Русский американец

— На территории Российской Федерации проживает более 143 миллионов человек. Более 180 самых различных национальностей. Кто сможет назвать основные? Святые бубенчики. Думаю, я выражу общее мнение нашего класса, когда скажу, что терпеть не могу географию. Нудно. Насчёт национальностей не знаю, но точно могу назвать того, кто непременно протянет руку. С самого позапрошлого урока, как только зашла речь о великой и непобедимой России, неугомонный парниша с последней парты блистал своим голубиным умом. Ещё бы. Вылез в Соединённые Штаты из своей застарелой деревни. Наш русский американец. И точно. Тянет ручонку свою тощую, немочь бледная. А патлы отрастил, ну чисто девчонка! Оттарабанил национальности, как таблицу умножения. Бедные несчастные русские детишки, их там что, учить эту чушню заставляют? Нафига, спрашивается, оно надо? Знать им национальности? Чёрт, прослушал, что учитель сказала. Может, повторит? — Спасибо, Тимофей. Кто может назвать диких животных, обитающих в Сибири? — Тигры! Медведи! — посыпалось со всех сторон. — Волки! Чукчи! Кто-то отличился особо. — Медведи нет, — о! Опять наш Тима. Учительница, по-моему, подавилась даже. — Нет? Как нет? — Это не дикие животные. Медведи у нас домашние. Ну… как кошки, что ли… только большие. И они медведи, — парень смешливо улыбнулся и пожал угловатыми плечами. Мне кажется, или он прикалывается? По всему классу раздался противный дребезжащий звонок. Все засуетились, с мест поскакивали, врезаясь друг в друга, пинаясь и гогоча, видя своей ближайшей целью только одно: столовку. Ну и представитель русского голодного движения в стороне не остался. Я догнал его в коридоре, на полпути. — Хей, Тимофеевка! — парень смерил меня взглядом снисхождения, не сбавляя бодрого шага. — Я тут подумал… ты не чукча, случайно? Тимофеевка неожиданно встал на месте, прищурив тёмные глаза, и будто над чем-то серьёзно задумался. — Боже-боже, да ты, никак, слушал, что я говорил о национальностях России? И даже запомнил? Медальку тебе за это! — и этот… редиска… этот… нехороший человек хлопнул меня по плечу ладонью. Всё бы ничего. Но на ладони-то этот гадёныш успел нарисовать мелом… м-м-м… мужской детородный орган, который теперь отпечатался на моей чёрной рубашке. Убью, сволочь! — Микеланджело чёртов, вообще в искусстве не шпаришь. Как и в биологии, впрочем, — ехидно улыбнувшись, я прикрыл плечо рукой. — Яички сверху. Тим театрально приложил ко лбу запястье и тихонько захныкал. Клоун. — Возьму у тебя пару уроков, пожалуй. — Завтра поход в горы с географичкой, автобус будет наш. Парень быстро покивал, заговорщически улыбнувшись, и продолжил чинное шествие, на прощание будто бы специально вильнув упругой задницей. Я медленно прикрыл глаза. Порой, этот невозможный манипулятор будил во мне одновременно несколько противоречивых друг другу чувств. Не отделаешься теперь, ботаник мой любимый. *** — Камушки-и… веточки… палочки, коно… пля-я-я… — Да, Тим, да! Это земля, а на ней — камни, трава и ветки. Земля, мать моя цензура, земля, понимаешь? — который грёбанный час я слушал нытьё этого хлюпика. И постанывал в ответ. Нет, ну вправду, все люди как люди, а этот идёт и скулит: и то ему не так, и это ему не эдак! То камешек в кроссовок попал, то пить он хочет, то солнышко в глазки светит... ждём-с, что придумает в следующий раз. Наш поход не задался с самого начала. Нас разделили попарно, и мы с россиянином по какому-то странному парадоксу оказались в самом хвосте процессии. Изучение местности на этой самой местности продвигалось туго. Хотя, чего уж там: все были рады свалить на день из школы. — Господи, да что теперь-то?! — в последний раз я не выдержал, потому как несчастный позёр согнулся пополам со страшным скулежом, совершенно беспардонно хватая меня за лодыжки. — Живот боли-ит… — лицо парня исказилось в превратной агонии. Тимофеевка в итоге своего добился: сердобольная географичка, души не чаявшая в новеньком ботанике, отправила его обратно к автобусу. И, вы не поверите, все хвори как рукой сняло! Этот стрекозёл лёгкой походкой лани поскакал к транспорту, устроив бег с препятствиями и перепрыгивая камни, кустики и небольшие трещины в земле. Следом скакал я. А вдруг этот калеченный и вправду засыплется за углом? На самом деле, мне было всё равно, наверное, но и бросить его не мог. В конце концов, провожу до места назначения и вернусь к нашим. Самое большее — часа через два. Итак, я нагнал Тимофея, когда он перелазил через поваленное дерево. Где только нашёл его? Сюда мы шли, деревьев не было. Я оглянулся. Н-да. Ему катастрофически везёт. А мне за компанию. Главное слово тут «катастрофически». Поздравьте нас. Мы заблудились. Благодаря этому махровому следопыту, чтоб он был жив и здоров во веки веков! — Куда лезешь, придурок! Тим вздрогнул. — И ты здесь! Фух, напугал! Отстань, домой возвращаюсь, не видишь? — Ага, точно, в Сибирь ты свою попадёшь такими темпами! Как можно заблудиться в трёх соснах! Тропинка же была ярко выражена, как ты её потерял? Парень только перекривлял меня своей излюбленной манерой, продолжив медленно продвигаться вперёд. А я, как бы между прочим, вспомнил, что мы, вообще-то, должны были занять школьный автобус. — Как бы ещё водилу оттуда выкурить… — пожалуй, впервые Тимофеевка выдал умную вещь. Но увы, бесполезную совершенно. — О да-а, только где автобус, и где мы! — Да ладно тебе панику разводить! Сейчас выберемся. Только другой дорогой. Айда за мной! — и этот следопыт бодренько так потрусил напропалую по бездорожью. Короче, выбирались мы часа три. Уставшие, голодные, взмокшие чуть ли не до костей, мы залезали на очередной косогор в надежде увидеть родной школьный автобус. Как бы не так! Ни автобуса, ни людей, ни следов их жизнедеятельности. Не знаю, как русский, но мне стало страшновато. Двое школьников заблудись в горах — что может быть хуже? Хорошо, что у нас были свои рюкзаки с собой, где и вода, и еда, и прочая приятная душе и телу мелочь. — Вон, смотри! У меня ёкнуло сердце — неужели автобус? Мы дошли?! Божечки, да я почти его люблю! Как оказалось, радовался я рано. Этот Сусанин-герой показывал на вытянутый вход в пещеру. — Пошли туда. Отдохнём, и солнце не так печёт, а? — и на меня уставились глаза побитой собаки в исполнении Тима. — Какое, к лешему, солнце, мы в дерьме… — чуть не выронив из рук свой рюкзак, я сделал несколько неловких и чрезвычайно тяжёлых шагов в сторону отвратительной норы. — Смотри, сейчас оттуда какой-нибудь хоббит выскочит… Неудавшийся чингачгук взвыл, неожиданно резво подпрыгнув на месте, а в меня полетели грязные брызги. Вот же, бля… Тимофеевка чуть ли не по пояс погрузился в противную вонючую жижу. — Да меня-то нафига обрызгал? — Ой, ну прости, — булькая, как таз с вареньем, пробурчал парень. — В физике я ни бельмеса не понимаю, поэтому рассчитать траекторию полёта брызгов не представляло возможности. Да и со временем напряг. Шут гороховый. Я вздохнул. Надо тащить эту золотую рыбку из пруда. Высвободив руки, аккуратно подошёл, обхватив протянутые тонкие запястья, и, сделав усилие, потянул на себя беспомощную тушку. Не сработало. — Слыш, на вид так и не жрёшь ничерта, а весишь тонны три, наверное… — как ни пыхтел я, как ни скрипел я, чукча мой прочно засел в своей луже. — Кстати говоря, грязевые ванны полезные… для мозгов особенно. По животу прошёлся лёгкий удар. Сволочь неблагодарная! Спасаешь тут его, спасаешь… Ох, и нелёгкая это работа — из болота тащить бегемота! Я подошёл ближе к краю, чтобы ухватиться получше. Наклонился и… со смачным чпоком — пряменькой дорожкой к этому гогочущему придурку! Эффектно плюхнувшись, я, злой как сто чертей и сто один дьявол, ударил для пущего эпатажа ладонью по хлюпающей жиже. Гадство! Хотя… один плюс всё же был. Брызги отлетели прямо на Тимофея. Ха три раза! Так ему и пусть! — Чего ржёшь, придурок! Нас сейчас утянет ко всем чертям, там я на тебя посмотрю! Как выбираться будем? — Ну. Я, конечно, придумал, но тебе не понравится. — Да я жабу готов проглотить целиком и не жуя! Давай, выкладывай свои думки! — Заметь, не я это сказал! Так вот. План по спасению нас таков: я забираюсь на тебя и выхожу на волю. И помогаю тебе. Я, офигел, чесслово. По-моему, у меня челюсть, отпав, хлюпнула по вонючей жиже. Чего он сказал, паршивец?! — Тебе грязька ушки залила? — Я расслышал, просто не понял! — И мозг, по ходу, затопила. Через уши. — Да пошёл ты, эскимос лапландский! Почему ты по мне полезешь, а не я? — Попробуй полезь по себе, — Тим коротко хохотнул, затем вновь напустив на лицо серьёзную мину. — Да ты себя в зеркало видел, кабан доморощенный? Я ж уйду под воду на раз! Под жижу, то бишь! — А как ты меня вытянешь, кабана-то такого? Я тебя не смог, например. — Ну. У меня есть верёвка в рюкзаке. Надеюсь, ты в курсе, как действует рычаг и всё такое?.. У меня от такой наглости в зобу дыхание спёрло. Вот же шь гад пархатый! И ведь прав он, ничего не попишешь. Я обречённо махнул рукой: — Давай. Лезь. До пещеры мы добрались ещё часа через пол, не иначе. Мокрые, грязные и усталые. Тем временем солнышко благополучно за деревца закатилось, и воздух ощутимо похолодал. — И кто меня теперь пожалеет и утешит… — продолжая хныкать, я искоса наблюдал за своим чукчей. Вытряхнув свой несчастный рюкзак, тот уселся на землю и достал из внутреннего кармана небольшую тёмную баночку. — Что это? — Смазка, — легко и просто произнёс Тим, а у меня чуть не отвисла челюсть. — Для утех. Утешить тебя? — Э-эм… смеёшься? — но нет. Лицо его было так серьёзно, каким не было никогда. — И с кем ты тут трахаться намеревался, когда хламом этим поклажу набивал? С ламами? Или, может, муравьедами? — нежданное признание повергло меня в откровенное потрясение. Мало того, завёл меня в жилище неандертальское, одежду всю перепачкал, так издевается ещё, мразь? Чёрт возьми, это было уже слишком. Я замолк, собираясь с мыслями, чтобы перевести дыхание, и тут до меня вдруг дошло. — Ты гей? Тогда же всё намного проще! Но ответа я не получил, хотя всё было очевидно и так. — Ты девственник? — тут же невпопад спросил парень и игриво улыбнулся, покачиваясь в стороны. — А ты шлюха? — раздражённо задал я встречный вопрос. Тимофеевка потупил взгляд и сконфузился даже, а я невольно вздрогнул, поёрзав на месте. Непривычно как-то видеть его таким. — До сих пор я удовлетворял себя сам, — тихо произнёс он, едва заметно пожав плечами, и снова воззрился на меня, но уже исподлобья, с щемящей обидой. — Но, если ты называешь это изменой моим пальцам и грёбанным игрушкам… то да. Я шлюха. Чего-то не очень весело он это сказал. Нет, я бы и не против, но… — Пошли мыться! Тут речка недалеко, или… — я помедлил, насмешливо прищурившись, — ты хочешь устроить потрахушки двух свинушек? У Тима глаза медленно, но верно приобретали форму правильного квадрата. Интересно, с чего он удивляется? Что я согласился? Да, как бы, я и не скрывал, что и вашим, и нашим. А раз не ожидал, зачем тогда предлагал? — Так что? Каков твой окончательный ответ? — П-пошли на твою речку! *** Вышеупомянутая речка была совсем неглубокая и не шире двух метров, и больше напоминала ручей. Поэтому мы, сбросив с себя грязнющую одёжку, просто сидели на берегу, болтая ногами и обмываясь горной холодной водой. — Вот послушай… — Тимофеевка задумчиво закусил губу, расслабленно вытянув обе лодыжки. — У вас здесь «гад»* — это тот, кто на небе там самый главный. Так? Я озадаченно кивнул. — Во-о-от… а кто такой гад у нас, в Раше, ведаешь? — Кто? — Да неважно. Я что хочу сказать… какой же ты, всё-таки, гад… Меня терзают смутные сомнения, но, кажется, он меня обозвал сейчас как-то нелицеприятно. И переспрашивать-то не хочется, ибо, даже если он и не имел в виду ничего дурного, то, как только я спрошу, обязательно поимеет и всенепременно меня уведомит. Так, сидючи на бережку и болтая ножками, мы никуда не продвинемся. Пора в заплыв. Вода-то холодная, опять чукча будет пыхтеть. Поэтому я, недолго думая, хлопнул рукой по грязному голому плечу и сказал: — О! Смотри во-он там! Что это? Наивный чукотский парень послушно обернулся в сторону. А я с криком «банзай!» столкнул его в речушку. И, пока не передумал, спрыгнул сам. Ну что вам сказать… орали мы почти синхронно. Я — чуть отставая. Но орали знатно. Стопудово перебудили всех медведей и обезьян в округе. Несмотря на то что уровень воды был ровно по пояс, Тимофеевка мигом посинел, как пресловутая советская курица, и, дробно стуча зубами, пытался меня обматерить. Я ржал — тоже дробно — выходило забавно. А кто говорил, что чукчам мороз не страшен? Меня облили всего с ног до головы. Леденящая кожу вода забивалась в уши и нос, и это только разгорало азартное пламя. Рокочущие табуны мелких мурашек покрыли тело, неприятно колясь и вызывая икоту. — Гад! — Тима хрипло вскрикнул в последний раз и выскочил на берег. Я последовал за ним, ибо замёрз нереально! Всё внутри скукожилось и хотело под одеялко. И чашечку кофе. И шоколадку… да. Э-эх, мечты-мечты! Самое большее, что меня ждёт — это пещера и грязная одежда. Чёрт! Одежда! Сменка у меня-то есть, а у Тима? Но пока к дьяволу всю одежду мира, грязную и чистую, сейчас нужно согреться. И мы нарезали круги по бережку, пересекаясь и сталкиваясь. Потом стали растирать руками себя, потом — друг друга, потом… — А ты знаешь, что когда человек тебе долго нравится, но он не обращает на тебя никакого внимания, ты в большинстве случаев начнёшь его доставать? — я небрежно и ненавязчиво поглаживал стройное тело, подставляясь под ответные касания и медленным шагом обходя вокруг. Тимофеевка томно взглянул на меня из под полуопущенных ресниц и тихо рассмеялся. — О да, я понял… ты влюбился в меня! С самого первого взгляда, — вот же, блин… умеет он всё испортить. Ага, как же! Скажи ещё, чукча эскимосский, что это я заманил тебя сюда! — И всё это из-за тебя! Вот кто виноват, что мы тут встряли по самое не могу! — как по заказу. Вот зараза! Мы тут по его милости принимаем грязевые ванны вперемешку с контрастным душем, а он ещё и стрелки переводит! Ух, как я зол! И в порыве злости я кинулся его щекотать. Бегая друг за другом, мы резвились, как дети, с переменным успехом атакуя щекоткой, и заливаясь смехом. Так хорошо мне ещё никогда не было! Наконец, мы замерли напротив, шумно переводя сбившееся дыхание, на расстоянии вытянутой руки друг от друга. Тимофейка был просто прелесть как хорош: разрумянившиеся щёчки алели на бледном лице, волосы растрепались, глазки блестят, юркий язычок то и дело облизывает полные губы. Ом-ном-ном, так и съел бы красавчика! — Слу-уш! — и я притянул его к себе. Но парниша почему-то слушать не хотел, самостоятельно приблизившись ещё на несколько сантиметров, а я, прикрыв глаза, коснулся губами до его щеки. — Пойдём к пещере, — чукча мой как-то странно взглянул и улыбнулся, схватив меня за запястья, и потащил за собой. Я шёл следом, не особо сопротивляясь, в предвкушении чего-то волнующего. Он что, и вправду решил устроить тут… мурашки кучкой проскакали сверху вниз, несмотря на то, что согрелся я уже давно. Мысли летели русской тройкой лошадей, о которой рассказывал Тим, совершенно не тормозя на поворотах, и рисуя такие сцены. О боже! Меня перетряхнуло от вожделения, словно бы мне было тринадцать лет. Я резко втянул вкусный воздух, какого в городе не было и в помине. Поначалу дышалось тяжело, лёгкие словно разрывало от кислорода. Сейчас вроде как придышался, что ли… но в данный момент я был переполнен этим воздухом, который с тихим хрипом вырывался из горла. Чёрт. Волнуюсь типа, что ли? Меня, наконец, дотянули до пещеры и втолкнули в прохладную темноту. В глазах тут же стало черно, как бывает от резкой смены освещения. Тим первый пришёл в себя, потому как меня притиснули к шершавой стенке и осторожно коснулись ртом моих губ. Ого, какие мы активные! Я подхватил инициативу, раскрываясь перед ним и позволяя делать всё, что душеньке угодно. Лёгкий поцелуй с каждой секундой перерастал в нечто большее. Мы откровенно смеялись, вжимая в себя друг друга, дразнясь и кусаясь. Отлипнув от каменистой стены, я оттолкнул на своё место Тимофеевку, но, видимо, немного не подрасчитал силу удара: отшатнувшись назад, парень поцарапал щёку о выступающий острый угол. Я вновь потянул его на себя, на ощупь определив расположение царапины, и слизнул солоноватые капельки крови. — Растянешь меня? — едва сдерживая тяжёлое дыхание, Тим приник к моей шее. — Я не умею… Со стороны Тимы послышался протяжный выдох: — Ну что ж… смотри и учись, — и этот бесстыдник, облизав губки, быстро сцапал валяющуюся пресловутую баночку со смазкой и свинтил ей головку. Чёрт! Голову! А, нет, крышку! А-а-а-а! Это уже у меня крышку того самого!.. Парниша обмакнул пальцы в кремообразную субстанцию и развернулся к стене лицом. Облокотившись одной рукой о вертикальную поверхность, он прислонил голову к сгибу локтя и, чуть повернувшись, посмотрел на меня. Затем медленно, как кот, прогнулся в пояснице и расставил ноги. Я судорожно сглотнул, неотрывно наблюдая за изящным телом. Представившая картина была слишком разносторонняя… но о чём можно было бы ещё мечтать! Тимофеевка поймал мой взгляд и довольно улыбнулся, продолжив свой дебют. Вымазанные пальцы свободной руки скользнули по подтянутым ягодицам, нащупывая заветную дырочку, и, когда та была найдена, плавно, по очереди, вошли внутрь. Незамысловатым действиям парень аккомпанировал собственными раззадоривающими стонами. Дьявол, и я сейчас начну стонать, если он ещё раз так посмотрит на меня через полуприкрытые ресницы, но держусь пока, нетерпеливо обкусывая свои губы. Или заменю его пальцы своими… или не пальцами. Я шагнул к парню, обнимая его со спины и чуть поглаживая руками прохладную кожу, впрочем, пристроившись так, чтобы не зажимать его руку. Губами прошёлся по шее, доставая до мочек ушей, и спускаясь до лопаток, задел рукой его возбуждение, перемещаясь за спину и внося свою посильную лепту. Почувствовав большее давление, Тимофейка замер, привыкая, а затем с его губ сорвался хриплый стон, и он двинул бёдрами мне навстречу. Сделать ещё что-либо он мне не дал. Резко обернувшись, Тим протянул руки и оттолкнул меня назад, так что я, не удержав равновесия на редкой, кое-где пробивающейся из-под камней, но скользкой траве, больно шлёпнулся на спину. Чукча мой, звонко рассмеявшись, плавно опустился сверху, нависнув прямо над моим бренным телом. — Помнишь, географичка слёзно умоляла меня подтянуть тебя в географии России? Пожалуй, можно начать… к примеру, это, — парень несильно надавил на мою макушку, — Москва. Столица и мозги России. А чуть севернее, — Тимофеевка склонился к моему лицу, затяжно целуя скулы и щёки, неспешно приближаясь к покалывающим в предвкушении губам, — Санкт-Петербург. Таинственный и манящий, но, увы, не такой уж и интересный. Оставим центр и углубимся в изучение, проходясь по холмисто-увалистым равнинам Волго-Вятского района, — он мягко развёл в стороны мои ноги, подбираясь юркими пальцами к паху. — А тут во всей своей красе открывается нам Нижний Новгород, гигант старорусской торговли и обмена… — и он прошёлся вверх-вниз по стоявшей плоти. — Испокон веков, на пересечении двух великих рек стоя-я-ял, — выделив это слово и поиграв бровями, он, придерживая пальчиком за кончик, скользнул языком по стволу, — этот город. Он, ну, город, то есть, разделяется Окой на две части: восточную возвышенную Нагорную и западную низинную, заречную, — и он рукой прижал мой член к животу, разделяя его на две половины. — Устье Оки — географический центр Восточно-Европейской равнины, — этот паршивец пальчиком, на котором ещё оставалась смазка, прочертил линию меж ягодицами и, чуть надавив на вход, метнулся снова вверх, к… эм-м-м… Нижнему Новгороду. Оседлав мои бёдра, он с умным видом продолжил: — Высота нагорной части составляет от пятнадцати до двадцати сантиметров над уровнем моря. И тут я возмутился: — Эй! Чего это пятнадцати? У меня не пятнадцати! — Не дёргайся ты, половой гигант мой. Я сказал «от и до», заметь! Так вот… с мысли, блин, сбил. На чём там я остановился? — Тимофеевка чуть приподнялся, продолжая бережно придерживать мою плоть, хмурясь и примериваясь. — Ух, бля, и отрастил ты себе свой Нижний… на харчах казённых, небось? Особенно быстро развивалась промышленность города в годах тридцатых… — Ти-и-им, — глянул я испуганно и чуть не сдержался от очередного стона, — я ж не дождусь тридцати, родной, мне семнадцать всего! Парниша задумчиво надул губки, сделав неловкое движение и приспускаясь заново. Затем, ведя пальчиком по груди, он продолжил: — Само основание города на слиянии двух судоходных водных путей предопределило как его военно-стратегическое, так и торговое значение, — он по очереди очертил кругами соски, задевая каждый и чуть надавливая. — Местные купцы исстари производили «знатный торг» не только с Москвой, Казанью, Ярославлем, Астраханью, но и с городами Европы и Средней Азии. В мае 1767-го года, во время высочайшего визита Екатерины II… — Тимофеевка ёрзал по мне, чуть касаясь собой моего возбуждения, и я не выдержал этой пытки. Схватив его за запястья, я заглянул в поблёскиваюшие в лунном полумраке глаза: — А может, ну её, эту географию, а? Она была, есть и будет есть… а ты представь: нашла нас всё-таки географичка наша и сидит теперь за кустиками, наблюдает! А ты её задерживаешь. Парень резко замолк и испуганно оглянулся. Глупый. — Ах так, да? — подпрыгнув на содрогающимся в скованном смехе мне, Тим презрительно фыркнул, подвинулся и почти рывком насадился на мою ноющую плоть. Взвившись змейкой, я приглушённо вскрикнул, ощущая тесно обнимающие меня бархатные стеночки. Вцепившись руками в бёдра сидевшего на мне парня, я держал его на месте, чтобы он привык, придурок, а то сейчас, чувствую, поскачет! Видимо, ему было всё-таки больно, потому как одинокая прозрачная слезинка скатилась с уголка глаза. Я дотянулся и слизнул её. Тим перевёл дыхание и привстал, слегка прогибаясь вперёд. И снова, и снова — наращивая темп, он двигался вверх-вниз, чуть задерживаясь, постанывая, и вырывая такие же стоны у меня. Признаюсь честно, раньше я никогда не занимался подобным. Даже с девушками. Может быть, именно поэтому глубокие плавные движения, пошлые томные вздохи и изящные, идеальные во всём изгибы разгорячённого тела пробуждали во мне самые фееричные чувства. Мы прижимались друг к другу, лихорадочно хватая пальцами бока плечи до ссадин и синяков на коже, беспорядочно целовались и в коротких перерывах дышали в разлад, панически быстро наполняя лёгкие тяжёлым воздухом с ароматом страсти и вожделения. В какой-то момент я начал входить в него сам, подавая бёдрами вперёд и давая возможность расслабиться. — А ты знаешь, — слабо бормотал мой обожаемый чукча, — ведь если Нижний Новгород внезапно взорвётся, это же… такие потери… для экономики… Чёртов дьявол, я не мог слушать ничего и не соображал уже давным-давно. Просто вдалбливался в податливое тело, грубо вцепившись и сжав ладонями влажные от пота ягодицы, сорвавшись на дикий, неконтролируемый ритм. — Га-а-ад… Кажется, мы даже кончили вместе. Одновременно. Я растёкся беспомощной лужицей по гладким камням, сквозь пелену усталости чувствуя, как Тимофеевка аккуратно соскользнул с меня и лёг рядышком, прижавшись тёплым телом. Всё ещё чертовски горячий… — Как думаешь, нас скоро найдут? Я лениво издал нервный смешок. И всё-таки, я действительно всё это время сох по своему чукотскому манипулятору. Но только теперь до меня это дошло. Вот почему, когда на извечный вопрос о национальности человек с гордостью отвечает, что он русский, мы ни на минуту не допускаем никакого подвоха? Да стопудово хотя бы один из трёх окружающих вас окажется каким-нибудь украинским фином или французским англо-говорящим мордовином! Главное, не напороться на африканского бразильца-маугли из Южной Австралии. А всё остальное — само разрулится.