***
Люси устало выдыхает, чуть нервно оглядываясь на Эрвина и Леви, которые следят за процессом тренировки, после чего бросает взгляд на Арлерта, чьё воспитание легло на её плечи, надеясь, что тот возьмёт себя в руки, иначе Смит возьмётся за другой способ. И что-то ей подсказывало, что это будет довольно плохой способ. — Как успехи? — интересуется Эрвин, смотря на Армина, который уже выдыхается, однако же тренировка только подходите своему кульминационному моменту, а потому это как раз некстати. — Ты же сегодня отправляешься на личную миссию, так? Возьмёшь с собой бойца, чтобы тренировался через реальные условия. Люси хочет возразить, ведь это не просто плохая идея — это ужасная идея. И дело далеко не в том, что она не уверена в силах блондина, нет, в нём она уверенна на все сто, просто не хочется оставлять Армина в лесу на ночь. Но одного только взгляда Смита хватило для того, чтобы Хартфилия поняла: возражать нет смысла и вовсе этого лучше не делать — хуже будет.***
— Люси!.. — выдыхает и кричит, забегая в зал, Армин, даже не утруждая себя привязать обеих лошадей, иначе те могут попросту сбежать. Но сейчас это не волновало блондина. Арлерт тяжело дышал и старался выговорить что-то внятное сквозь весь бессвязный поток слов, вот только никто из сидящих здесь — будь то его друзья, отряд Леви и сам капитан, — никто не понимал, как вычленить из всего потока хотя бы парочку предложений, ну или слов. Юноша остановился лишь тогда, когда кто-то из сидящих, что-то подсказывало ему, что это был именно Леви, выплеснул в лицо стакан с холодной водой, при этом бросив что-то на подобии «остынь». И, как ни странно, это подействовало. — Люси пропала, — коротко выдыхает Армин, набирая побольше воздуха в лёгкие, чтобы уже приготовится рассказывать всё в подробностях, но несколько голосов наперебой кричали: «Как это произошло?» Говорить становилось несколько труднее. И лишь когда всех призвали к тишине, юноша продолжил: — Мы остановились на ночлег. Я уверен, что когда я уснул, она была рядом, но утром, когда я проснулся, то обнаружил лишь следы борьбы: несколько веток было поломаны, были следы волочения. Оба привода тоже исчезли. Но там были следы от лошадей и повозки, я поехал следом, но они оборвались около утёса, как и множество других следов. Впереди из зданий лишь заброшенный замок, но один и без оружия, я не рискнул туда идти. Прискакал так быстро, как сумел. Арлерт выговорил всё на одном дыхании, а Эрд и Леви переглянулись; первый кивнул, как бы понимая, что думают они об одном и том же. Хотя, что греха таить, все догадались, что произошло. В последнее время участились похищения девушек, в том числе и тех, которые принадлежат войскам человечества. Их, насколько известно каждому, накачивают каким-то средством, которое эти преступники сами изготовили, чтобы никто не сопротивлялся, а потом выставляют на аукцион, где богатенькие их скупают. А все ценные вещи на чёрный рынок. Аккерман кинул взгляд на Эрвина, как бы показывая, что они сами будут с этим разбираться, хотя мало чего можно было понять в этом однотипном в любой ситуации взгляде. Определённо, внутри него что-то всколыхнулось, а чувство того, что она должна быть рядом с ним, чувство того, что он обязан защитить её, никак не покидало его. Возможно, это неправильно. Подарить кому-то себя, отдать своё сердце и чувства — всё это глупо, особенно сейчас, в разгар противостояния с титанами, но Аккерман не смог отказаться от чувств, когда Люси взглянула на него тем печально-смущённым взглядом и просила хоть капельку понимания. А ведь изначально капрал хотел утопить в себе эти ненужные эмоции. Он был глуп, когда считал, что любовь — бесполезная растрата жизненных ресурсов в разгар войны. Аккерман наивно полагал, что обязан все силы отдать на благо человечества, но запоздало понял: он делал это для своих погибших друзей, никак не для всего государства за стенами. Мужчина начал черпать силы из любви, а не из мести и жалости. И это стали лучшие дни. — Только не убивайте их. Сдадим на руки военной полиции, пусть потом сами разбираются, — согласился Смит.***
— Итак, господа, мы начинаем наш очередной аукцион. Сегодня у нас много необычного товара… Люси слышала слова, словно через какую-то пелену, хотя, как ей казалось, находилась совершенно недалеко от говорящего, но она не могла поручится за верность своих суждений, ведь была не в состоянии думать, двигаться и, порой, даже открывать глаза. Она знала, что ей периодически что-то вкалывают, чтобы уменьшить вероятность сопротивления с её стороны. И это уничтожало её. Блондинка хотела бы пошевелиться, но не могла, а потому чувство беспомощности заставило её почувствовать себя отвратительно оскорблённой и униженной. Она могла бы постараться найти отрывки мыслей. И она этими отрывками собирала надежду на то, что Леви непременно найдёт её. Он ведь не может оставить её. Не сейчас. Глупо всё это. Не факт, что он даже знает, где она, а потому надеяться на то, что он сюда придёт, было вдвойне глупо и наивно, но разве мечтать кто-то запрещал? Разве сейчас ей нельзя хотя бы понадеяться на этот маленький шанс? И, чёрт, как она ненавидела это, но слёзы пошли из её глаз непроизвольно. — А сейчас, самая интересная вещь на нашем аукционе, — ведущему стоило сказать лишь эту фразу, чтобы над сценой появился огромный флаг со знаком разведкорпуса, после чего в толпе несколько человек усмехнулись. — Милая леди, о которой мечтают многие. Стоило сказать это, как какое-то полотно стянули с Хартфилии. Сразу же пошёл шёпот о том, кто она такая, откуда и что это весьма рисково, но ведь риск дело благородное? Да и так гораздо интереснее. Перед десятками мужиков сидела полуобнажённая девушка, которую они переодели в костюм кошечки, с неизменно тугим ошейником. Начали делать ставки, которые росли с неимоверной скоростью. И всё, о чём хоть как-то могла думать блондинка, — цена. Её оценивают, как какую-то куклу, словно она не живой человек, а простой предмет декора. Больше никто не успел и звука выдавить: огромные стёкла разбились вдребезги, а с помощью своих приводов специальный отряд Леви сумел проникнуть вовнутрь. Петра и Оруо блокировали главный выход, Гюнтер и Эрд запасной, а несколько новичков отправились на поиски остальных девушек. Леви же приземлился на сцену, своим привычным взглядом пронзая того, кто всё это время говорил. — Вещь? Она, как ты видишь, живой человек, а не предмет, который можно продавать, — капитан был зол, что непременно отразилось на его лице, но другие были несколько озадачены, ведь не знали об отношениях между Аккерманом и Хартфилией. Однако тот мужик сильно потянул за поводок, не давая Люси доступа к кислороду, подставляя к горлу небольшой кинжал, как бы бросая вызов самому капралу — тот не оценил подобного, убивающим взглядом смотря на противника. За долю секунды его взгляд и поведение вернулось к суровой лаконичности с щепоткой безразличия. — Лучше даже не дыши, если хочешь сохранить свою никчёмную жизнь.***
Люси переодевалась, стоя спиной к Аккерману, который всё это время сидел на стуле, внимательно наблюдая за девушкой, которая, скидывая пижамную кофту, стараясь поскорее отыскать свою рубашку. После того ужасного дня прошло немало времени, чуть больше месяца и у всех поутихли чувства, хотя иногда можно было встретить некий полный сожалений взгляд, который приходилось игнорировать. Казалось, что пройдёт ещё немного времени и всё поутихнет, окончательно забудется, вот только… Леви цепляется взглядом за ужасную выжженную метку, которая никогда уже не пройдёт и не скоро перестанет болеть. Он цепляется за неё взглядом, даже не имея возможности представить, какие ужасные ощущения появляются, когда выжигают на живом теле. Не мог, не хотел и не станет представлять этот ужас, эту боль; но искренне восхищается в душе Хартфилией, ведь та вынесла эту боль, ведь она, вопреки ожиданиям некоторых, возможно, даже самого Аккермана, оказалось сильнее, не сломалась. Леви поднимается со своего места и, тихо подходя со спины, обнимает её за талию, невесомо, чтобы не тревожить лишний раз эту метку, целует её туда. Он не знает, зачем это делает, но у него появилась такая привычка. Каждый раз, когда видит этот выжженный кошмар, то хочется прикоснуться к нему, словно это поможет убрать боль. — Знаешь, мне нравится твой тихий огонь, который никто не видит. Будь таким, только для меня, я тебя прошу, — Люси вздрагивает, но всё равно улыбается, поворачиваясь в кольце рук Леви. — Ты глупая, если говоришь очевидное.