Гостиная

После пропахшей мясом и жиром Кухни острый морской воздух вскружил Шестой голову. Она с восхищением оглядела необъятное море, расстилающееся на много миль темной, покрытой «барашками» воды, но голод тут же напомнил о себе. Шестая еще раз окинула море взглядом и ее замутило; близ кривых и разлапистых боков Чрева, в окружении пены и гомона чаек, стоял пароход. Трап его приходился как раз во Чрево. Спустя краткое мгновение с корабля потянулась вереница пассажиров. Шестой сначала показалось, что это невидимые глазу крошечные человечки катят во Чрево бочки, полные урчания и предвкушенного постанывания, но это были люди. Впрочем, человеческого в них ничего не осталось - они были больше похожи на раздувшиеся от газов трупы маленьких китов, так их разнесло во все стороны. Трап под их громоздкими телами, будто состоявшими из одних складок и потных отблесков, прогибался; если судить по количеству жирных уродов, чудо, что он вообще не сломался. Шестая хладнокровно и с отвращением посмотрела на процессию: каждый из толстяков был как минимум в сто раз больше, чем она. Но куда же они идут? Не просто же так Чрево стало объектом их внимания! Шестая угадала сразу, вспомнив Кухню и содрогнувшись каждым сантиметром тела от воспоминаний об обрюзгших лицах Братьев. Стало ясно, что внутри её ждет сытное угощение под стать огромным желудкам и ненасытным пастям пассажиров. Там должно найтись что-то съестное… Шестая с проворностью осы, укутанной в желтый дождевик, поползла по металлическому борту. Тут и там в обшивке располагались удобные выступы и расшатавшиеся болты, так что большого труда это не составляло. Скоро она достигла дыры, обрамленной ржавыми потеками, и прыгнула внутрь. Тут пахло сыростью и плесенью, но откуда-то еще доносился вполне себе приятный запах свежеприготовленных яств, залитых всевозможными соусами. Шестая решила использовать его как ориентир и продолжила свои похождения. Голод сделал все ее движения короткими и выверенными; цепляясь за трубы и царапаясь о щербины, она сама не замечала, как приближалась к цели. Её мысли занимало другое: все время, проведенные между обшивкой Чрева и возможной столовой, раздавался мерный раскатистый грохот, от которого все тряслось. Это можно было бы объяснить бьющимися о борта волнами, только вот волны не бьются с такой размеренностью и ритмичностью. Так могло бы звучать сердце Чрева, существуй оно на самом деле. Внизу, в освещенной комнате, где толпящиеся толстяки снимали шляпы, царил отвратительный гнилостный запах пота. Даже с трубы под потолком Шестую замутило. Сразу же стало понятно, что этот грохот был ничем иным, как звуком шагов тяжелых туш. Стараясь не дышать, Шестая полезла дальше. Вскоре она достигла цели: толстяки поочередно заходили в широкую раздвижную дверь, выполненную в японском стиле. Решетчатые панели были широко раздвинуты, чтобы никакое из особенно жирных тел там ненароком не застряло. Уцепившись за стенку, Шестая наблюдала за столь чинной процессией с благоговейным ужасом: подбородки некоторых спускались на грудь и были о семи складках, а бока при ходьбе колыхались, как вазы, полные рисового пудинга. Глаза, окруженные щеками, ничего не выражали; казалось, что в дверь заходит косяк ходячих жирных рыб, если только на свете существует рыба, одетая в батист и муар. Почему-то по этим глазам Шестая поняла сразу: эти твари, увидев её, непременно сделают что-то ужасное. Сглотнув слюну, девочка начала карабкаться по панели, хватаясь за перекладины решетки. Она точно не знала, что может поджидать ее в столовой, однако решила не сдаваться. Японцы хвалят свою архитектуру за скромную простоту и при этом изящный вид. Шестая же, карабкаясь по стилизованному навесу прямо над толстяками, хвалила японскую архитектуру за невероятную, крайне подходящую для ползания отделку. Забравшись на самую верхотуру и оттуда взирая на жирную и пыхтящую очередь, она осмотрелась, как бы пролезть в саму столовую: выше зияло слуховое окно, из которого доносился смешанный запах из приятного аромата дорогих курений и гадостного зловония немытых тел толстяков. Шестая, недолгая думая, снова поползла. В желудке было пусто, поэтому она не сразу обратила внимание на женщину (или же фарфоровую статую - больно уж изящна и худа...) которая пристально, со странной миной оглядывала очередь из громко топающих и тяжело дышащих личностей. Шестую передернуло: лицо у нее блестело так, словно она денно и нощно натирала его воском. Впрочем, после пронзительного урчания желудка, мгновенно утонувшего в грохоте, девочка и думать о ней забыла: все мысли заняла еда... Внутри столовой было вполне себе мило: толстяки проходили мимо курительной залы, обставленной красными креслами, глиняными трубками, кальянами и обшитой панелями сотен сортов дерева с изображением драконов и джонок. Здесь толстяки не задерживались, а маршировали дальше - к двери, обклеенной рисовой бумагой. От каждого шага в достаточно тесной курильне вздрагивали люстры, что очень мешало Шестой ползти: идти за очередью она никак не могла из опасений, которые были отнюдь не бесплотными... вспомнить хоть тех Братьев-поваров, давно отвыкших от обычной речи, и перешедших на сочетания визга и охов, или слепого Сторожа, уродливо шаркающего своими ножками в лаковых туфлях и еще более уродливо шарящего кругом аршинными руками с холодными пальцами. Шестая опасалась отнюдь не зря, тем более, что с балкона прямо перед ослепляющими её люстрами, тоже неплохо пахло: на стол явно только что подали пироги и бифштексы. Шестая сделала последнее движение и приземлилась прямёхонько на деревянный пол, перед обтянутой рисовой бумагой дверью, толкнула невесомую преграду вбок и проникла в одну из обеденных зал. В нос ей вполз густой, приятный запах свежей еды, разложенной на столах по громадным блюдам: сосиски, просвечивающие насквозь; белые от сала бифштексы; огромные рыбины, залитые темно-коричневыми соусами, подобными смоле; сладкие пироги, десертные вина, хлеба... от одного лишь её запаха в желудке у Шестой стало не так пусто. Она почесалась под дождевиком и готова была бы уже начать, но только Шестая поняла сразу: это место ей не радо. Эта еда приготовлена не для неё, и она не должна её есть, а если попробует хотя бы кусочек, то уже никогда не покинет Чрева. Почему-то она просто знала это, как будто твердила наизусть с детства. Девочка осмотрелась: за горами еды, переваливаясь с боку на бок, подходили к столам две жирные туши - их гигантские силуэты маячили темными пятнами за полупрозрачной бумажной перегородкой. Шестая еще раз бегло оглядела комнату, собираясь бежать к следующей двери, и наткнулась на нечто странное: над дымящейся едой, аппетитно блестевшей в свете люстр перманент под японские фонари, висел листок в рамке. Содержание гласило: "Гостиная рада Гостям!" Вот как надо называть это место: Гостиная. А толстяков - не иначе как Гостями. Шестая толкнула дверь вбок. Лучше бы она этого не делала: за грузным, массивным столом сидел не менее грузный и массивный толстяк-Гость. От Шестой его отделяла гора бифштексов и колбас, одну из которых он с удовольствием обсасывал. Щеки же его плавали в тарелке супа из морепродуктов; что уж и говорить, при своей жирной сути он и сам был похож на репу, которую слишком долго мариновали в уксусе: лицо его было такое же мятое, вялое и рыхлое. Из его нутра неслось довольное урчание. Шестая мелко задрожала: зала не пустовала, в остальных комнатах Гостиной наверняка тоже сидят жующие и чавкающие Гости. Пусть только они ее не заметят, пожалуйста... Шестая пригнулась и, стараясь как можно тише ступать по полу, юркнула к двери. Впрочем, она могла завопить во всю глотку и, как безумная, затопать ногами - Гость предпочел свое внимание салу на бифштексе, даже на вполне себе слышный шорох открываемой двери он никак не отреагировал, а лишь продолжил давиться. В следующем зале за громоздкими столами так же, словно скалы высились Гости. Их спины колыхались, как будто существовали отдельно от своих тучных хозяев. Вид капающих с серых губ соусов и толстые, короткие, как гусеницы, пальцы с обрезанными под корень грязными ногтями внушили Шестой даже какое-то подобие уважения к отвращению и страху. Внезапно заплывшие глаза одного из Гостей, сидевшего ближе к Шестой, остановились на ней и загорелись. Гость завизжал от восторга и, опрокинув стол, повалился на пол, а еда разлетелась по залу, как будто под ней лежала взрывчатка. На короткое мгновение воздух застыл у Шестой в легких, а когда же он прошел, её тонкая, как хворостинка, нога оказалась в лапе у чудовища. Шестая перепугалась настолько, что у нее не хватило силы даже завопить. Благо, пальцы Гостя оказались настолько скользкими, что девочке хватило сильного рывка для освобождения. От бесконечного однообразия японского стиля и архитектуры в каждой из комнат у Шестой в висках застучала кровь. Под жадное улюлюканье она бросилась бежать. Гость, потрясая необъятными щеками, пополз за ней (чудо - будучи огромным и жирным, скорость он развил потрясающую). Судя по тому, как он клацал зубами и работал коленями, Шестую он хотел проглотить. Просто проглотить, как пару минут назад он, не жуя, глотал сосиски, которые запихивал в пасть горстями. Возможно, жиртрест принял Шестую за какое-то особое прихотливое блюдо, поданное лично ему и обладающее чудесными питательными свойствами. Щеки Гостя тряслись, глаза горели гневом и предвкушением. В один момент он рванулся вперед, и тугая рубашка лопнула на спине, обнаружив при этом его колоссальную, воняющую тухлятиной, жёлтую спину. Что уж и говорить, это было отвратительно. Чудовище противно взвыло, когда Шестая всё-таки спаслась от него в следующем зале, находящемся на довольно значительном возвышении - омерзительного Гостя туда не пустило внушительное брюхо, обтянутое серой батистовой рубашкой. Он бился о порог, как обычно мотыльки бьются о стенки лампы, и все равно не могут дотянуться до заветного света. Шестая не должна тут оставаться. Она не может. Голод заглушило сердцебиение. Гость всё ещё рвался и метался, от этого становясь похожим на огромного колышущегося слизня. Последнее, что увидела Шестая, отвернувшись от противного и небезопасного зрелища, было сверкание его зубов и глаз. В этой зале тоже сидели Гости. Их было, как и в предыдущей, тоже двое, но от Шестой их отделяла гора грязной посуды. "Если у Братьев нет никакого подспорья в работе, - промелькнуло в голове Шестой, - чудо, что они с ней вообще справляются." Надо бежать. Аккурат над спиной Гостьи, даже с некоторой галантностью засовывающей в рот охапку рубленных котлет, чернело окно, ветер из которого трепал ее волосы. Шестая, недолго думая, вскарабкалась на стол и тут же из пастей Гостей вырвался вой, а их жирные, обвисшие руки вытянулись во всю длину. Благо, Шестая успела вскарабкаться по пирамиде из тарелок - Гостья продолжала тянуться, не теряя своего упорства. Черты её лица невероятно заслонил жир, мясо на пальцах колыхалось. Шестая оттолкнулась от зажирнённой фарфоровой поверхности, прыгнула и повисла на люстре, украшенной зелеными драконами, но, невзирая на это, пыл толстухи не утих; она замычала и вытянулась так сильно, как только могла. Её рука металась в считанных миллиметрах от дождевика крохи-Шестой, но тщетно. Дернув ногами, Шестая начала раскачиваться, преследуемая жирными пальцами, напрягла все мускулы и прыгнула в окно. Тут Гостья так вывернулась, желая её, что у неё едва не сломалась спина, и горестно взвыла. Этот вой был бальзамом на душу. Зала, в которой оказалась Шестая, была самой крупной из виденных: за одним столом сидело шестеро Гостей, а освещение тут было самым сумрачным. Гости так же жадно пихали в себя снедь и не обращали на Шестую никакого внимания, так как просто её не видели: одна тройка сидела к ней своими широкими круглыми спинами, а второй тройке обзор заслоняла первая. Шестая тихонько юркнула под единственный пустой стул. Отсюда надо немедленно выбираться - вентиляционная шахта для этой цели подходила блестяще... продолжение следует