Тысяча солнц

      Она всегда ненавидела желтый цвет. С самого детства, быть может, с того момента, когда мама сказала ей, что желтый цвет — очень хороший, ведь это цвет солнца. Но кто сказал, что ей нравится солнце? Мягкий полумрак всегда был по душе Лилии. Такой, как дарила луна, заглядывающая в окно по ночам сквозь неплотно задернутые шторы.       И снова. Снова под дверью, в который раз. Маленький букет из одуванчиков, перевязанный синей атласной лентой. Желтые цветы. Как насмешка над нею. Хотя… это не так, ведь никто не знает о ее неприязни. И после каждого выступления, слыша короткий тройной стук в дверь гримерной, она знала, что увидит у порога крохотный букетик. И ни слова к нему. Ни знака. Ни намека. Ни записки. Ничего.       Поначалу ее никак не задевал этот странноватый подарок. Даже немного раздражал — что за насмешка? Она прима, в конце концов, ей дарят огромные роскошные букеты, в котором десятки, а порой даже сотни роз были искусно собраны в композиции. Самые разные цветы всегда наполняли ароматами ее дом. А тут вдруг — одуванчики. Желтые, мать их так.       Раз. Другой. Третий. Пятый. Десятый. Не пропуская ни единого выступления, как будто это священная обязанность, кто-то незримый приносил эти чертовы цветы с чертовой лентой. И если раньше Лилию это только раздражало, то теперь, каждый раз, когда это случалось, она чувствовала легкую досаду. Почему же тот, кто делает это, никак не намекнет о своей личности? Не позволяет ей узнать даже его имя? Что уж там — увидеть его самого. Обидно. Обидно до коликов под ребрами, до ноющей боли в ногах. Хотя это, скорее, из-за усталости. Но на этот раз…       Двадцать три одуванчика. Лилия знала это. Потому что зачем-то пересчитывала всегда, когда получала новый букетик. Может, это намек? Может, тот, кто дарит их, хочет что-то этим сказать? Может, это число на календаре? Какая-то важная дата? И каждый месяц, когда наступало двадцать третье число, Лилия ждала. Но ничего особенного не происходило. Когда она поднимала букетик, из него выпала маленькая бумажка. Розовая, приятная на ощупь, свернутая в крохотный кораблик, испещренная какими-то надписями аккуратным почерком с легкими завитками. И сердце примы дрогнуло. Пальцы так плохо слушались, когда она разворачивала это подобие оригами.       «Я готов подарить тебе тысячу солнц за одну лишь улыбку и взгляд. За дрожанье твоих ресниц, за короткий вздох. Я буду вечно твоим должником, не в силах отплатить тебе за то, что ты подарила мне небо».       Никто не говорил ей подобного. Она слышала множество комплиментов, столько раз подавала ладонь для поцелуя, столько раз видела восхищенье в глазах людей, столько раз слышала громоподобные аплодисменты, выходя на поклон. Почему же сейчас, от простой незамысловатой записки и от букета нелюбимого цвета так трудно дышать и так хочется плакать? — Покажись… — срывается с тонких губ.       Но никто не приходит. *** — Боже правый, да кто вообще сказал, что она может танцевать?! Она настолько неуклюжая, что едва не наступила мне на ногу во время последнего выхода!.. Лилия? Лилия, ты здесь вообще?!       Девинина щелкает пальцами перед ее носом, заставляя вздрогнуть и вернуться в реальный мир. — Что? — Лилия смотрит непонимающе. — Опять не слушала! — обиделась подруга, надувшись и громко цокнув языком. — Где ты витаешь в последнее время?! Что с тобой вообще?! — Всё в порядке, просто устала немного, — стандартно оправдавшись, Барановская переодевается. Наконец-то домой. Вот только… Никто не стучит в дверь. И не оставляет эти мерзкие цветы. Она уже трижды выступила с того самого дня, как получила первую и единственную записку. Что же случилось?! Неужели он решил исчезнуть? Неужели она… больше не нравится ему? — Давай поговорим завтра? — просит она, почти умоляюще взглянув на Девинину. Конечно, среди балерин настоящая дружба — явление редкое, но в их случае, кажется, все в порядке. — Я правда очень устала. — Ла-а-а-а-дно, — отмахнувшись, соглашается подруга. — Я же всё понимаю. Эта корова Маяковская, да? Забудь про нее, ей далеко до тебя. Если она станет примой, то я — пятнистый барсук.       Хохотнув над собственной шуткой, Девинина уходит. А в голове у Лилии один вопрос — где эти чертовы цветы? И только сейчас она задумалась о другом. О том, что должно было озадачить ее уже давно.       Сегодня шестнадцатое декабря. Как, где этот человек-невидимка умудрялся доставать весенние цветы?! Одуванчики не продаются в магазинах! Что он за демон такой, если даже в дни, когда метель завывала за стенами театра, он приносил ей эти маленькие солнца?!       Тройной стук в дверь. А она встала со стула даже слишком резко, и уставшие ноги отозвались резкой болью в мышцах. Она распахнула дверь и выглянула в коридор. Снова никого. И лишь у ног лежат они. Дурацкие одуванчики с синей атласной лентой. И маленький кораблик.       «Мне хотелось бы верить, что ты думала обо мне. Что печалилась, не получая цветов. Я слишком эгоистичен, прости. А может быть, просто дурак. Больше я так не поступлю. И тысяча солнц обязательно будут твоими». — Да к чертовой матери тысячу солнц!       Уже нет сил терпеть эти мученья. Почему он издевается над ней?! — Двадцать третье число, ты слышишь?! — она кричит, даже не заботясь о том, что подумают о ней, не думая о том, будет ли она услышана тем, к кому обращается. — Не придешь тогда — исчезни совсем!       Тишина была ей ответом. Закрыв лицо руками, она заплакала. Впервые за много лет. ***       Она пришла сюда в тот самый час, когда чаще всего заканчивались ее выступления. Она соврала, что забыла в гримерке важную вещь, и лишь под таким предлогом прошла в театр. Сегодня у нее выходной, но это не важно. Двадцать третье декабря. И сам дьявол не заставит ее уйти.       Время так тянется, часы на стене тикают слишком громко. Или это ей так кажется? Пару раз она отвлекается на них, неотрывно глядя на красную секундную стрелку. Тишина. Почти. Кроме этого поганого «тик-так».       Стук. Один. Второй. Третий. С такими паузами. И снова сердце Лилии замирает. Она не знает наверняка, но откуда-то в ней поселилась уверенность в том, что сегодня он не уйдет. Эта сволочь, приносящая дурацкие желтые весенние цветы.       Он так мягко, так нежно и даже смущенно улыбается ей. Он смотрит в ее глаза виновато, и, похоже, не сразу находит, что сказать. И сжимает в руке двадцать три одуванчика, перевязанные синей лентой. — До тысячи еще далеко…       Ох, этот голос. Наконец-то она слышит его! — Я не могу исчезнуть, пока всё не отдам…       Звонкая пощечина, и теперь он смотрит на Лилию так удивленно. — Прибавь к долгу еще шестьдесят девять! Как ты мог трижды оставить меня без солнца?!       Он улыбается и опускает голову, прикрыв глаза. — Прости… ***       Она всегда ненавидела желтый. Но с тех самых пор, как она сказала «Да», в ее гардеробе всегда было что-нибудь этого цвета. Обязательно солнечного оттенка. Платок, сумочка, туфли или даже платье. И сегодня, когда она официально больше не будет замужней, на ней Желтое пальто. — Ну что ж… Вот и всё…       Яков сегодня немногословен. Словно кошки скребут на душе, и так тяжко. Но ничего уже не изменить. Они оба приняли решение. И, может быть, у них получится не держать друг на друга зла. Они выходят из здания городского суда вместе, но их уже ждут две машины такси, которые увезут каждого в свою сторону. Что говорят в таких случаях? «До свиданья»? Она не уверена. — Спасибо за небо…       Сердце стукнуло и замерло. Почему он это сказал?! Держись достойно, Лилия. — Не думай, что этим всё обойдется. Я еще не получила свою тысячу солнц.       Он улыбается ей. Как тогда. — Прости. Я отдам.       Она всегда ненавидела жёлтый. Но это не тот случай.