Прекрати

      Ты стоишь так близко, что я чувствую запах твоего одеколона.       Я действительно не могу даже шевельнуться, намертво прикованный твоим взглядом. Каждый раз, каждый чертов раз, что ты смотришь на меня так  — как будто с лёгкой поволокой, даже томно отчасти, — у меня, клянусь, подгибаются колени. От этого твоего взгляда.       Как-то раз ты обронил, что тебя бесит то, что тебя считают геем.       Ну так прекрати все это. Давай же, перестань давать мне лживые надежды.       Прекрати раздевать меня глазами перед сотнями и тысячами зрителей, перестань подходить так близко, что наши дыхания почти смешиваются.       Начни контролировать себя лучше — все твои случайные фразы, брошенные в запале вдохновения на сцене — ни дать ни взять, оговорки по Фрейду.       Перестань облизывать губы, глядя прямо мне в глаза.       Прекрати прожигать мне спину взглядом, когда ты сидишь позади.       Прекрати случайно касаться (потому что я думаю, что все это далеко не случайно).       Или наконец признайся самому себе — ни черта ты не гомофоб. Ты что, боишься сам себя?       Хотя, да, боишься. И я тоже боялся себя.       Но черт возьми, мне было тогда семнадцать, а ты уже разменял четвертый десяток. Ты достаточно взрослый, чтобы прекрасно осознавать, какое воздействие имеют твои слова и действия на людей.       Какое воздействие они имеют на меня.       И да, я прекрасно помню тот неслучившийся пьяный поцелуй — Позов, чтоб его, так резко зашёл, что мы едва успели отшатнуться друг от друга.       А ещё я отлично вижу — или мне это так кажется, — что у тебя тоже напрочь отключается мозг, когда мы в непосредственной близости друг от друга.       Я бы попросил тебя прекратить это все наконец — если все, что я замечаю, прокручиваю в голове по сто тысяч раз, тщетно убеждая себя, что это случайность, — потому что все это разрушает меня. Я чертовски устал, Арс.       Или… или все-таки собери яйца в кулак и поцелуй меня, потому что мы стоим в этой проклятой гримерке уже несколько бесконечных минут, и потому что наши лица настолько близко, что я могу сосчитать все родинки на твоих щеках — хотя какой в этом смысл, я и так знаю их количество и расположение наизусть, и потому что твоя рука, что опирается о стол, прикасается еще и к моему бедру (нисколечки не случайно), и потому что у меня не хватает смелости.       В воздухе витает — даже не витает, а толстенным слоем покрывает все — и стены, и все поверхности, и почти ощутимой дымкой висит недосказанность и ожидание.       Где-то в коридоре хлопает дверь — в полнейшей тишине, как маленький атомный взрыв, что случается в моей голове каждый раз, когда я тебя вижу — и ты переводишь взгляд на мои губы. Третий раз за последние минуты две. Я считал.       А потом, Господи, ну наконец-то, ты кладешь руку мне на шею. Следом вторую, и закрываешь глаза в ту же секунду, что и касаешься моих губ своими.       Ты целуешь медленно, властно, отчаянно, будто в последний раз. Запускаешь руку в волосы на моем затылке, и шумно выдыхаешь через нос, отстраняясь.       Мне мало. Я хочу ещё и ещё, я готов целоваться с тобой хоть до второго пришествия. И не только целоваться. И даже если вокруг нас мир будет сыпаться осколками, как в каком-нибудь второсортном клипе, я все равно не остановлюсь до тех пор, пока мы сами не превратимся в пыль.       Наши губы все еще касаются, а мои руки все еще на твоей пояснице — когда только они там оказались? Я целую тебя — теперь-то имею право на это. Теперь я уверен, что ты не скажешь, что это все смеха ради.       На твоих губах привкус облегчения. Как будто бы ты и правда думал, что я могу тебя оттолкнуть, идиот.       Мимо двери кто-то проходит — слышны быстрые шаги по кафелю, и я разрываю поцелуй лишь для того, чтобы прошептать тебе в губы: «Наконец-то ты прекратил тупить», и почувствовать твою мягкую улыбку.       Прекрати быть таким идеальным, потому что я прекрасно знаю, что здесь очень хорошая слышимость — если бы я мог слышать что-нибудь кроме сердцебиения, то вполне мог бы узнать про что говорят через две гримерки, а ещё я знаю, что я не умею быть тихим. Так что давай дотерпим до дома — полтора часа не идут ни в какое сравнение с теми месяцами, что я ждал, пока ты разберешься в себе и перестанешь метаться.       Только вот, пожалуйста, никогда не прекращай смотреть на меня так же влюбленно и счастливо, как сейчас.