Час до грозы

      Час до грозы…       Последний день сентября покорно ждал своей скорой кончины, но тёплая погода упорно не хотела сдавать позиции. Хотя, пожалуй, сегодня о приветливых солнечных деньках придется забыть как минимум до весны. С самого утра солнце светило на город как-то приглушенно и блёкло, будто сквозь завесу липкого, навязчивого тумана. Улицы притихли, как если бы кто-то снизил их громкость на несколько децибел; сквозняк лениво забредал во дворы, не задерживаясь в них, оставляя за собой лишь призрачное ощущение прохлады. Мир, казалось, замер в ожидании удара, набега, боя. Даже обычный надоедливый металлический шум города не звучал столь ярко и почти не мешал думать. Но ото всего этого было невыносимо душно.       Лишь к вечеру сверху решили сменить пластинку. Стало неожиданно холодно, особенно вымокшим насквозь за насыщенный день горожанам, одетым в лёгкие платьица девушкам, забывшим в офисе пиджаки юристам и секретарям. Поднялся, наконец, настоящий ветер, с порывами, с несущимися по дорогам ворохами листьев, с рябью на широкой глади реки.       Саня спрыгнул с подножки трамвая и с наслаждением вдохнул посвежевший воздух. Уже несколько дней он мечтал добраться до набережной, вырваться из плена душного города. А навалившаяся ещё пару недель назад, такая знакомая и чисто осенняя светлая грусть как никогда соответствовала настроению сегодняшней погоды. Поудобнее устроив за спиной чехол с гитарой, молодой человек устремился прямиком к ступеням, ведущим с дорожной развязки на берег.       Понедельник. Сегодня здесь не должно быть много народу. А лучше, если не будет совсем никого.       Облокотившись на ржавые перила мостовой, Саня окинул взглядом надвигающиеся с противоположного берега густые, сизые тучи. Тяжелые и хмурые, они медленно ползли над горизонтом, поглощая солнце, которое, впрочем, само, обессилев, валилось в объятья косматых вестников дождя. Но сегодня явно будет не просто дождь.       Мимо прошла компания гогочущих подвыпивших ребят, которые скоро устроились на всё тех же перилах рядом, продолжая смеяться какой-то, безусловно, остроумной шутке товарища. Сам не зная почему, Саня нахмурился, вынул сигарету из пачки, закурил и неспешно пошел в противоположную сторону, стараясь слушать ветер и гул приближающейся грозы. Между тем, солнце сдалось окончательно, и над городом нависла мрачная, суровая полутьма. Но пришедший недавно к реке был даже рад такой перемене погоды.       Искурив сигарету до фильтра, Саня остановился. Он пришёл к опорам моста, где и любил обычно посидеть в одиночестве. Вода здесь была совсем близко, и шум её становился наконец громче шума проезжающих сверху машин. Парень вновь глянул на небо – тучи всё ближе. Скорей бы дождя! Перекинув снятый с гитары чехол через перила, Саня уселся прямо на не успевшие ещё остыть каменные плиты мостовой. Лавочек в этом месте набережной испокон веков не водилось, да и сегодня почему-то хотелось сидеть именно так, как можно ближе к земле, к реке, на опавших листьях.       Поддавшись лёгкому движению пальцев, струны ожили, и звук показался вдруг странно громким и режущим слух. Перебрав лады, Саня попробовал вновь, пытаясь подобрать мелодию к ненаписанным ещё стихам. Но если что и получалось, так только повторение уже кем-то записанных и давно сыгранных аккордов; а слова и вовсе отказывались складываться в рифмованные и хоть сколько-нибудь осмысленные фразы. Резко накрыв струны ладонью, Саня хрипло вздохнул, сердясь на самого себя, и отложил гитару.       Кучи мыслей, строк, слов и идей без конца роились в голове, казалось, только начни играть – столько песен напишется! Но стихи не шли. Потому что само собой ничто никогда не пишется, этот околофилософский принцип он зазубрил давным-давно, но так и не мог пока понять, откуда неожиданным образом берутся строчки и стихи, когда вроде и вовсе не думаешь ни о чем подобном. Особенно часто такое происходило осенью – в самое любимое Санино время. Да, из года в год, будто по точному графику, накатывала тоска и грусть. Но грусть эта звалась «светлой», потому что была вначале приятна, а теперь уже просто необходима душе каждую осень. «Как может быть грусть приятной?», - спросит неискушенный в глубоких думах читатель. Саня и сам не знал точного ответа на этот вопрос, слышанный им уже не раз от немногочисленных тех, с кем захотел поделиться своим настроением. Но, приходя вот так на берега широкой реки, сидя в полупустом трамвае, везущем через темнеющий город или глядя на рассвете из окна на восходящее солнце, он чувствовал нечто необъяснимое внутри, будто одновременно рвущееся наружу и стремящееся скрыться подальше от любых случайных глаз. А грустить, в общем-то, было и не о чем. Все здоровы, дома порядок, песни понемногу пишутся, крыша над головой хоть и съёмная, но имеется. А ему всё недостает чего-то – чувств, ощущений, эмоций, всё кажется, что время уходит и уходит не туда, куда истинно нужно.       Саня автоматически взглянул на часы – двенадцать минут седьмого. Вдали послышались глухие громовые раскаты.       А вот куда должно уходить драгоценное время, он так пока и не решил для себя до конца. В устаканившейся более-менее жизни постоянно наступал такой момент, когда возникали сомнения, вначале осторожные и трусливые, но постепенно переходящие в нарывающий то и дело вопрос : «А занимаюсь ли я тем, чем действительно нужно? И нужно ли это мне вообще, нравится ли?». И тогда Саня мог бросить и бросал не раз только-только успокоившееся дело, где, казалось, всё ещё впереди, и начинал нечто новое, другое, снова и снова ловя на себе косые взгляды и насмешки знакомых. Он не мог, когда становилось спокойно, сразу начинал тосковать, уже по-черному, горько и тяжело. Но неужели и с музыкой выйдет то же самое? Неужели опять пресловутое «не то»? Нет, в это он никогда не поверит!       Горько усмехнувшись, Саня оторвал остекленевший взгляд от воды и ласково провел рукой по грифу гитары. Музыка стала именно тем, к чему стремился всю жизнь, чем, казалось, всю жизнь и занимался. Но почему же за целый месяц не вышло ни строчки, когда обычно осенью пишутся самые лучшие стихи? Вот и сейчас что-то настойчиво крутилось в голове, пальцы сами собой перебирали струны.       Повторяющийся железный стук заставил Саню развернуться всем корпусом.       Приглядевшись, он увидел прибившуюся к берегу консервную банку. Волнами жестянку монотонно и ритмично долбило о берег. Звук этот странно сочетался со звучанием струн. Сверху вдруг громыхнуло, блеснуло, ветер взъерошил волосы и заставил поднять кверху воротник лёгкой куртки. Ещё через мгновенье по каменным плитам саданул ливень. Саня пересел подальше, чтобы его не достали капли дождя, взял гитару и на секунду прикрыл глаза.       Куда девается время? Да оно остаётся с тобой, прожитыми днями, часами, мгновениями. Остается воспоминаниями, что греют в самые холодные зимы. А жить нужно сейчас, чтобы было потом, с чем оставить пройденные секунды.       Дождь шумел, застилая всё вокруг. Где-то вдалеке промелькнули силуэты спасавшихся бегством пареньков и слабо послышались непечатные мольбы древнему Даждьбогу. Жестянка продолжала отчетливо и упрямо биться о гранитную плиту набережной. Саня, не глядя, поставил пальцы на лады и заиграл перебором. Все эти звуки слились сейчас в единую мелодию, полностью отражающую накопившееся в душе за последнее время. Именно «грустную радость» или «радостную грусть», такую знакомую и трепетно хранимую меланхолию играл сейчас ветер на струнах Саниной гитары.       С небес вновь лениво громыхнуло.       - Ча-а-а-с до грозы-ы… - он нарочно растянул первое слово, будто не зная, что скажет потом. Да ведь и правда, не знал! - …жестяная банка висит на крючке у причала… - слова возникли из ниоткуда, сами, как это и бывало раньше уже много раз. Они всплывали в голове ровно в тот момент, когда заканчивалась очередная строчка, продолжая её, дополняя, вырисовывая в не до конца ещё ясную, но единую Мысль.       Голос слегка осип от долгого молчания. Саня продолжал неторопливо перебирать струны, чувствуя отражающуюся в груди вибрацию, полностью погрузившись в непередаваемое, полудремлющее и отрешенное состояние. Чуть приоткрыв глаза, мимолетом увидел на часах – 19:10. Час до грозы. Час, который уж точно нельзя будет назвать потерянным.