Ложь во благо

— Я не вижу ничего, кроме тебя, когда ты танцуешь, танцуешь, танцуешь… — напевает запредельно довольный Хенрик, ощущая на бедре теплую ладонь. Увлеченный созерцанием так очаровательно уставшего парня, он почти не замечает телефона Ульрикке в нескольких сантиметрах от своего лица. Когда камера выключается, Сандвик, с трудом перекрикивая лирический тенор Джастина, обессиленно вопрошает:  — Ну, и зачем это было снимать?  — Я не могла не запечатлеть день премьеры твоего первого спектакля! — дует губы блондинка и тут же сменяет обиду неподдельной радостью, которая, казалось, уже полностью пропитала их столик, — Такой большой день! Так как он танцевал, Хенрик?  — Мой бро сказал всё за меня, — Холм кивает на предполагаемое место нахождения колонок, откуда кумир молодёжи нулевых годов по-прежнему распинается о прекрасном, — Я не видел ничего, кроме него. Ты должна увидеть этот танец, сестренка! Тарьей скромно опускает взгляд и катает трубочку по бокалу, в котором теплеют остатки коктейля. Вопреки своим словам, Хенрик продолжает:  — Знаешь, он просто шторм! Ураган! Буря! Неконтролируемая энергия! — Холм уже чересчур громко погружается в сравнения не замечая, как уши Тарьей снова начинают премило алеть, — Он стихия, он воздух, которым я дышу! Господи, я обладаю тем, без чего люди не могут дышать!  — Ну, хватит уже. Это был обычный танец, а не ритуальный вызов дождя! — возмущенно ведёт бровями Му, отчего Холм только шире улыбается и подается вперёд.  — Ты не представляешь какой он! Запредельный! Он космос, моя личная черная дыра, в которой я пропадаю без оглядки! Понимаешь, это как взять у Вселенной кредит и выплачивать его вечно! — даже Ульрикке с трудом дается понимание таких диковиных сравнений и в Тарьей летит недоумевающий взгляд.  — Это он еще про стиральную машину не начал… — отвечает на немой вопрос Сандвик и морщится на быстрый взгляд Хенрика.  — Он как стиральная машина! — подхватывает мотив Холм. Ульрикке сдаёт позиции.  — Прекращай! — девушка хмурится, улыбаясь, и вновь поворачивается к Тарьей, — Так вы… Не планируете никого посвещать… — вместе с тем, как она неосознанно запинается, мыщцы под рукой Тарьей резко напрягаются, -…в свои отношения? Вот она, с таким изяществом обогнутая часом ранее, точка невозврата. Ни один из них не понял, как это произошло. Как ненароком брошенная Тарьей фраза о бородах обернулась регулярными постами в инстаграме Холма. Как всё привело к тому, что Му запирался в ванной и глушил нервные срывы мощным напором воды. Как сотни раз собирался окатить Хенрика всей той болью, что копилась в нём, но стоило даже издалека завидеть знакомую фигуру, как забвение накрывало его своей усыпляющей мягкостью и все слова терялись. Просто в один момент она — эта посредственная особа с бьющим по ушам голосом и дурацкими нарядами — так появилась в их отношениях, словно всегда там была. И молчание, увеличивающимся с каждым днем грузом на плечах Тарьей, вдруг покатилось с них огромным валуном. Ульрикке нарушает табу. Едва из ее уст вылетает последний звук, глаза Тарьей стремительно краснеют. Одновременно с этим Холм ощущает холодок на бедре, а лицо подруги искривляется в сострадании.  — Ти, я… — удается ей произнести, прежде чем Сандвик хватает бокал и трясущимися руками пытается поймать так некстати взбунтовавшуюся трубочку.  — Нормально всё, чего? — нервно усмехается он, и ощущает, как кто-то больно пинает его под столом.  — Блять, прости, — шипит ему явно ошибшийся адресатом Холм, при этом адресуя Ульрикке испепеляющий взгляд. До Тарьей будто бы только в эту секунду доходит вся неловкость и абсурдность не только происходящего в данный момент, но и всей ситуации в целом; сначала он пару раз мягко усмехается, затем запрокидывает голову и заливается гомерическим хохотом. От смеха на глазах выступают слезы, а он все продолжает смеяться. Замешкавшиеся друзья неловко похватывают его веселье, слегка посмеиваются, и через несколько мгновений уже тоже вовсю хохочут. И в тот момент, когда кажется, что обстановка разрядилась, Тарьей опускает голову, и всем становится ясно, что он уже давно перестал смеяться.