Правила ведения боя

Флетчер устанавливает с Эндрю несколько правил. Ему приходится. Мелкому говнюку нужно руководство, твердая рука, которая бы его направляла, а Флетчер более чем счастлив предоставить в его распоряжение и то, и другое. - Ты будешь делать все, что я скажу, – говорит он Эндрю. – И если дашь слабину, или облажаешься, или разочаруешь меня, как угодно, – мы с тобой расходимся. Он смотрит на Эндрю, не моргая и не позволяя тому отвести взгляд. - Это ясно? Эндрю без малейших колебаний отвечает: - Да, сэр. Отлично. * Ему приходится признать – Эндрю превосходит его ожидания. Сейчас он уже может позволить себе сказать, что никогда по-настоящему не сомневался в Эндрю, что с самого начала знал: Эндрю обладает тем, что он так долго искал. Но на самом деле Флетчер не единожды обжигался с молодыми амбициозными музыкантами, когда использовал эту соблазнительную фразу, чтобы играть на их тщеславии. Он бросал пухлозадым дрочилам из Шаффера эти слова, как кость собакам, пытаясь разбудить в них азарт, желание пробиться к вершине. Но его попытки ни к чему не приводили, и со временем Флетчер просто стал отсеивать бесполезный материал от чуть более хорошего. В какой-то момент он почти смирился с мыслью, что никогда не найдет своего Чарли Паркера. Решил, что не опустится до того, чтобы тешить себя пустыми надеждами. Но с Эндрю появилась какая-то искра, мстительный ответный толчок, который Флетчер нашел достаточно интригующим, чтобы дать мальчишке шанс. В то время было так просто позволить Эндрю сгинуть в безвестности, чтобы тот больше никогда в жизни не захотел даже приближаться к барабанам, однако Флетчер бросил ему последний вызов, и Эндрю… …ладно, возможно, Эндрю смог доказать, что Флетчер его недооценивал. Совсем немного. Флетчер не станет вменять свою ошибку ему в вину. * Эндрю жаден до похвалы. Что еще хуже: он жаден до любого проявления внимания. Он репетирует без устали, без остановки, пока мозоли на его руках не грубеют настолько, что почти перестают лопаться. Порой Флетчер даже скучает по потекам крови на его дрожащих ладонях. Отыграв последний такт, Эндрю поднимает взгляд – его лицо мокрое от пота, а грудь вздымается в попытке вновь напитать легкие кислородом, – и тогда его губы трогает усмешка, полная какой-то эйфорической надежды. Флетчер идентифицирует ее как желание быть оцененным. Ирония заключается в том, что хлесткие, громкие оскорбления, брошенные в сторону Эндрю, оказывают на него не меньший эффект, чем похвала. Замечания заставляют глаза Эндрю светлеть, а его улыбку – становиться еще более безумной, и тогда он вливается в новую мелодию. Потому что для него это означает еще одну возможность продемонстрировать свои умения Флетчеру. Если же он все-таки хвалит Эндрю – тот начинает работать усерднее ради еще большей похвалы. Флетчер постоянно напоминает себе не поощрять недоноска слишком часто, чтобы тот не пресыщался чувством собственного успеха. Или не стал требовать признания от Флетчера постоянно. Эгоизм и самодовольство переполняют Эндрю слишком быстро, и Флетчеру приходится каждый раз сбивать с него спесь, напоминая, что Ниман, в общем-то, не Божий дар человечеству – хотя в душе они оба понимают, что тот действительно является чем-то совершенно особенным. Но Флетчер скорее умрет, чем признает это. Да и раз уж критика оказывается достаточно хорошей мотивацией, зачем предлагать ей что-то взамен? * Флетчер внедряет себя под кожу Эндрю, превращается в неподвижную ось, вокруг которой раскручиваются работа Эндрю и само его существование. Это сродни зависимости. Флетчер становится для него стабильностью, лакмусовой бумажкой на качество жизни, и вскоре Эндрю начинает прислушиваться к мнению Флетчера в вопросах, никак не связанных с джазом и игрой на барабанах. Что ему надеть, что съесть, с кем ему говорить, что ему говорить. Но все это, так или иначе, возвращает Эндрю к музыке. Таков план Флетчера. Таковы его правила. Он пускает корни в мысли Эндрю настолько глубоко, чтобы без его присмотра тот уже не смог выжить. Становится настолько необходимым, что его отсутствие было бы способно разрушить весь выстроенный Эндрю хрупкий мир. - Я никогда не изменюсь, – Флетчер регулярно напоминает Эндрю об этом. Это правило он оговаривает с самого начала – если однажды что-то и поменяется в их дуэте, то это произойдет только так, как решит Флетчер, и он будет перекраивать Эндрю под себя, а не наоборот. Это никогда не сработает в обе стороны. Они не равны друг перед другом. Эндрю смотрит на него с трепетом. - Я и не хочу, чтобы Вы менялись, - говорит Эндрю, и его слова звучат так убедительно, что Флетчер сразу верит ему. У Эндрю нет таланта ко лжи или лести. Он всегда прямолинеен. Флетчер знает, что принимает верное решение, навязывая Эндрю свои правила, управляя его жизнью – все это он делает ради его таланта. Иначе Эндрю растратит свой потенциал впустую, и потом им обоим будет мучительно больно за упущенный шанс. Ему не нужно, чтобы Эндрю как-либо подтверждал его правоту. Он и так знает, что выбирает верную тактику. Она обязана сработать. * Однако, Эндрю все же удается его удивить. Они останавливаются в отеле в городе, где Эндрю дает вечерний концерт – еще одна возможность для них обоих подняться на ступеньку выше по социальной лестнице, – и среди ночи Флетчер просыпается от глубокого сна, потому что Эндрю пробирается к нему в постель. - Пошел нахер, – бормочет Флетчер. - Нет, – отвечает Эндрю, и когда Флетчер уже собирается подняться и набить сучонку лицо за непослушание, тот седлает его бедра и… ох. Флетчер осознает, что у Эндрю есть собственные планы. Эндрю снимает через голову свою рубашку и в темноте комнаты бросает ее куда-то на соседнюю кровать, упирается руками в грудь Флетчера и быстро, резко трется о него бедрами. - Просто чтобы внести ясность, – говорит Эндрю. – Это не попытка выпросить у тебя поощрение. Он двигает бедрами снова и не может сдержать мягкого, тихого вздоха. - Мне нужно, чтобы ты хотел меня за мой талант. Флетчер хмыкает. Это интересно. Он скользит раскрытой ладонью по бедру Эндрю и чуть подается ему навстречу, едва-едва, чтобы лишь дать тому попробовать ощущение на вкус. Флетчер смеется, когда слышит, как у Эндрю на мгновение сбивается дыхание. - Никаких поблажек, – предупреждает Флетчер, опрометчиво быстро смиряясь с его наглой выходкой. – Я буду делать с тобой все, что захочу. - Конечно, – кажется, Эндрю выдыхает с облегчением. Флетчер находит рукой пах Эндрю и чувствует, как сильно тот возбужден. Эндрю толкается в его руку и издает такой отчаянный стон, что почти удивительно, как он не кончает сразу. Возможно, это окажется лучше, чем Флетчер себе представлял. * Еще одно правило: никогда не становиться тем, кто открыто признает свою потребность в другом. Это условие для Флетчера непреложно, пусть каждый из них и выгрызает зубами право быть для другого значимее. Флетчер готов аплодировать Эндрю за его старания – тот продержался очень долго и все еще находит в себе силы сопротивляться. В постели с ним Эндрю смиряет свою строптивость, становясь таким же сговорчивым, послушным и податливым, каким бывает на сцене. Это лишает Флетчера воли. Флетчер вбивается в Эндрю жестко, немного отстраняясь назад, прежде чем до упора толкнуться обратно. Грубые хлопки от столкновения их бедер распаляют его сильнее, и Флетчер не позволяет себе останавливаться, чувствуя, как на каждое движение Эндрю дрожит и выгибается под ним. Флетчер замечает, как, забывшись, Эндрю комкает пальцами простыни. Он знает, что маленький выродок наверняка умирает от желания притронуться к себе – его член напряженный, темный, влажный от подтекающей с головки смазки, – но Эндрю не позволяет себе это прикосновение и не смеет просить о нем. Он помнит про правила. Эндрю запрокидывает голову, упираясь затылком в подушку и открывая шею. Выставляет на обозрение участок кожи, покрытый глубокими шрамами, которые Флетчеру никогда не удавалось толком рассмотреть. Эндрю беззвучно умоляет его, и Флетчер отвечает на эту просьбу – обхватывает рукой его горло, несильно сжимая твердые мышцы и хрящ кадыка. Эндрю стонет в ответ, и Флетчер чувствует вибрацию звука под ладонью. Это заставляет Флетчера отпустить себя – он усиливает хватку, надавливая пальцами на мягкое место прямо под нижней челюстью так яростно, что назавтра там точно проявятся лиловые синяки. Эндрю жадно, хрипло ловит ртом воздух, зная, что надо успевать дышать, пока ему позволяют, и для Флетчера нет ничего лучше этого мгновения: видеть хнычущего жиденка, подчиненного его воле целиком и полностью, не произнося при этом ни слова. Они ведут этот бой с переменным успехом, несмотря на то, что заведомо находятся в неравном положении. Флетчер продолжает трахать Эндрю, чуть замедляясь, чтобы полностью сосредоточиться на руке, сжимающей чужую шею. Эндрю же двигается рывками, упрямо пытаясь насадиться на член Флетчера в своем темпе. Ему удается продержаться почти до самого конца, пока Эндрю не начинает задыхаться, коротко вдыхая и поскуливая от напряжения. Флетчер чувствует, как замедляется пульс под подушечками его пальцев – ритм переходит с бешеного «тудтудтуд» на срывающийся, запаздывающий «туд… туд… туд», – и тело Эндрю постепенно обмякает, оседая на постели. Важно четко обозначить черту, у которой следует остановиться – по опыту изматывающих репетиций они оба хорошо это понимают. Флетчер осознает, что вот-вот прикончит Эндрю, когда наклоняется и приникает к его раскрытым губам, ищущим воздуха, продолжая при этом сдавливать беззащитное горло. Но также он чувствует, что Эндрю близок к разрядке – тот балансирует на грани, теряясь в обжигающем тактильном удовольствии. И в тот миг, когда даже те слабые, кашляющие звуки, которые Эндрю еще мог издавать, стихают, а Флетчер начинает всерьез волноваться, – Эндрю кончает, и влага разливается на коже между их животами. Флетчер немедленно разжимает хватку, и Эндрю сипло вдыхает, загоняя воздух в легкие с такой силой, что Флетчер чувствует, как заходится спазмом его грудная клетка. Он перемещает ладонь в волосы Эндрю, путаясь пальцами в темных прядях, ускоряя движения, приближая собственный оргазм. Судорожное дыхание Эндрю гремит в его ушах, и жаркая теснота чужого тела обрушивается на Флетчера, заставляя с рыком кончить. - Ты в порядке? – спрашивает он у Нимана немногим позже. Эндрю ему не отвечает. * Флетчер приходит к осознанию, что удовольствие от обладания властью кроется отнюдь не в возможности влиять на мнение дюжины тупоголовых студентов. О нет – настоящая власть обретается там, где объект его влияния разрушается в пыль, и где каждый всполох его сопротивления со временем угасает, пока на его месте не остается одно лишь слепое повиновение. Процесс этого слома – и есть само воплощение власти. - Ты счастлив? – однажды спрашивает Флетчер у Эндрю без особого повода, просто из интереса. Ему нужно это знать. Эндрю оборачивается к нему, выглядя слегка опешившим. - Разумеется, – он пожимает плечами. Однако крошечный отзвук сомнения, возникший прежде, чем Эндрю успевает ответить, его сведенные в линию брови, тонкая морщинка на лбу говорят Флетчеру об обратном. Флетчер оставляет все, как есть, и больше никогда не задает ему этот вопрос. В конце концов, возможно, Эндрю действительно счастлив – по-своему. А побочным эффектом любого счастья становится наивность.