Отпечаток ауры

— У меня точно девочка файер шоу мается, — недовольно скривился Аомине, стараясь прислонить внутреннюю сторону запястья к стеклу. Вены буквально горели огнём, а знак принадлежности неприятно тянул мышцы и суставы так, что отдавалось даже в челюсти. — Возможно, она у тебя просто темпераментная горячая штучка, а? — сидящий рядом Идзумо весело подмигнул. — Только на это надежда. — Аомине-кун, Идзумо-кун, расскажите нам, что же занимает вас больше, чем гражданское право? — Ямато-сенсей недовольно глянул на них поверх очков. — Обсуждаем характер соулмейта Аомине, — не догоняя подвоха, тут же брякнул Идзумо. По аудитории прокатился смех, и любопытные взгляды тут же обратились к их ряду. Аомине зло и тихо зашипел — он только недавно избавился от ненужного внимания, и тут такая свинья. — Советую вам слушать предмет, — Ямато-сенсей, казалось, не придал никакого значения оживленным шепоткам. — Эта тема будет на экзамене. Все тут же уткнулись обратно в конспекты: хорошая оценка у этого преподавателя гарантировала место в центральном управлении полиции Токио. А Идзумо всё же получил ощутимый пинок по ноге. Аомине в детстве искренне надеялся на то, что ему соулмейт вообще не светит. Это подчеркнуло бы его исключительность. Но знак, появившийся на руке ровно в день пятнадцатилетия, развеял мечты и оставил неприятный осадок наёба. Он не сразу разглядел, что рисунок не чёрный: поначалу изображение было нечеткое. Это значило, скорее всего, что пара — его ровесница и тоже лишь недавно получила свой знак. Аомине тут же доложил Тецу, боясь, что его соулмейт неизлечимо больна или же с ней ещё что-то не то, потому что рисунок уже явно имел красноватый оттенок. Выражение лица Тецуи было не передать: невероятное удивление и такой искренний восторг. — Аомине-кун, это же невероятная редкость! — В смысле? — Ты снова спал на обществоведении? — Тецу укоризненно покачал головой. — Соулмейт — это знак, символ, изображение ауры того, кто тебе предназначен. — Как у вас с Сацуки? — Как у нас с Момои-сан, — благосклонно подтвердил он. — Но твой знак — огромная редкость и огромная… Как бы это точнее сказать? — Скажи уж как есть, — Аомине почувствовал, как пересохло во рту и закололо кончики пальцев. — Если остальные, так и не встретив свою пару, могут спокойно себя связать с другим таким же человеком, то ты… — Я понял, — не дал закончить ему Аомине и, нахмурившись, скрылся в толпе школьников, снующих по коридору. Исключительность он получил, да только совсем не так, как рассчитывал. Вскоре начались и другие странности: он мог ни с того ни с сего начать злиться или вдруг прийти в восторг по непонятной причине, начать испытывать чувство голода или усталости. Сацуки и Тецу пришли на помощь и здесь: оказывается, особенность его связи была в том, что он мог, даже не встретив ещё своего соулмейта, ощущать её. К окончанию старшей школы Аомине уже чётко чувствовал ту невидимую нить, что связала его с человеком, чья аура — огненный тигр на его левом запястье. И если в школе его знак мало кого интересовал, пока он хорошо играл, то после первой же вечеринки в университете, когда кто-то всё же углядел под съехавшим напульсником красный символ, Аомине стал чуть ли местным поп-идолом. Свои плюсы, без сомнения, были — потискать девочек в темном углу он был не против — но всеобщее внимание жутко бесило. И только недавно страсти вокруг его персоны улеглись, как Идзумо со своей глупой башкой и длинным языком. — Аомине-кун, — Ямато-сенсей задержал его у самого выхода в конце лекции. — Советую Вам научится контролировать свою связь. Иначе однажды может случиться нечто похуже недовольства учителя. В итоге именно этот строгий сенсей, оказавшийся тоже «цветным» соулмейтом, научил его контролировать крепнущую нить и перекрывать поток эмоций. Он научил Аомине не только не получать чужие эмоции, но и блокировать свои, чем Дайки бесстыдно пользовался, особенно когда тащил очередную девчонку в постель. В такие моменты ему казалось, что если его пара узнает, то Аомине в жизни не отделается от чувства вины за своеобразные измены. По окончании университета Аомине имел звание сержанта, место в центральном полицейском управлении Токио, подружку с пятым размером груди и почти забытую связь. По крайней мере, он был уверен, что может забыть о связывающей с другим человеком нити, заблокированной и не мешающей жить. Пока однажды, спустя несколько лет, его не скрутило в машине во время патрулирования района. Он точно не помнил, что же тогда произошло. Знал только, что на мгновение перед глазами не было ничего, кроме кровавой пелены, а потом он закричал. Закричал вместе со своей парой, которой было больно где-то там. И Аомине ничем не мог помочь. От знака по запястью прошило болью, расползшейся откуда-то со спины. Дышать становилось невозможно, его выламывало и рвало изнутри, будто разом вскипела вся кровь. И вдруг всё закончилось. Патрульная машина, смяв весь перед о столб, обиженно шипела и дымила, а старый добрый придурок Идзумо смотрел на него в полном шоке. Как он умудрился не разбиться вместе с напарником, Аомине не понимал. Тогда его интересовал лишь его знак — блеклый, едва различимый. Его собственные мучения оборвались потому, что его соулмейт потеряла сознание и связь оборвалась. Где-то там умирала его пара. Идзумо тогда разобрался с начальством, дотащил его до дома, сдав на попечение друзей. Аомине плохо осознавал те две недели: беспокойный короткий сон, не унимающаяся боль во всём теле и ноющая пустота в груди. Его рвало, метало, душило, а он мог лишь беспомощно сжимать запястье и шептать почти исчезнувшему знаку мольбы, пытаясь поддержать чужую уходящую жизнь через почти невидимую нить связи. Такие, как они, поодиночке не живут. И Аомине помнил тот ужас и шок, когда он проснулся с полным пониманием того, что всё закончилось. Не было боли, головокружений, ощущения, что разом сломали все кости в организме. Сердце возвращалось в нормальный ритм после странного пробуждения. Он ничего не чувствовал. А знак снова был отчетливым и ярким, не давая рехнуться. С той стороны полностью перекрыли связь. И пара Аомине умела это делать не в пример лучше него. С тех пор прошло много лет. Аомине чувствовал ту, что была связана с ним, лишь однажды: после ранения в плечо. Тогда, засыпая в больничной койке, он чувствовал, как ослаб барьер и через него пробиваются эмоции нежности и поддержки. Его не бросили, с ним будут рядом, хоть неизвестно, насколько на самом деле далеко. *** Аомине вздрогнул и проснулся. Давно ему не снились воспоминания о связи. Его разбудили встревоженные голоса. Отдел гудел, и Аомине таки высунул нос из кабинета. — Аомине, бери Сакурая и дуй с ним в Эдогаву. — В чём дело, Имаёши? — он уже цеплял кобуру. — Со-собщения о небольших беспорядках. Простите, — Сакурай уже протягивал ему фуражку. — Аомине, только проверить. Если всё плохо, вызывайте подкрепление, — Имаёши нахмурился, давая понять, что выкрутасы Аомине ему не нужны. — Мы поняли, кэп. — А-Аомине-сан, — Сакурай с любопытством косился на него, пока они ехали на место. — Я только недавно поступил к вам в отделение, но это правда? — А? Ты о чём? — Аомине чиркнул зажигалкой, втянув горьковатый дым. — Ну, о том, что Вы необычный соулмейт, — мальчишке явно было неудобно, но любопытство так и светилось в глазах. — А, это, — Аомине дёрнул рукой, поднимая рукав вверх и показывая цветной знак. — Невероятно! Вы, наверно, очень… Что там Аомине очень узнать он не успел. Пуля пробила лобовое стекло, просвистев у Сакурая над ухом. Аомине ударил по тормозам, одновременно нажав на голову Рё и заставив его нагнуться к коленям, и выкрутил руль, развернувшись на сто восемьдесят градусов. Визгливо отозвались покрышки, запахло жженой резиной, а следом в них полетел ещё град пуль. — Ни хрена себе беспорядки! — Аомине потянулся к рации. — Диспетчер, это пятый, как слышите? — Слышу вас, пятый! — со стрёкотом отозвалась рация. — Прошу, подкрепление! Нас обстреливают! Как слышите? — Вас поняли, пятый! Огневая группа будет через семь минут. — Подключай нагрудную рацию и валим, — Аомине достал пистолет и зарядил его. — Но-но… но подкрепление, — промямлил в собственные колени Сакурай. — Нас изрешетят пока они приедут. Как стреляешь? — Я… Я учился на снайпера. Простите. — Ого, — Аомине радостно ухмыльнулся и нырнул назад под сиденье, вытаскивая пистолет. — Я прикрою, давай вон туда, — он указал на пустое кафе. — А потом ты меня. — Е-есть! — Давай, пошёл! Аомине вынырнул из-за сидения, целясь через выбитое заднее стекло на звук. Сакурай, словно мышь, юркнул в едва открытую дверь и через две секунды уже был под прикрытием стен. Аомине снова спрятался, едва успев убраться с линии огня. Знаками показал Сакураю, что на счёт три он побежит, но тот лишь отрицательно качнул головой, прося времени. Аомине послушно замер в готовности и, когда Сакурай махнул рукой, рванул из машины, рыбкой выскользнув в разбитое лобовое стекло. Пистолет грохнул раз, другой, а следом раздались крики, что-то упало с верхних этажей на припаркованные машины. Да, Сакурай действительно молодец. Пуля нагнала Аомине уже в дверном проеме. Царапина, едва зацепило, но кровь тут же начала пропитывать форменную рубаху. Аомине зло выругался и принялся перезаряжать пистолеты. Последний раз выстрелили, и Сакурай, пригнувшись, перебежал к нему. — Аомине-сан, Вы ранены! — испуганно пролепетал он, едва касаясь окровавленной рубахи. — Нормально, не вылазь! Руку прострелило судорогой, но Аомине отмахнулся от внезапно проснувшейся связи. Звуки сирен разбили повисшую было тишину и тут же, словно по команде, из окон первого этажа повыпрыгивали люди, бросаясь наутёк. — Чёрт, уйдут! — Аомине бросился в погоню. — Встреть наших. — Аомине-сан, это опасно! — Выполняй. Он едва успел пробежать первое здание, где скрывались до этого неизвестные, посмевшие напасть на полицейских средь бела дня, как в спину ударило взрывной волной, бросив грудью на асфальт. Аомине несколько раз тряхнул головой, стараясь избавиться от звона в ушах, и снова бросился в погоню, на ходу стирая кровь, лезущую в глаза. Если взрывают — заметают следы. Если так откровенно, после нападения — следы охренительно здоровые. Контрабанда, не иначе. Сквозь звон в ушах пробились звуки сирен, судя по всему, и служба спасения подоспела. Аомине, не думая, нырнул в какой-то ангар следом за преступниками и тут же получил трубой по руке, роняя пистолет. От следующего удара, наверняка размозжившего бы ему голову, он уклонился. Нога с силой ударила противника под дых, затем Аомине выбросил кулак вперед, метя в лицо. Неизвестный вскрикнул, отпрянул, схватившись за разбитый нос и наотмашь ударив железкой. Аомине успел только выставить неповрежденную левую руку, и удар пришелся точно в знак соулмейта. На мгновение показалось, что в голове взорвалась граната, и звуку взрыва вторил колокольный набат. Всего мгновение, но этого хватило ублюдку, чтобы всадить в него трубу с мерзким хлюпаньем. — Отдыхай! — сплюнул тот кровавой слюной на оседающего Аомине и принялся ковылять прочь. Затем обернулся, зло оскалился, перевернул какую-то канистру и, отбежав, бросил на пол зажигалку. — Что за дешёвое дерьмо… Последнее, что помнил Аомине — запах гари, дикую боль и чьи-то крики. *** Сознание возвращалось мутно, урывками, и Аомине не мог понять, где он. Гомон, белый свет и едва знакомое лицо. — Мидорима, ты… — Всё хорошо, ты выживешь, — он устало, но облегченно посмотрел на Аомине. — Что? — Тебя спас… — Мидорима замялся, явно подбирая слова. Слишком долго, потому что Аомине услышал уже на границе забытья: — Какой-то пожарный. В следующий раз он очнулся уже в палате. Мерно пищали приборы, резко пахло лекарствами и будто бы костром. Не это разбудило его. Аомине был здесь не один. Высокий широкоплечий силуэт на фоне окна. Простая белая футболка, спущенная вниз форменная куртка пожарного. И от него всё ещё пахло гарью. — Ты, — прохрипел Аомине. «Тебя спас… Какой-то пожарный», — зазвучал голос Мидоримы в голове. — Это ты! Приборы запищали быстрее, и взгляд человека быстро метнулся к ним, но тут же снова вернулся к его лицу. Аомине почувствовал, как налился огнем его знак. Это был он — его соулмейт. Он дёрнулся, словно хотел сделать шаг, но не решился, и Аомине сам дёрнул левым запястьем, матерясь на мешающие трубки и провода, поворачивая руку ладонью вверх — открывая себя и зовя. И он шагнул к нему, показывая своё — отпечаток ауры, сущности самого Аомине — тёмно-синяя пантера. Чтобы закрепить связь, превратить тонкую, едва осязаемую нить в полноценное единение нужно лишь коснуться знака принадлежности. Стать единым целым навсегда. — Чёрт, — прошептал Аомине, слабо улыбаясь и облизывая пересохшие губы, пропадая в глубине глаз напротив. — Я всегда думал, что моя пара — шикарная девочка с классными буферами. И почувствовал, как мгновенно оборвалось что-то в груди. Их пальцы почти соприкоснулись, но его пара вдруг отдёрнула ладонь, отшатнулась, хмуря смешные брови и поджав губы. А затем он замотал головой, попятился. — Нет, постой, — Аомине едва смог прохрипеть это, потянулся вслед за ним, чувствуя, как родное тепло покидает тело. Связь закрыли. Наглухо. — Я… я, — его голос срывался, но он сделал последний шаг, повернулся, рванул дверь на себя. — Я рад, что ты жив. И ушёл. *** — Но это невозможно! — Кисе уже полчаса вопил и махал руками. — Соулмейт не может уйти после встречи. Тем более твой. — Невозможно терпеть твои вопли, — зло парировал Аомине. — У тебя окончательно испортился характер, Аомине-чи. Такао в углу хохотнул, и Аомине в который раз пообещал пооткручивать всем головы, как только его выпустят. В самом прямом смысле слова. Спустя полтора месяца, как только Аомине смог нормально двигаться, не рискуя потерять сознание, он, после недолгого скандала с Мидоримой, отказавшимся его отпускать, попытался сбежать. После второй попытки Мидорима пообещал его связать, а после третьей так и сделал, поочерёдно оставляя друзей возле его постели днём, а на ночь вводя снотворное чересчур активному больному. И никого не волновало, что Аомине жить не мог без своей пары — сам виноват, вот и терпи. — Всем привет. — Куроко-чи, когда ты прекратишь, — проныл отошедший от испуга Кисе. — Ты неисправим, Кисе-кун. Такао-кун, меняемся? — Да, — хором ответили оба и двинулись на выход. — До завтра. Как только их голоса стихли, Куроко принялся развязывать ремни. — Тецу? — Его зовут Кагами Тайга. — Аомине вытаращился на него, затаив дыхание. — Он пожарный. Вот. На кровать упал пакет с одеждой, сверху Тецу положил бумажку с адресом. — Он выставил на продажу свою квартиру, и на сегодняшнюю ночь у него забронирован билет в Америку. Без обратного. Там живёт его отец, тренер и бывший парень. Кажется, он сбегает, Аомине-кун. — Но как ты?.. — Я просто позвонил Акаши-куну. *** — Какого черта ты тут делаешь? — голос был не то чтобы не дружелюбен — он был очень агрессивен. Аомине поставил на место фотографию Кагами с неизвестными ему людьми и обернулся. Тот тяжело дышал, сжимая кулаки, и зло сверлил его взглядом. — Блядь, они правда двойные. — Аомине прикрыл глаза ладонью и тихо рассмеялся. — Проваливай. — Я не собираюсь уходить, чёрт бы тебя побрал! — Больше Аомине не смеялся. — Какого хрена ты свалил, даже не назвав своего имени? — Решил повременить до смены пола, — ядовито ответил Кагами. — Ты не так понял… — Я сказал, убирайся. Мы можем жить порознь, ты это прекрасно знаешь, — Кагами отвёл взгляд. — Можешь продолжать спать с кем хочешь. Пока связь закрыта — мы можем! А теперь уходи. — Ты чувствовал? — Аомине двинулся к замершему на пороге гостиной Кагами, но тот, ощерившись, словно кошка, двинулся от него. О, да, его дикую ауру Аомине прочувствовал ещё в больнице. Не на того напал. — Связь я контролирую лучше тебя. Аомине кинулся вперёд, стараясь схватить левое запястье: не имело никакого смысла что-либо объяснять, он всё равно не смог бы оправдаться. Но Кагами увернулся, отталкивая его другой рукой от себя. Аомине зашипел, прижимая руку к этому месту — на белой майке проступили капельки крови. Кагами практически не уступал ему в росте, а в плечах пошире был, так что и сил у него было немало. Он вскинул взгляд, собираясь что-то сказать, но замер, пораженный тем, что видел. Кагами смотрел с испугом, уже беззвучно шепча извинения и протягивая к нему руки. И в его глазах было столько боли и нежности одновременно. И тут открывшаяся связь рванула, словно вода сквозь плотину. Кагами вдруг оказался рядом, целуя его губы, глаза, нос, странно всхлипывая. А Аомине лишь глупо улыбался, притягивая его ближе, стискивая до боли в своих объятиях. А потом они сжали запястья друг друга, чувствуя, как разрывается и вновь сплетается мир, но уже один на двоих. А дальше Аомине мало что помнил. Только то, как он прижал Кагами к стене, вжимаясь губами в чужой рот. Как дрожали руки, когда он лез под резинку штанов и трусов Тайги, сжимая его ягодицы, прижимая его теснее к своему члену, двигая бёдрами навстречу. И как через десять минут Кагами дико ржал, мчась в больницу, а Аомине, зло матерясь, звонил Мидориме.