Нари... суй (в) меня!

Фил с обречённым стоном упал на подушку. Везло ему в последнее время просто катастрофически. Ну кого ж можно было винить в том, что он проспал сегодня первый урок? Ну и не только сегодня. И не только первый. И тем более, кого уж винить в том, что этим самым первым уроком была ненавистная химия? Филис отчаянно проклинал каждый понедельник, каждую среду и каждый четверг. С самого восьмого класса омега старался, честно, старался учить многочисленные формулы, свойства элементов, металлов и неметаллов, неорганику и органику, но почему-то не выходило ничего. И потому злосчастный предмет постепенно превратился в еженедельную выноску мозгов. Кошмар всей его жизни. На пару с учителем. А учитель попался — брутальный лось, то есть, альфа-самец, по совместительству вдобавок являющийся ещё и класс. руком. Грёбанное совершенство с обалденным запахом, от которого Лис тащился, как удав по стекловате, с первого года мозгового штурма на молекулярном уровне. — Кому оно только нужно? — тихо поскуливал Фил, уткнувшись лицом в белые простыни. — Может, я просто тихонечко умру, и делов? Нет человека — нет проблемы! Подобные мысли частенько возникали в его распущенной головке. Но тут зазвонил телефон. — Меня нет! — ответил омега на автомате. — Я так и понял, — раздался бархатный голос в трубке. Ч-черти и дьяволы трёх миров! Застыв на несколько секунд, Филис вскочил с кровати. Он и забыл, что у его химического классного руководителя номера всех учащихся его класса имеются. А выбивающий дрожь голос тем временем продолжал: — И я надеюсь, что за то время, пока Вы, уважаемый, доберётесь до школы, Вы сможете придумать адекватную отмазку Вашего отсутствия на четвертной контрольной. Отмазку, он сказал? Этот интеллигент хренов знает такие слова? У мистера Найрса была одна отличительная особенность: со своими подопечными, всеми без исключения, он обращался только на «Вы». Неизвестно, то ли от большого ума, то ли от того, что самого себя, по сравнению с другими, считал мега-юным молодаем. Но так было всегда. И Фил восстал с кровати, чтобы собраться в школу. *** — Ну и что Вы скажете в своё оправдание на этот раз? Вы понимаете, что я буду вынужден вызвать в школу Вашего отца? — Он не придёт. Он на дежурстве, — Филис боязливо поднял взгляд на высокую статную фигуру. Грозный химик ответно смотрел на него. Пристально, неотрывно. Разница была разве что в том, что во взгляде учителя читалась откровенная раздражённость. В подобные моменты невесёлого душевного состояния голос его становился ещё более низким и хриплым. Пробирающим до самых кончиков пальцев. И Лис в последнее время всё чаще ловил себя на мысли о том, что он, чёрт возьми, был бы готов злить его всё время, чтобы слушать всегда одинаковые отчитки и наслаждаться ласкающим слух тембром… — Язык проглотили, уважаемый? Посмотрите мне в глаза и ответьте: по какой такой уважительной причине Вы пропустили мой урок? — рокочущий баритон пробирался под кожу, всасываясь в кровь, и разносился по всему телу. Альфа прикрыл веки и шумно втянул носом воздух, а затем снова заговорил прямо совсем близко. — Течки у Вас нет, а это единственная веская причина непосещения школы. Кроме смерти. Но, поскольку Вы живы… — и он начал нарезать вокруг него круги, — то я смею предположить, что Вы настолько смелый, или умный, или… бессмертный, что позволили себе пропустить контрольную по химии. Что ж… Фил реально подвис, опасаясь в душе, как бы у него ненароком челюсть не отпала. Он тупо следил за преподавателем взглядом и кайфовал с его тембра голоса, и тихонечко втягивал его запах, так, чтобы тот не заметил. А химик распалялся всё больше и больше: и что, спрашивается, его так задело? — Я в последний раз Вас спрашиваю: где Вы были? «Спал, блин, я! После тяжелого трудового дня! После грёбанных уроков, домашек, докладов и подготовок к контрольным! Задрался настолько, что проспал чёртов будильник, обиделся на него и теперь с ним не разговариваю!» — произнёс мысленную тираду омежка, продолжая глупо хлопать ресничками. Однако, чувствовал, что если он выразит вслух свои мысли, то его просто прибьют на месте. Для профилактики, так сказать. Чтоб сам не мучился и других не мучил. По сему, отмазка должна быть достойной. — Я в художке был! Досрочно экзамен сдавал! Если б не пришёл, то меня бы отчислили… — так, теперь побольше тоски в глазах. Химик перестал мельтешить и уставился на парнишку внимательным взглядом. — Хм… художка, говоришь… Филис яро закивал. Ага. Она самая. — Там вообще без меня никак! Я рисую лучше всех, между прочим. Учитель очень умоляла, вот очень-очень, чтобы я пришёл именно сегодня. Вы что, думаете, экзамены только по химии сдают? Вот сегодня побегу туда опять, историю искусств первоклашкам рассказывать буду! А потом эти… костюмы моделировать для спектакля. И декорации всякие… — Довольно, — учитель неожиданно мягко улыбнулся и вернулся за преподавательский стол. — Возвращайтесь за свою парту. Ваши феноменальные способности к живописи мы обсудим позже. *** С тяжёлым сердцем Лис возвращался домой. Вот теперь он реально попал. Понятливый мистер Найрс довольно ловко замял его сегодняшнее отсутствие, но сейчас омега даже подумывал о том, что лучше бы ему влепили двойку. «Я был очень воодушевлён Вашим рассказом, молодой человек. И вдруг мне пришла в голову отличная идея… нарисуйте-ка меня. Если будет необходимо, я щедро оплачу Ваши труды», — перед глазами всё ещё стоял очаровательно улыбающийся химик. И что теперь делать-то? Лис шёл, пиная попадавшиеся на пути камни и мусор и думал, думал, думал… как выглядит весь процесс написания портрета, он, может, и смог бы себе представить, но вот исполнить его… ни в жисть! Господи, ну что ему стоило чистосердечно признаться, что он проспал из-за навалившейся усталости. Мог бы даже чуток приврать и сказать, что приболел. Проверить-то это невозможно. Припудрить лицо, чтоб было бледнее обычного, чахоточный румянец на скулы и тенями нарисовать синяки под глазами, и — вуалля! — больной готов! Так нет же… допустим, инвентарь с горем пополам добыть ещё можно, но вот как быть с его криволапостью? Потому как по рисункам его можно развивать абстрактное мышление: на них не понятно ни-че-го, абсолютнейше! Это значит что? А это значит только то, что отмазку придётся придумать такую, чтобы альфа отказался сам. То есть, к примеру, плохое самочувствие или занятость самого Лиса тут не помогут, это причины проходящие. Значит, они должны задевать самого альфу, его… м-м-м… честь и достоинство. Во! Филис воспрянул духом. Остались какие-то мелочи жизни! Придумать причину, по которой его химик непременно откажется от написания портрета себя-любимого. *** — Проходите-проходите! Не обращайте внимания на беспорядок, — Фил заискивающе и как-то не по-доброму улыбнулся родному учителю. — А я Вас уже давно-о поджидаю… К приёму омега подготовился что надо: напялил самые цветные и грязные вещи, нарочно измазался в карандаше и красках, которые купил по дороге из школы, а на полу разложил газеты и бумагу. Сам же предстал перед гостем в дырявом ультрамариновом берете доисторических времён, который был откопан в дедушкином сундучке. Альфа нахмурился и замер на пороге, рассматривая представшее его взору чудовище, от слова «чудо». Омега про себя усмехнулся его выдержке: сам он ржал полчаса, пока одевался, наносил боевой раскрас, начёсывал волосы и подправлял нюансы. Этот же только чуть приподнял в удивлении бровь, словно он каждый день встречал на пути омег в подобном одеянии. — Сюда, пожалуйста. — и Лис приветливо махнул рукой в сторону своей комнаты, которая находилась последней по счёту в их с отцом небольшом коттедже, едва не сдержавшись от реверанса. А вдруг бы грозный химик ответил бы тем же? А потом порешил его, как свидетеля? Мистер Найрс разулся в прихожей и последовал за своим учеником, рассматривая непредвзятым взглядом его хрупкую фигурку. Наконец, Фил гостеприимно распахнул двери со словами: «Добро пожаловать, дорогой мистер Найрс, в мою скромную творческую берлогу!» Вот тут-то бедный мистер Найрс и прифигел малость. — А Вы не стесняйтесь, — ещё шире улыбнулся омега, подмечая про себя, что, судя по несколько растерянному виду альфы, нужный эффект был достигнут. — Располагайтесь, чувствуйте себя как дома, — сам же, схватив в руки листок бумаги и погрызенный карандаш, стал примеряться к натуре. — Вас поперёк или пополам?.. — А по-нормальному нельзя? Как есть? — Кстати да. О нормальности. Вы же понимаете, что я художник? А мы, художники — творческие натуры. Нам присущ полёт фантазии, у нас стираются границы реальности, мы не наблюдаем времени, у нас мышление — образность на грани фантастики… это требует много сил, да и отдачи так же, немерено, что, естественно, должно восполняться, ибо мы… — Лис сглотнул и перевёл дыхание, продолжая вдохновенно нести свою ахинею, — ибо мы, светочи современного искусства, видим невидимое и не видим видимое, и мне, для полноты восприятия, необходимо видеть Вашу душу, неприкрытую бренной оболочкой. От альфы не последовало никакой реакции. Лис скорбно покачал головой, типа «что ещё можно ожидать от такого чурбана бесчувственного», и, глядя учителю прямо в глаза, чётко, почти что по слогам, произнёс: — Мне нужно, чтоб Вы разделись. Ещё несколько томительных мгновений мистер Найрс пытливо всматривался во встречное юношеское лицо. Затем многозначительно вздёрнул вверх тёмные брови, а уголки его губ дрогнули в невесомой усмешке: — Хорошо. Омега почувствовал, как его сердце пропустило удар. — Что?.. — Фил застыл в изумлении, пытаясь переварить смысл только что услышанного слова. Хорошо? Просто «хорошо»?! Какого Айвазовского, к лешему?! Но химик, дабы его слова не расходились с делом, уже потянулся к галстуку, ослабляя узел и снимая вовсе этот атрибут престижного имиджа. Затем пришёл черёд пуговицам на рубашке. Он медленно расстегнул рукава, насмешливо глядя на замершего омежку, и приступил к расстёгиванию непосредственно рубашки, постепенно оголяя торс. — Стоп! — Лис зажмурился. Смотреть хотелось нереально, но он боялся не сдержаться, ибо желания, пока он смотрел на раздевавшегося альфу, рождались далеко недетские. Рисовать же хотелось в самую последнюю очередь. — Стоп-стоп-стоп! Вы что, серьёзно надумали тут раздеться и щеголять голышом передо мной? — Не Вы ли это только что требовали? Ваша творческая натура и полёт мысли? — Но… — Лис вовремя замолк, чуть не признавшись, что надеялся, что его требование возымеет обратный эффект. — Но что? Не хотите ли Вы мне сказать, что стесняетесь? Ведь вы, художники, не должны стесняться обнажённого тела, это ведь естественно, задумано природой, а одежда — всего лишь изобретение человечества. Фил помотал головой, чтобы стряхнуть наваждение. А то как кролик перед удавом: бархатный голос вконец его загипнотизировал. Он на миг задумался, а затем небрежно пожал плечами: — Раздевайтесь. Чего остановились-то? И мистер Найрс продолжил. Добравшись до последней пуговицы, он лёгким движением отбросил в сторону чёрную рубашку, затем приступив к нижней части гардероба. Филис отступил на несколько шагов, отведя взгляд на чистый листок бумаги, и судорожно сглотнул, беспорядочно и часто облизывая собственные губы. Признаться, он и сам не до конца понимал реакции его тела. Грешным делом, Лис иногда фантазировал себе подобные сценки, но чувствовал себя при этом как-то иначе. Совсем. Вот думал, только взглянет на мускулистое обнажённое тело — и его тут же бросит в мелкую дрожь. Он и сейчас был уже почти на грани. А проклятый бесчувственный пенёк, по недомыслию родившийся альфой и по совместительству бывший его учителем химии, а по какой-то чудовищной ошибке — ещё и классным руководителем, продолжал неторопливо раздеваться, словно и не перед собственным учеником, а… любовником? Он, как на публику, для порножурнала, медленно вёл бегунок замка вниз, медленно стягивал с бёдер классические брюки со стрелками, медленно переступал через них, оставшись лишь в носках и белье. Фил нервно закусил губу и зажмурился. Долго. Мучительно долго. Издевательски и показушно. И проклятый сладкий запах, внезапно резко усилившийся, просто сводил с ума. К горлу подступил тяжёлый ком, внутри будто разгоралось жгучее пламя. Невыносимо. — Невыносимо! — омега тонко всхлипнул, выронив из рук все атрибуты для творения искусства, и в отчаянии схватился за голову, сжимая в кулачках края синего берета. — Что же тут невыносимого? — альфа элегантно, чёрт его дери, снял носки и взялся за широкую резинку черных трусов. Омега перестал дышать. Тёмная ткань поползла вниз, обнажая сокровенное и срывая барьеры. В том числе, и у Лиса тоже. Нет, конечно, и он сам был возбуждён и видел себя обнажённым в зеркало, но одно дело — это он сам, привычный для себя, и совершенно иное — когда это великолепный альфа-самец, так и пышущий уверенностью и животной силой. — А Вы это… — и Фил залился краской вплоть до ушей. — Это? — переспросил химик. — Д-да. Ну, у Вас это… — казалось, больше покраснеть было невозможно, но только не для Лиса. Мистер Найрс смотрел на него до чёрта спокойно и пристально, словно бы сейчас взглядом расписывал на омеге очередную формулу или просчитывал в уме уравнение реакции. — Действительно… — Филис растерянно пожал плечами и стянул с себя головной убор. — Вам ведь подобное постоянно говорят, да? Если Вы готовы раздеться перед школьником, то что уж другие… — Ну куда ж Вы шапочку-то сняли, а? С ней гораздо эпичнее! — К чёрту шапки! Душно тут что-то… зря Вы обнажались, мистер Найрс, боюсь, я не смогу уделить Вам должного внимания… Учитель внимательно наблюдал за своим учеником. Нет, его, конечно, посещали мысли о том, что всю эпопею с художкой омежка выдумал, лишь бы оправдать свое отсутствие в школе, но сейчас мальчишка явно не играл. Так резко побледнеть по заказу или желанию было просто невозможно. Филис же шагнул к столу за стаканом воды, но так и не дошёл. В глазах потемнело, кровь прилила к ушам, словно налили горячей воды, тело стало невесомым, а ноги — как у тряпичной куклы, сознание приказало долго жить, и Лиса накрыл глубокий обморок. *** — Наверное, я пришёл совершенно не вовремя, так как застал Вас лежащим на полу. Судя по всем признакам, у Вас началась течка. Не волнуйтесь, отцу Вашему я позвонил, освобождение от занятий у Вас уже есть. Всего хорошего. Выслушав будто деревянный, ни разу не дрогнувший голос, Фил проводил взглядом высокую фигуру. Мистер Найрс пересёк небольшую комнатку и негромко хлопнул дверью. Омега с трудом приподнял голову и осмотрелся, а от внезапно нахлынувших воспоминаний его бросило в жар. Узнал бы случайно о подобном его доблестный химик — Лис бы живым не остался. Да-а-а. Пожалуй, пора бы кончать с фантазиями…