Скоро

Бинты стали ему дороже близких. Каждый день браться за лезвие и надеяться на фортуну. Быть готовым в любой момент умереть. Быть для окружающих людей загадочным полудурком с приступами суицида, быть тем, кем они не боятся его видеть. Скрывать собственное прошлое, полное лжи, мрака и предательства. Забывать людей, которые всего четыре года назад были его самыми близкими друзьями, забывать тех, кто терпел его безумную голову всю жизнь. Забывать тех, чьи бездыханные тела он оплакивал. Забывать тех, при ком его заледенелое сердце оттаивало. Видеть чужие смерти и упорно ждать свою. Каждое утро накладывать свежие бинты, по шрамам вспоминать прошлое. Боль в груди не такая, как раньше. Неужели это называется «понимать»? Понимать, что это всё не игры; Понимать, что люди погибают по его вине; Понимать, что бессмертие такое же гадкое, как и вкус коллекционного вина Чуи. Он думал, что такая боль может наступить только от тягучей мучительной смерти, которую он также ненавидит, как и настоящие искренние чувства, открытых не лгущих людей. Каждое утро отправляться в крепкие объятья тонких белоснежных друзей. Единственных друзей. Эта боль не даёт Осаму покоя. С каждым часом она становится более ощутимой, будто Дазай потерял что-то важное, необходимое. Старое ржавое лезвие — лучший собеседник. Оно выслушает, поймёт, сможет выдержать нытьё Осаму по поводу ужасной чувства, непонятного тепла, что таится под слоем бинтов и кожи, постарается помочь с самой главной проблемой — жизнью. У Дазая нет родителей. Он их не помнит. Его опекун — Огай Мори, никогда не сможет заменить их. Босс Мафии воспитывал Дазая не как сына, а как хладнокровного убийцу, настоящего мафиози. Это хладнокровие сгубило сердце Осаму, оно стало незаметным, ничтожным. Боль стала невыносимой. Дазай принимает обезболивающее, но препарат не помогает. Завороженно смотреть на раздражающую мигающую лампочку, свисающую с потолка, рядом с оголёнными проводами. Слепнуть от ярких огоньков лампочек. Теребить измазаный в крови лепесток. Ему больно. Но скоро боль пройдёт.