего встал? — казалось, больше не находилось слов для разговора. Хотелось сцапать его прямо сейчас и увезти в больницу. Чтобы он жил. Только бы жил. — Тебе нужно в больницу! — Юрий хотел потянуть Диму за рукав, но тот ловко вырвался и отскочил в дальний угол. — Что ты творишь? Никуда я не поеду. — Эй, да почему? — А что, есть ради кого жить? Ради чего не стоит умирать? — Хованский застыл в десяти сантиметрах от него. Что он несёт? — Ютуб? Подписчики? — Ты о том месте, где меня ненавидят? Где я всегда чушка, где я Уткин и ничего больше? Я вообще не понимаю, чего ты здесь трёшься. Когда я умру, ты обрадуешься, поэтому… — Да не обрадуюсь я! Даже враги такого на самом деле не пожелали бы друг другу! — Ларин рассмеялся, задирая голову и открывая вид на бледную шею. Здесь, в этот момент, мнение Хованского не ставилось в счёт. Здесь, для Ларина, он и очутился каким-то образом с никому из них непонятными переживаниями. Хованский стоял так близко, Дима точно слышал его дыхание. Хотелось прочитать его мысли, интересно, о чём он сейчас думает? В тот день новатор действительно никуда не поехал, уснув в кресле с книгой и проснувшись чуть позже четырёх.***
А потом стало хуже. Синяки покрывали практически каждый участок тела, кровь из носа лилась фонтанами и каждодневное цунами стало поднадоедать. А жить по-прежнему было незачем и не для кого. Но он как будто рыба, выброшенная на берег, задыхался каждый раз, когда хотел снять видео для канала. Снова не хватало сил. И не получалось. Всё раздражало, в то же время разочаровывая. В один из таких прекрасных дней к нему снова закатился Юра. С фалафелем в руке, бодрым лицом. Улыбка мгновенно угасла, когда перед ним возник сильно похудевший Дмитрий Ларин с мешками под глазами и кровавыми ватками, воткнутыми в ноздри. Дмитрий Ларин. Комик, критик, новатор. В отчаянии и злобном депрессивном состоянии. — Тебе бы в… — Я знаю. Спасибо. Но я не голод… Хованского такой ответ совсем не устроил. Поняв, к чему ехала тема, он, не растерявшись, заткнул бывалому врагу рот фалафелем и прошёл в квартиру, не дожидаясь приглашения. — Жри давай, говорю. — Ты фейфас такой фуйнёй фтрадаеф. — А ты типа нет, ага. Дима поморщился. Он давно не ел, немного подташнивало и он в любую секунду мог бы выложить весь фалафель на диване. — Ты поиздеваться пришёл или как? — Понимаешь, я и сам не знаю. — Ну, я тем более, — внезапно ему захотелось пить. Ларин встал и пошёл на кухню. Нездорово мутило. Хованский разглядывал квартиру критика, мельком выглядывая в коридор. Ведь Димы всё не было и не было. А потом раздался громкий шлепок. Ларин лежал на полу. Снова не дышит, не двигается. И Юру вновь накрыла паника, когда он нервно говорил адрес в телефон. Он и сам не понял, почему так боялся того, что они могут опоздать.***
Очнувшись, комик не сразу понял, где находится. Перед глазами всё ещё плясали цветные точки, а когда они исчезли, он увидел перед собой уснувшего Юрия. И почему-то улыбнулся. — Да чего ты лыбу даёшь? Счастливый такой, а стримы мои кто обсерал? Полезная вещь, между прочим. Сказал, что собираю деньги на триста двадцать кружек пива. Хоть бы знал, каких великих трудов мне это стоило. — И как, собрал? — Нихуя. И Дима впервые рассмеялся за это долгое время. Хованский застыл, увидев спустя столько времени его улыбку, услышав его смех. И поцеловал, крепко сжимая плечи и пользуясь тем, что Ларин сел. — Я всё это блядское время боялся тебя потерять. — Спасибо. Уткнувшись холодным носом в шею Юры, Дима обвил её руками и почувствовал тёплые ладони на спине. Теперь точно есть тот, ради которого стоит жить.