Чонгук, а ты помнишь?

Свет тусклой настольной лампы чуть освещает маленькую комнату, придавая некий уют, но глазам неприятно. От тусклого света глаза болят, хочется спать, но нельзя. В правой руке держу третью по очереди шариковую ручку. Они некачественные, раз паста так быстро заканчивается, или я и вправду так много пишу? Белый листок лежит передо мной, так и прося меня быстрее что-нибудь написать. И я робко вывожу на листе: Чонгук. Одно имя, а столько боли. Глотаю побольше воздуха и снова аккуратным, ровным почерком продолжаю: «Я опять пишу тебе письмо, но ты же всё равно не прочтёшь. Я их тебе не дам. Как дела? Наверное, у тебя всё хорошо. Кстати, ты сегодня был горяч во время баскетбола. Я болел за тебя, но ты всё-таки не повернулся в мою сторону. А после матча я увидел тебя с другой омегой, когда ты открывал ему дверь своей машины. Ты такой красивый и сильный. Омеги просто не могут устоять перед тобой. Чимин говорит, что ты иногда поглядывал на меня во время матча, но я не верю. Это же невозможно. Прошло чуть больше полгода, как мы не общаемся. Ты стал таким популярным в университете. У нас было всё хорошо, помнишь? Помнишь, когда мы впервые пошли в первый класс? Я плакал, потому что боялся учителей, но тогда ко мне подсел маленький альфа. Это был ты. Ты успокаивал меня. Говорил, что всё будет хорошо. Ты был умным мальчиком, и я не удивляюсь, что тебя отдали на два года раньше в школу. Помнишь, когда ты впервые защитил меня от других альф? Мы тогда учились в четвёртом классе. После школы, когда я шёл домой, меня схватили двое мальчика-альфы из параллели и начали бить, но, увидев тебя, они убежали. И я всё ещё задаюсь вопросом: „Почему? Почему они убежали?“ Ты же был младше их на два года. Они бы могли и тебя ударить, но вместо этого убежали. Странно… Помнишь, как мы вместе постоянно игрались? Я однажды упал с велосипеда и разодрал колени. Ты тогда опять меня успокаивал, когда я плакал. Слезы остановились лишь после твоего поцелуя в мою раненную коленку, со словами: — Хён, теперь все быстро заживёт. А теперь улыбнись. Помнишь, когда ты впервые ночевал у меня дома? Я прекрасно помню тот момент. Мы допоздна играли в приставку, заказали пиццу и колу, а потом мой папа хорошенько отругал нас, потому что мы громко смеялись, и уложил нас спать. Это было в девятом классе. Тогда я не смог спокойно заснуть, ведь рядом лежал ты. Впервые в жизни я лежал в одной постели с альфой. Всю ночь. При свете луны. Я просто разглядывал твой профиль. Запоминал каждую родинку, каждый шрамик. Запоминал тебя. Помнишь, когда ты сказал мне, что влюблён в одного красивого омежку? Это заявление стало для меня самым болезненным. Но я тогда лишь радостно улыбнулся. Сказал, что рад за тебя, а дома беспрерывно плакал. Мне тогда было очень больно думать о том, что теперь ты принадлежишь другому, что ты будешь целовать и любить только его. Я смирился с этим фактом и продолжал быть твоим хёном. Мы закончили школу и поступили в один университет, но на разные факультеты. Ты на экономический, я на бухгалтерский. Помнишь, когда ты счастливо подбежал ко мне, и, подняв меня на руки, кружил? Я тогда испугался, и сильно обнял тебя за шею. Ты так лучезарно улыбался, а когда поставил меня на ноги, радостно прыгал и хлопал ладошками. Я спросил у тебя: „Что случилось?“ — Хён, у меня появился запах! Пожалуйста, понюхай! Конечно, ведь тебе тогда уже исполнилось шестнадцать. Ты оттянул ворот свитера, чтобы я смог почувствовать твой запах. В нос ударил аромат горького шоколада. Тогда я чуть ли не упал. Ноги стали ватными, совсем не слушались меня, а я жадно втягивал твой дурманящий запах. А ведь тогда у меня была течка, но ты это не почувствовал — я принял несколько пачек блокаторов. А знаешь, почему я их принял? Потому что боялся, что другие альфы не смогут удержаться и сорвутся. Я ведь хранил себя для своего истинного, а мой истинный — это ты, Чонгук. С того момента всё и началось. Ты начал избегать меня всякий раз, когда я подходил к тебе. Полностью игнорировал, а я не мог понять: почему? Почему ты не разговариваешь со мной? Я иногда ловил твои взгляды на себе, но как только поднимал голову в твою сторону, ты быстро отворачивался и уходил. Каждый раз рядом с тобой красуются разные омеги, а когда ты их усаживаешь в свою машину, у меня сердце болезненно сжимается. Неужели ты устал от меня? Нашей дружбе конец? Я стал тебе противен? А ты мне нет, потому что я тебя…» Дописать последнее слово не дает мне дверной звонок. Положив ручку, я смотрю на время. На часах 23:43. Кто может прийти ко мне в это время? Встаю со стула, разминаю спину и шею. Не включая свет в комнате, направляюсь в сторону входной двери, по дороге включая свет в коридоре. Благо, что я живу один, а то отец бы давно шею оторвал нежданному гостю. На всю квартиру раздаётся ещё одна волна дверного звонка. Раздражает. — Иду, — надеюсь, нежданный гость услышал. Напоследок бросаю взгляд на зеркало и поправляю челку. Даю слово, если это будут играющиеся подростки, то я им сам шею оторву, как научил меня мой отец. По дороге я уже успел сильно удариться мизинцем о тумбочку, и, не выдержав ужасной боли, кричу на всю квартиру: — Твою мать! И плевать я хотел на пришедшего человека, пусть знает, что я очень сейчас зол. Простонав от боли мизинца, хромая, добираюсь до двери, и открываю, встречаясь с обеспокоенными чёрными глазами. — Ч-Чонгук? — и всю злость как рукой сняло. Честно, не знаю, что сказать, и поэтому стою молча, смотрю в чёрные как смоль глаза. — Хён, всё в порядке? — обеспокоенным голосом спрашивает Чонгук, бегая взглядом по моему лицу. Я лишь киваю, потому что не в состоянии что-либо сказать. — Можно войти? — его голос неуверенно дрожит, но я все же отхожу в сторону и пропускаю незваного гостя.  — Угостишь чаем? — хриплый голос пробегает по моему телу мурашками. — Конечно. Проходи в гостиную, — говорю и хромаю в сторону кухни, чувствуя взгляд Гука в спину. Приятный освежающий аромат бергамота расползается по всей квартире. За весь процесс приготовления чая, у меня было странное ощущение. Направляюсь в гостиную, поднимая поднос с чашками чая и вазой с любимыми конфетами Гука. Я понятия не имею, о чём можно с ним говорить. Зайдя в гостиную, я не застаю его. Он ушел? Бросаю взгляд в сторону моей комнаты и чуть не роняю поднос на пол. Свет включен. Блядь, я отчётливо помню, что оставил его выключенным. Наспех ставлю поднос на столешницу и быстро направляюсь в комнату. Добравшись, я вижу Чонгука, в руках которого адресованное ему письмо. Пиздец. — Отдай! Стараюсь выхватить письмо из его рук, но все мои попытки бесполезны. Чонгук высоко протягивает руку, а я прыгаю, чтобы достать. — Пожалуйста! — глаза наполняются слезами, голос больше похож на щенячье хныканье. Ещё одна попытка забрать эту чёртову бумагу завершается поражением. Я смахиваю слёзы с лица и сажусь на кровать, прикрывая лицо руками и рыдая. Он не должен был увидеть моё письмо. Он, наверное, даже успел его прочитать. Какой же ты дурак, Ким Тэхён! — Я всё помню, хён. Я перестал плакать, просто сидя в ожидании. А чего я ожидаю? Я чувствую, что ты о чём-то думаешь, Чонгук. Скажи хоть что-нибудь. Кровать прогибается под чужим весом, а запах горького шоколада ударяет в нос. Я незаметно, но жадно вдыхаю аромат Чона. Голова начинает кружиться, а в штанах становится тесно. — Хён, посмотри на меня, — просит меня Чонгук, а я лишь закусываю нижнюю губу. — Пожалуйста. Я медленно убираю руки с лица, но голову не поднимаю. Мне всё еще стыдно. Если подниму глаза, то встречусь с его взглядом. Теплые пальцы приподнимают мою голову за подбородок, а затем вытирают большими пальцами мои влажные щеки. — Гуки, я… — Т-с-с, хён. Теперь моя очередь говорить, — Чонгук глубоко вдыхает воздух и как-то расслабляется. — Ты ошибаешься, если думаешь, что стал для меня противен. Если думаешь, что я устал от тебя. Я помню всё. Я помню, как ты плакал в первом классе. Тогда, когда я зашёл в кабинет, мой взгляд упал именно на тебя. Ты так сильно плакал, а меня папа учил, что если я увижу плачущего омегу, то должен его успокоить. Я тогда был горд собой, потому что впервые в жизни успокоил омегу, — его голос немножко дрожит, а я все никак не могу остановить слезы. Я хотел их удержать, но не смог, и теперь показываю свою слабость. Чонгук ещё раз глубоко глотает воздух и смотрит прямо мне в глаза. — Я помню, как спас тебя от тех альф. В тот момент я искал тебя, чтобы позвать поесть вместе мороженое, но не нашёл тебя, а потом решил пойти к тебе домой. Я, в хорошем настроений, направлялся к тебе. Но шум, доносящиеся из-за угла, я не смог проигнорировать. Осторожно подкравшись сзади, я увидел тебя в компании двух мальчиков-альф из параллели, которые безжалостно избивали тебя, и впервые в жизни испытал это чувство… злости. Они не так просто убежали. Они убежали, потому что я им сказал, что ты мой омега, но кажется ты это не услышал. Когда я подбежал к тебе, ты уже лежал без сознания. Его улыбка сводит с ума, его взгляд заставляет моё сердце биться чаще. Чонгук нервно сглатывает и отводит взгляд куда-то в сторону. — Я помню, как ты упал с велосипеда, когда мы игрались. Ты опять плакал, а я опять успокаивал тебя. Потом поцеловал твою ранку. Мой папа всегда так делал. Я попросил тебя тогда улыбнуться. И ты улыбнулся, не смотря на боль. — Гукки… — Не перебивай, хён. Я так много должен сказать. Прошу. Ты понятия не имеешь, что делаешь со мной. Что заставляешь меня чувствовать, когда ты улыбаешься, — он опять переводит на меня взгляд и, немного приблизившись ко мне, проводит дрожащей рукой по моей щеке. — Я помню, как ночевал у тебя дома. Это была моя первая ночевка в твоем доме. Мне тогда очень понравилась твоя новая игра, и пицца была безумно вкусной. Ты потом рассказал мне шутку, после чего твой папа пришел весь такой сердитый, из-за нашего громкого смеха, и уложил нас спать. Но не забыл поцеловать тебя в лобик. Я тогда вообще не уснул, а ты думал обратное. Я лежал и чувствовал твой изучающий взгляд на себе, но ты потом уснул, и тогда настала моя очередь пялиться на тебя. Ты был таким красивым и милым, когда спал, хён. Я не смог сдержать улыбку. — Чонгук, я т… — не дав мне даже начать, Чонгук приложил палец к моим губам. — Я помню твою реакцию, когда сказал, что влюбился в одного красивого омежку. Ты тогда очень сильно обрадовался и ответил, что рад за меня, а у меня внутри погас лучик надежды. Хочешь знать в кого я влюбился? В тебя, хён. Я ведь тогда хотел просто увидеть твою реакцию, а в конце пожалел, что сделал так. Ты не поверишь, но я тоже плакал. Плакал, потому что думал, что ты не любишь меня, а сейчас… прочитав твоё письмо, мне смешно, и одновременно так легко. Я помню, когда подбежал к тебе, и, подняв, закружил тебя. Ты был таким лёгким, прямо как пушинка, а когда ты сильно обнял меня за шею, то был похож на маленького котенка, о котором хотелось бесконечно заботиться. Я попросил тебя понюхать мой запах. Я ещё тогда почувствовал что-то неладное. Это был твой запах. Такой сильный и охренительный. Запах клубники. И пусть ты пил тонну блокаторов, но запах перед истинным никогда не сможешь скрыть. С того дня я начал тебя избегать, потому что боялся, что не сдержусь и сорвусь с цепи. Боялся причинить тебе боль, потому что был не опытен в постели. Боялся испортить нашу дружбу, а ведь между нами ничего нет кроме неё. Я думал, что у тебя не было особых чувств ко мне, а значит, больше, чем друзья, мы не сможем стать, но последнее незаконченное предложение в твоем письме заставляет задуматься. Пожалуйста, закончи его. Прошу тебя. Я верю, что это последнее слово изменит нашу жизнь, хён. Мы смотрим друг другу в глаза и сидим в ожидании. Он ожидает от меня ответа, а я ожидаю тот момент, когда я смогу сказать ему, что люблю. На заднем фоне тикают настенные часы, а атмосфера в комнате давит на моё сознание. Я открываю и закрываю рот, не в силах что-нибудь сказать, а слёзы все ещё текут по моим щекам. Мой взгляд спускается всё ниже и ниже, и наконец останавливается на нежных губах Чонгука. — Что за чертовщину я несу?! Прости! Забудь обо всём, что я сказал… Я пойду… Я не буду на тебя давить, хён. Я не подумал о тебе… Наверное, ты меня не простишь. Мне не надо было приходить… Прости, хён, — он встаёт с места и делает один шаг назад, при этом ударяя кулаком стену и зарываясь пальцами в волосы. — Чего я вообще ожидал? Я такой дурак. Хён, прости. — Люблю! — не знаю откуда у меня появилась такая уверенность, но я встал с кровати и так громко сказал, что сам смутился. — Хочешь, чтобы я продолжил незаконченное предложение, да? Потому что я тебя люблю! Хочешь уйти? Так уходи! Что стоишь? Иди! Он улыбается?! Издевается что ли? Я, тяжело дыша, смахиваю слезы. Не замечаю, как Чонгук уже стоит передо мной. Гук улыбается и осторожно берет моё лицо в свои ладони. — Прости меня, хён, — шепчет он и осторожно касается губами моих. Он целует нежно, прижимая меня к себе за талию. Смущение отступило, и я, закрыв глаза, ответил на поцелуй. Мои руки обвили его шею, он углубил поцелуй, жадно терзая мои губы и слегка покусывая их. Язык скользнул внутрь, проходя по небу, зубам. Движения наших губ и языков становятся жадными и ненасытными. Я тихо стону через поцелуй, а Чонгук хищно улыбается, спускаясь ниже. Кончиком языка он прошелся по основанию шеи и тут же слегка прикусил, поцеловав место укуса. Я прикусил нижнюю губу и тихо простонал от боли. Он поставил метку?! — Повтори, — хрипло просит он, — ещё раз. — Я люблю тебя, Гукки, — шепчу я и смущенно отвожу взгляд в другую сторону. Чонгук широко улыбается и снова впивается в мои губы. — Я тоже люблю тебя, хён, — отстраняясь от моих губ, говорит Чон. Я прижимаюсь лбом к его лбу и смотрю ему в глаза, всё еще обнимая его дрожащими руками за шею. Вся боль того времени, что мы провели полгода без друг друга, уходит, сменяясь ощущением безумного счастья. Мы оба странно улыбаемся, прижимаясь друг к другу лбами. Мы сходим с ума от общего нашего запаха. Клубника в горьком шоколаде. — Чай остыл, Гукки. — Уже не хочу, хён. — Там есть твои любимые конфеты. — Поставь снова чайник на плиту и желательно побыстрее. У тебя есть пять минут, хён, а то слопаю все конфеты без тебя и без твоего чая.