Терапия по методу Даддерса

Когда Гарри в конце августа, перед самым поступлением в Аврорат, объявил, что собирается навестить Дурслей, Рон выпучил глаза и спросил, не спятил ли он. И понять эту реакцию Гарри мог, но... — Мне нужно... чувство завершённости, — кое-как пояснил он. Теперь, подходя к дому, он немного сомневался, насколько оно ему нужно. Что за чушь, в самом деле? Возвращаться к родственникам, говорить, что война закончилась и все в порядке, было совсем необязательно, они-то вряд ли горели желанием узнавать, как у него дела. Но, тем не менее, отказываться от помощи с переездом обратно в свой дом не стали. Так что несколько дней он провел бок о бок с семейством и успел обменяться с дядей и тетей большим количеством слов, чем, наверное, за последние лет пять, что жил с ними под одной крышей. И это оказалось не так уж мучительно и неловко, как он ожидал. Сообща они привели дом в порядок, и всё шло к тому, что пора было уже распрощаться навсегда, но — видимо, из чувства приличия — тетя Петуния предложила ему поужинать с ними. Отказываться показалось как-то неудобно, поэтому он аппарировал в Литтл Уингинг, чувствуя почти гордость от того, что теперь законно может это делать, и ровно в семь вечера постучался в знакомую дверь. Здороваясь, дядя Вернон с опаской оглядывал его, как будто все еще ожидал, что Гарри выкинет какой-нибудь фокус, тетя Петуния сновала по кухне, суетясь больше обычного, а Дадли подпирал плечом стену в коридоре, как будто не знал, дать ли знать о своем присутствии или улизнуть подальше. Он упорно избегал взгляда Гарри, но в разговор вступал спокойно и говорил слишком серьезно и настолько взвешенно, что у того закралось подозрение, что кузен нервничает посильнее своей матери. От торта удалось избавиться далеко не сразу: родственники старательно не замечали его, и Гарри мельком пришло в голову — уж не думают ли они, что он как-то заколдовал его? Наконец, когда тот добрые полчаса простоял на столе, частично скрытый салатницей, Дадли предложил: — Может, это лучше убрать в холодильник? Чтобы остыл, а то... Гарри чуть не рассмеялся — сказал он это очень деловито, как будто речь шла о чем-то действительно важном. Смешок удалось скрыть, но Дадли упёрся взглядом в него, и Гарри попытался изобразить умеренно виноватое выражение лица. Кузен мог сколько угодно строить уверенного в себе взрослого, но сквозь него все равно проглядывал всего лишь недавно выросший подросток. — Когда речь идет о таком лакомстве, — невозмутимо сообщил Дадли, чуть качнувшись вперед и понизив голос, — важно не теряться. Всё-таки прорвавшийся наружу смех вышел немного неловким, но Дадли не придал этому значения: бережно подхватил торт и как ни в чём не бывало потопал в коридор. Тетя Петуния обеспокоенно проследила за ним, слабо улыбнулась одними губами, когда заметила, что Гарри за ней наблюдает, и неуверенно предложила: — Еще картошки, Гарри? Он чувствовал себя невероятно странно: дом и люди в нем были знакомыми, но все так изменилось, и ему с трудом верилось, что здесь он вырос. Вежливость тети с дядей только усиливала ощущение нереальности происходящего... а вот сладкоежка-кузен возвращал все на свои места. Вернувшись, изрядно повеселевший Дадли с заметным удобством устроился на стуле: откинулся на спинку, поднес к губам чашку с чаем и принялся медленно его потягивать. И, видимо, вытянул ноги — Гарри почувствовал, как его ботинка коснулось что-то, чуть не придавив мысок, и замерло, почти не отодвинувшись. Он поерзал на месте, надкусывая стейк, и на несколько секунд замер с вилкой во рту, заметив, что Дадли смотрит прямо на него. Он медленно прожевал, сглотнул, не разрывая зрительного контакта. С другой стороны от ботинка образовалась вторая ступня. Вздрогнув, Гарри облизнул губы и, стерев салфеткой со щеки остатки соуса, которым умудрился уляпаться от неожиданности, потянулся к своему стакану. — Очень вкусно, спасибо, тетя Петуния. Они завели какой-то разговор — общие, нейтральные темы, которые неопасно обсуждать даже с чокнутым племянником-волшебником. Гарри вежливо поддакивал и в нужных местах вставлял вопросы с выражением умеренного любопытства на лице. От все сильнее прижимающейся ноги удержать это выражение становилось труднее и труднее... Дадли положил в чашку еще ложку сахара, тщательно размешал, зачерпнул немного и поднес ко рту, подув, словно несколько минут назад не пил тот же самый чай, и медленно хлебнул. Гарри заторможено повернул голову и посмотрел на часы. Удивительно, как быстро время пролетело. Этот взгляд тетя Петуния, видимо, заметила. — Будешь уже собираться, Гарри? — Да ладно, мам! — не поднимая головы, пробасил вдруг Дадли. — Поздно уже. Пусть в старой комнате переночует. Гарри вздернул брови. Внутри поднялась смешанная волна чувств и мыслей, но напоминать, что он может просто аппарировать в свой дом, он не стал — отчасти из-за удивления, а отчасти из любопытства: он не ожидал этого от кузена. Ну ладно, может и ожидал... но все равно удивился. — Да... хорошо, — покладисто согласилась немного растерянная тетя Петуния и предостерегающе положила дяде Вернону руку на плечо, явно почувствовав, что он собирается прокомментировать это предложение. — Я принесу белье. Сидели они еще долго, даже слишком, по мнению Гарри. Разговоры за столом в семье Уизли были приятны, но у Дурслей всё казалось слишком напускным. Дядя Вернон кряхтел в усы, увеличивал громкость в телевизоре, тетя Петуния бросала на него укоряющие взгляды и убирала пульт, Дадли с одинаковой степенью интереса пялился то в тарелку, то на Гарри, то в этот самый телевизор. Все было очень ново и вместе с тем — привычно. В конце концов, когда время перевалило уже за полночь, тетя Петуния, словно спохватившись, поднялась из-за стола и предложила Гарри «пойти отдыхать». Дядя Вернон в это время с наслаждением цедил коньяк, его лицо раскраснелось, и он упорно продолжал салютовать стаканом Дадли, предлагая ему тоже «наконец» попробовать. Тот преувеличенно упрямо отнекивался, и Гарри, втихаря наблюдая за этой сценой, от души веселился: уж он-то точно знал, что кузен ещё несколько лет назад вылакал свою первую рюмку взрослой жизни. * * * Когда ему удалось подняться в свою комнату и плотно прикрыть дверь, Гарри на мгновение даже зажмурился, не включая света. Еще разок переночевать в этом доме — как будто всё и без того не казалось сплошным сюрреализмом — было странной идеей. Он долго ворочался на кровати, смотрел на тёмный потолок. Когда он был здесь в последний раз? Впрочем, не важно, тут совсем ничего не изменилось, и теперь воспоминания накатывали помимо воли. Он приподнялся на локте, чутко вслушиваясь в тишину, напрягая слух... Так и есть: в коридоре что-то скрипнуло, раздались тихие, крадущиеся шаги. Гарри улыбнулся, снова откидываясь на подушку и во все глаза смотря вперёд: дверная ручка осторожно повернулась, дверь медленно приоткрылась, и в проёме возникла мощная фигура, застывая на пороге. — А я думал, ты так и не придёшь, — хмыкнув, тихо сказал Гарри. — Заходи. Дадли без слов шагнул через порог, бесшумно прикрывая за собой дверь и поворачивая защёлку. Грузно прошёл по комнате, сел на край кровати, оттеснив при этом Гарри к самой стене. Помолчал, тяжело сопя и сосредоточенно хмурясь, словно не мог справиться с мыслями, одолевающими его. Гарри пристально смотрел в ответ, ожидая, пока кузен отомрёт. — Это было очень страшно? — спросил тот наконец, странно глядя. — Ну... война? Гарри пожевал губу. Он ожидал этого вопроса. Не от тёти и дяди — им было всё равно, даже несмотря на их безукоризненную вежливость сейчас, спустя год (подумать только, всего лишь год, а не целую жизнь, как иногда казалось!) после их последнего прощания. Дадли — другое дело, ведь тот знал, давно уже знал о Гарри кое-что, чего не знали даже друзья. А самое главное — он мог помочь. И, в общем-то, уже помогал раньше — справляться с тем непосильным грузом ответственности, что давил на него ещё перед войной, со страхами, с невыносимым чувством, что всё зависит от тебя, что все ждут твоих действий и решений. Кузен не ждал его решений. Не давил, не заставлял: он просто разделил этот груз, когда однажды завалил Гарри в этой вот самой спальне, забирая всю эту долбанную ответственность себе. Это был один из летних вечеров, тётя с дядей куда-то ушли допоздна. На улице хмарило, шёл дождь, и Дадли тоже не пошёл шататься с друзьями, а остался дома, слоняясь из гостиной на кухню и обратно. Они зацепились тогда с ним — буквально из-за какой-то ерунды, и Гарри не выдержал: психанул и устроил истерику — не из-за мелкой ссоры с кузеном, конечно, а просто потому что уже не справлялся с собой, со своими страхами и напряжением. Сколько можно? И он вопил, как бешеный, топал ногами и даже хотел повторно сбежать из дома, как делал уже однажды, перед третьим курсом, но тут в сценарий вечера вмешался Дадли, внося свои коррективы. Всё это время он просто молча наблюдал за орущим, сорвавшимся с катушек родственничком, а когда тот, выдохшись, бросился в комнату — собирать вещи и заколдовывать напоследок «весь этот ненавистный дом», пожал широкими плечами и, насупившись, поднялся вслед за ним, решительно входя в комнату и закрывая за собой дверь на ключ. Гарри непонимающе уставился на него, попятился, угрожающе выставляя перед собой волшебную палочку. — А я знаю, что тебе нельзя колдовать на каникулах, — спокойно выдал тот и, игнорируя сердитое шипение совершенно опешившего Поттера, молча толкнул его на кровать. Гарри сначала ничего и не понял, а когда понял, то хлопать в шоке глазами было поздно, да и вырываться из крепких медвежьих объятий тоже уже не хотелось. Потому что его кузен, этот тупой, жестокий и самодовольный тип, внезапно оказался не таким уж тупым. И даже не очень жестоким. И, что уж ни в какие рамки не лезло — совсем не самодовольным. Он его тогда буквально выбил из колеи: целовал, грубо ласкал, не позволяя ничего делать, предоставляя возможность отрешиться — вообще от всего. Полная потеря контроля над ситуацией завела так, что перед глазами мутило. Ни до чего особого у них тогда, разумеется, не дошло — просто тискались, вернее, Дадли собственнически щупал довольно мычащего и дёргающегося Гарри через одежду везде, где хотел, вертел на кровати, заломив ему руки — не всерьёз, а так, для порядка. Потом поставил на четвереньки, бесцеремонно утыкая лицом в подушку, и Гарри, задыхаясь и краснея от стыда и возбуждения, сам позволил рассматривать и трогать себя и млел, впервые в жизни вообще ни о чём не думая и не переживая. Все мысли улетели из головы, ему просто было хорошо. И Дадли, судя по всему, тоже — тот тёрся о него, бормотал что-то, стискивал сбитыми в уличных драках пальцами худощавое тело, прижимался со всей силы и довольно пыхтел. Гарри тогда это настолько ударило по мозгам, что он странным образом ощутил, как разжимается туго сплетённый узел внутри. Ощутил такую свободу, что после долго ещё ходил в эйфории — расслабленный, умиротворённый. И, конечно, очень скоро захотел ещё. Он сглотнул, выныривая из воспоминаний. Посмотрел на кузена, с сосредоточенным выражением лица наблюдающего за ним. — Да, Большой Дэ, — ответил на вопрос — серьёзно, но и с насмешливой ноткой. Просто, ну... всё ведь уже кончилось, война позади. И хотя нервы теперь совсем ни к чёрту, по ночам одолевают кошмары, днём преследуют воспоминания о погибших друзьях, постоянно накрывают откаты за пережитые ужас и стресс, всё равно, так или иначе — всё уже кончилось. Значит, и нефиг похоронную рожу строить. Гарри с усилием улыбнулся — кривовато, ну и ладно. — Такое всегда страшно, Даддерс, — сознался честно. — Я теперь такой псих, ты себе даже не представляешь, — он нервно хихикнул. Дадли неожиданно усмехнулся, посмотрел прежним взглядом, как тогда, и сказал: — Я не знал, можно ли... это... — он запнулся, силясь подобрать нужное выражение, не смог и махнул рукой. — Ты же крутой волшебник, да? Этот ваш мистер Дингл рассказывал. Ещё как шарахнешь магией по яйцам, кто знает, какой ты стал после... — заметив, как Гарри болезненно хмурится, он не стал договаривать и мотнул подбородком, послушно меняя тему. Бросил голодный, мутный взгляд: — Ну, теперь-то и сам вижу, — и знакомым уверенным движением провёл рукой по телу перед собой — от груди до паха. Гарри мгновенно расслабился, подставляясь под ласку, вытянулся в струнку, чуть ли не мурлыкая. — А ты изменился, — с одобрением констатировал Дадли, ощупывая его плечи и мышцы рук. — Уже не такой доходяга. Накачался? — Угу, — почти не слушая его, Гарри блаженно улыбнулся, прикрывая глаза и слегка выгибая спину. Накачаешься тут, целый год слоняясь по лесам Британии и ночуя где придётся. Пробные, пока почти невесомые касания в момент окрепли, стали властными. Тяжело втянув носом воздух, Дадли по-хозяйски надавил на чужой, давно уже выпирающий через ткань белья напряжённый член, приподнял пальцем резинку трусов и отпустил — она звучно шлёпнула по твёрдому прессу. Прибалдевший Гарри вздрогнул от неожиданности, дёрнулся и слегка застонал, раздвигая колени. Дадли поднялся с кровати. — Снимай это, — он указал на трусы, начиная и сам быстро раздеваться. Не думая возражать, Гарри поспешно стащил с себя чёртову тряпку, швыряя на пол. Потом окинул горящим взглядом полностью разоблачившегося Дадли, стоящего перед ним, посмотрел ниже, оценивая толстый, весь перевитый венами вздыбленный член с багровой головкой, покачивающийся почти перед лицом. Дюймов десять, не меньше! Гарри громко сглотнул. — Он в меня не влезет, — несколько спав с лица, заявил убеждённо. Дадли переступил с ноги на ногу, мотнул головой, обхватывая член рукой и проводя вверх-вниз. — Я буду осторожно, — уверил он, снова приближаясь к кровати. — Я... пальцами сначала там... как следует всё, — высказался сумбурно. — Давай, Гарри, вставай как надо, — не дожидаясь ответа, он ухватил кузена за бока и перевернул на живот. Даже не думающий сопротивляться Гарри издал смешок и подтянул колени, ложась грудью на кровать и бесстыдно оттопыривая задницу. — Да делай что хочешь, — шально выдохнул он и расставил ноги пошире, полностью расслабляясь. — Только смажь, а то я... — Смажу, смажу, — успокоил его Дадли и легонько похлопал по выгнутой спине. Отошёл на минуту, пошуршал одеждой, сваленной на стуле рядом, и опять взобрался на кровать. — Не шевелись. Будет очень больно — скажешь, — на этих словах Гарри почувствовал, как в него толкается что-то мокрое и прохладное, судя по всему — обещанные пальцы. — Сразу два? — сдавленно поинтересовался он, вскидывая задницу. — Садис-ст... — Нет, это один, — прокомментировал заявление Дадли, и тут же Гарри ощутил, как задницу распирает ещё больше. — Вот теперь два, — доложил тот зачем-то вслух. Подвигал ими немного, провернул внутри, согнул-разогнул, слушая довольные всхлипы, и решительно присунул ещё один. То есть, попытался, но Гарри, сжавшись, простонал что-то невнятное и вильнул тазом, чуть не сверзившись с кровати. Дадли придержал его рукой, шлёпнул по заду: — Не брыкайся, идиот непутёвый, зашибёшься ещё ненароком, — и аккуратно, но неумолимо всё-таки пропихнул в уже слегка растянутое отверстие чёртов третий палец. — Ай! — Гарри взвыл, взметнув головой так, что поднялась и опала чёлка. — Больно, придурок! — Не ври, — невозмутимо возразил Дадли, даже не пытаясь прекратить свои действия. — Ты сказал говорить, если больно, — болезненно охая, процедил тот. — Нет, я сказал — если будет очень больно, — низким от возбуждения голосом поправил Дадли. — Так что не гони, это всего лишь три пальца, я делал это раньше. Просто потерпи, не дёргайся ты. Тебе разве не нравится? — и пошевелил пальцами внутри, вырывая у Гарри мучительно-сладкий вздох. — Ещё поглубже? — уточнил деловито. — Да... ох, да-а. Ещё немного... Оу-у!!! — Тихо ты, — испуганно шикнул Дадли на разошедшегося кузена. Просунул руку вперёд, вздёргивая его на четвереньки и запечатывая ему рот широченной ладонью, навалился сверху, сосредоточенно сопя. Гладил и слегка щипал, мял свободной рукой ягодицы, раздвигая их пальцами, потом вновь проталкивал их в горячую тесноту, методично растягивая с каждым разом всё шире, вводя всё глубже, почти уже до костяшек. Гарри, мокрый от пота, бился в его железной хватке, мычал ему в ладонь, вертел головой, но Дадли в каждом его судорожном всхлипе чувствовал — кайфует. Как и тогда, давно, кайфовал, недоразумение лохматое. Вон как крутит задом, сам насаживается, такой распалённый, открытый... Нет, всё-таки его кузен — совершенно бесстыжий тип. Дадли тяжело и медленно выдохнул, чувствуя, как громко и больно бухает о грудную клетку сердце, точь-в-точь, как на ринге, при спарринге с равным по силе партнёром, когда выкладываешься на полную, а после боя ещё долго приходишь в себя, унимая бушующий в крови адреналин. Голову вело, член, обычно в силу размера всегда немного опущенный вниз, сейчас настолько налился кровью, что торчал прямо и слегка пульсировал. Пальцы в разгорячённом теле уже ходили свободно, Гарри сладко всхлипывал, подаваясь навстречу каждому движению, и Дадли решился на большее. Три пальца — это хорошо, но у него ствол всё равно намного толще, если он сейчас попробует всунуть хотя бы головку — порвёт там у Гарри всё нафиг. Он нашарил валяющийся на кровати полураздавленный тюбик с кремом, выдавил побольше, размазывая по руке. — Вот сейчас потерпи, только не вопи, — пробормотал негромко, снова покрепче зажимая Гарри рот, и, свернув ладонь лодочкой, с усилием начал вводить её в растянувшееся до предела отверстие. Гарри резко распахнул глаза, брыкнулся, как норовистый конь, подаваясь вперёд. От неожиданности Дадли ослабил хватку, и Гарри моментально снялся с терзающих его пальцев — то есть, получается, почти целой руки! — рухнув животом на смятую постель. — Одурел? — задыхаясь, ошалело просипел сорванным голосом. — Ты что, в меня кулак решил засунуть? — Нет, только пальцы, — Дадли уже пришёл в себя и снова упрямо, как питбуль, полез к вожделенному телу, потянув за бока и опять ставя раком. — Даддерс, — послышался нервный хриплый полушёпот. — Может, не надо? Просто трахни меня. Рука — это слишком, я не смо... — Тихо, — обрывая жалобный лепет, коротко велел Дадли и вдруг перевернул Гарри на спину, нависая сверху и заглядывая в испуганные, но блестевшие от никуда не ушедшего возбуждения глаза. — Ну, ты чего? — убедительно заговорил он. Взялся за свой член и покачал, демонстрируя: — Смотри, я тебя так покалечу. Надо ещё растянуть. М? Ты просто расслабься. Давай, хочешь? Закрой глаза. Только это... — он запнулся, — помоги мне немного, раздвинь сам... Гарри, словно загипнотизированный этим горячим шёпотом, молча кивнул, расставляя колени шире, и просунул руки, послушно раздвигая ягодицы дрожащими от напряжения пальцами. Глаза закрывать не стал и закусил губу, неотрывно следя, как Дадли вновь опускает сложенную в щепоть ладонь вниз и медленно погружает в него, пока совсем неглубоко. Тот не давил, действовал хоть и по-обычному напористо, но осторожно, почти бережно, и постепенно Гарри опять расслабился, впуская в себя ещё немного больше... и ещё... Потом вдруг дёрнулся, задышал часто и поверхностно, стиснул в кулаках сбитую в ком простынь, упираясь пятками и выгибаясь на кровати. — Даддерс, я сейчас... — зажмурившись, прохрипел незнакомым голосом, — твою мать, сейчас... — Стой! — Дадли поспешно зажал его член у основания, одновременно вытягивая пальцы из покрасневшего входа. С любопытством опустил глаза вниз, глядя в немом восторге. Хорошо разработанный, растянутый сфинктер судорожно сокращался, пытаясь сомкнуться. Чувствуя, как от этого зрелища перехватывает дыхание, а в голове окончательно мутится, он приподнялся. — Гарри, ну-ка, — говоря как обычно кратко и по существу, он подхватил его под колени, закидывая ноги себе на плечи. — Да, вот так... — и, подтянув его повыше, пристроил головку к блестящему от смазки входу. — Готов? — спросил из последних сил, пристально глядя в худое, раскрасневшееся лицо в обрамлении растрёпанных волос. — Давай, — еле слышно выдохнул тот, снова вцепляясь руками в простынь и сгребая её в горсть, а в следующую секунду уже громко дышал — как-то редко, с перебоями, — принимая в себя дюйм за дюймом каменно-твёрдый, слишком крупный для него, несмотря на долгую подготовку, член. — Твою мать, Дадли, — задыхаясь, простонал он. — Как ты с такой дубиной живёшь, а?.. — Так и живу, — пробурчал тот, подаваясь бёдрами вперёд и вставляя до конца. Гарри охнул, мигом затыкаясь, лицо свело гримасой. Не двигаясь, Дадли шумно выдохнул, переводя дух и вытирая рукой взмокший лоб. — Ни одна девка ещё не дала, боятся, вот я и по мужикам... того... Да и вообще... — Он сделал первое пробное движение, зашипел сквозь зубы, теряя нить разговора. — Нормально? — уточнил на всякий случай и, получив утвердительный кивок, молча начал двигаться, постепенно наращивая темп. Гарри ёрзал по кровати, закатив глаза и кусая губы. Особо шевелиться в таком положении он не мог, поэтому отдал всю инициативу Дадли, а сам лишь совсем чуть-чуть толкался навстречу, вскрикивая всё громче, за что получал шлепки по заднице и приглушённые просьбы заткнуться и не будить не только весь дом, но и квартал. Гарри отмахивался, напрочь игнорируя указания. — Какие у тебя планы... на потом? — с трудом выдавил он вдруг. Мысль билась совсем на поверхности сознания, и казалось важным озвучить ее, хотя дыхания на это не совсем хватало. Дадли долго молчал, никак не отреагировав и не сбавляя темп, и Гарри подумал, что он не услышал. Не так уж и важно было. С каждым толчком ему все меньше и меньше хотелось думать. Тягучая боль резко смешалась с удовольствием, и он почувствовал себя абсолютно удовлетворённым. Сердце колотило, а когда на близкий к разрядке член опустился здоровенный кулачище, обхватил, стиснул покрепче и, сразу подстроившись под ритм, принялся водить вверх-вниз, в голове все совершенно улеглось, наступила абсолютная пустота. — Какие... планы... — на двух выдохах произнёс Дадли, и Гарри даже не сразу понял, о чем речь. — Сначала бы... — он задел очень чувствительно место, ещё и ещё раз. Гарри как будто подкинуло на кровати, выгнуло дугой, рот опять, в который уже раз, запечатала огромная рука, крепко зажимая, заглушая протяжный вскрик. По телу прошлась волна, Гарри затрясся, кончая и чуть не прикусив мясистую ладонь, и вяло отодвинул ее ослабевший рукой. Дадли ещё не сдавался, но, судя по тому, как участилось тяжёлое дыхание, стало прерываться, и ему недолго осталось. Член внутри напрягся больше и запульсировал. Мощно подаваясь телом вперёд, Дадли на пару секунд завис, промычал что-то бессвязное и с тихим стоном вышел из Гарри. Несколько капель брызнули на кожу. Немного отдышавшись и придя в себя, Гарри завозился, пытаясь устроиться, но узкая кровать для таких развлечений явно не была предназначена. Сейчас, когда возбуждение сменилось слабостью, неудобство позы ощущалось гораздо сильнее. Глаза закрылись почти сами собой. Дадли коротко хохотнул, вставая и одеваясь. Потом похлопал его по коленке: — Поспи, — звук удаляющихся шагов затих у двери. Гарри пошевелил губами, во рту пересохло, но позвать он все же смог, открыв один глаз: — Даддерс? — кузен обернулся в дверной проёме. — Потом ещё разок... повторим? Тот поскрёб затылок пальцами, охотно кивнул: — Ага. Я вообще-то сейчас хотел... только схожу кое-куда. Гарри аж проснулся, распахивая глаза: — Что, сейчас?! Но... — Не обсуждается, — отрубил Дадли и, не дожидаясь возможных возражений, вышел в коридор. Гарри несколько минут тупо таращился на закрывшуюся дверь. Потом хмыкнул, сладко потянулся и откинулся на кровать. Он устал, хотел спать и не был уверен, хочется ли ему на второй заход, но кузен снова решил всё сам, не оставив ему выбора, и оставалось только подчиниться. Что он, в общем-то, и сделал — с большим удовольствием.