good guys do bad things

      Дима — хороший парень, правильный. Всегда им был. Даже когда не слишком уж порадовал отца, сообщив о своем намерении заниматься танцами; даже когда бросал скрипку/бокс/плавание или что-то другое, непременно очень важное, по мнению родителей; даже когда его спалили за курением и когда он первый раз напился до состояния нестояния. Да даже расставаясь с влюблённой в него девушкой с фразой «кажется, и не было никаких чувств», Дима Щебет оставался добрым, милым и предельно вежливым пареньком. Таким, блять, идеальным, что аж зубы сводило.       Дима всегда держал марку, старался не потерять лицо, выкладывался на полную на сцене или в танцевальном зале наедине с самим собой, отдавая всего себя без остатка, улыбался всем и каждому, а вечером падал лицом в подушку и думал о том, как же его заебало быть таким хорошим, но по-другому он и не умел.       Дима отчаянно желал эмоциональной встряски, хотел изменить приевшийся и набивший оскомину ритм жизни. Наверное, именно поэтому он и пошёл на этот проект, за новыми впечатлениями и возможностью показать себя с другой стороны.       И всё шло просто замечательно до того самого момента, когда он увидел Ермоленко. Они просто пересеклись глазами, задержав взгляд друг на друге чуть дольше положенного, и Дима понял, что его мир сейчас немного (опасно много) накренился. Было что-то особенное в этом парне, какая-то непостижимая внутренняя сила, бьющая через край энергия, которая захлестнула Щебета с головой и как магнитом потянула к себе. Дима даже одуматься не успел, а ноги уже несли его к Валентину, чтобы познакомиться ближе.       А потом не было никаких долгих историй развития отношений, они как-то сразу нашли общий язык, сдружились и практически тотчас же решили, что жить будут в одном номере. Диму очаровывал и вдохновлял до мурашек немного странный, явно выделяющийся даже из этой яркой массы танцоров, тонко чувствующий свой собственный стиль парень. Взбалмошный, непредсказуемый, вытворяющий на публике полнейший трэш, но такой уютно-домашний наедине, заваривающий чай в чудном чайнике, Ермоленко стал именно тем, что искал Щебет. Рядом с Валей Дима почувствовал, что может довериться и открыться кому-то, показать себя настоящего без боязни быть отвергнутым и непонятым. И Валя действительно принимал Щебета, наслаждался каждой его гранью сознания, искренне восхищался тем, как тот двигается в танце, делился с ним сигаретами (или сам таскал их из диминой пачки), джемил с ним в гостиничных коридорах и смотрел так, что Диму ток прошивал до самого позвоночника. Хороший парень внутри Димы говорил, что это всё пиздец как неправильно, но даже ему хотелось попробовать.       Щебет никогда раньше не задумывался, может ли ему нравится кто-то НЕпротивоположного пола, но, встретив Ермоленко, понял — может, и даже очень. Диме до зубовного скрежета хотелось касаться, ощущать под пальцами (и губами) тёплую гладкую кожу и вдыхать запах геля для душа вперемешку с табаком. Ни за что бы Щебет не подумал, что будет так просто принять у себя в голове этот факт и смириться с ним, как с чем-то неизбежным. Никаких душевных метаний и угрызений совести, простое осознание и желание, чтобы это чувство было взаимным. Дима ещё никого так сильно не хотел, как Валю.       Поэтому, когда они проходят в топ-20, а после закатывают в гостинице грандиозную попойку по этому случаю, Щебет решает, что этот момент — самый что ни на есть подходящий для того, чтобы рискнуть. Когда вечеринка подходит к концу, Дима уверенным движением обхватывает валино запястье и тянет его в их номер. Ермоленко удивляется, но виду не подаёт и покорно плетётся за ним, улыбаясь каким-то своим мыслям и периодически путаясь в ногах. Не с первого раза поддавшаяся дверь наконец открывается, и Щебет буквально вталкивает Валю внутрь их временного жилья, заходя следом. В узком коридорчике, ведущем от входа до кроватей, катастрофически мало места, но Дима сейчас этим даже доволен. Он, не говоря ни слова, буквально впечатывает Ермоленко в стену, заставляя того упереться в нее спиной и затылком, и сам прижимается к нему так тесно, что чувствует жар чужого тела через несколько слоёв одежды. Валя не протестует, не сопротивляется, просто облизывает губы и очень громко и горячо дышит, глядя прямо в глаза.       — Ты так и будешь мной стенку протирать или уже сделаешь то, что хотел? — Вопрос вырывается у Вали хриплым шёпотом, и Диме окончательно срывает все тормоза. Он задвигает подальше мысли о том, что хорошие парни не целуют других парней в полупьяном угаре, заставляет Ермоленко чуть наклониться к нему, притягивая его за ворот футболки, и легко, почти невесомо, касается чужих губ своими, пробуя, проверяя — не оттолкнут ли. Не встречая со стороны Вали возражений, Дима смелеет. Его рука больше не удерживает ткань футболки, а скользит вверх, чтобы пальцами зарыться в непослушные рыжие волосы, а губы снова сталкиваются с валиными, но уже откровеннее и наглее: Дима проходится языком по нижней, вынуждая Валю приоткрыть рот и впустить его внутрь. Щебета откровенно ведёт от того, что Валя позволяет ему это всё и так охотно отвечает, он вжимает Ермоленко в стену, свободной рукой стискивает его бедро так сильно, что Валя недовольно шипит в поцелуй, но даже не пытается отстраниться. Дима целует глубоко, мокро и жадно, вылизывает чужое нёбо и наслаждается ощущением валиного горячего языка. Чувствуя, что воздуха уже конкретно не хватает, Щебет отстраняется, и Валя рефлекторно тянется вслед за ним, всем своим видом умоляя о продолжении.       — Тебе понравилось? — Дима — мастер идиотских и несвоевременных вопросов, но сейчас ему нужно вербальное подтверждение тому, что он не один горит в этом адском пламени.       — А по мне не видно? — Белка тяжело дышит, а его глаза сверкают ярче всех ламп в их номере. — Я, блять, думал, никогда этого не дождусь и либо сдрочу руки до мозолей на твой светлый образ, либо сдохну от неудовлетворённости и спермотоксикоза.       Щебет кивает, показывая, что принял ответ к сведению, и припадает губами к шее Ермоленко, чувствуя, как бешено бьётся его пульс. Руки сами забираются под яркую футболку, задирая её выше и оглаживая ребра, беглым движением пересчитывая позвонки. Валя откидывает голову назад и ударяется затылком о стену, но, кажется, даже не замечает этого, сосредоточившись на поцелуях и прикосновениях. Он прикусывает губу, сдерживая рвущиеся наружу стоны, и закрывает глаза, полностью отдаваясь ощущениям.       Дима смутно помнит, как они добрались до кровати и как неуклюже стаскивали друг с друга одежду, но вот шальной взгляд Белки, его нетерпеливые движения и бесконечные попытки прижаться ближе он вряд ли сможет когда-либо забыть.       Щебет ведёт носом по шее Ермоленко, впитывая, запоминая аромат парфюма, сигарет и терпкого возбуждения, которым уже пропитался насквозь воздух в комнате. Он осторожно кусает мочку уха, в которой красуется черная серёжка, сводящая его с ума ещё со дня их с Валей знакомства, и тут же зализывает место укуса, словно извиняясь.       Дима устраивается между длинных раздвинутых ног, ложится всем телом на Валю, вдавливая его в матрас, гладит бока, бёдра, впалый живот, всё, до чего может дотянуться, и целуетцелуетцелует. Ермоленко что-то невнятно бормочет, сминает в кулаке простынь и выгибается в спине, стараясь прильнуть теснее. Он жадно глотает раскалённый воздух, дуреет от ощущения близости, трётся пахом о Диму, заставляя того чуть ли не рычать от такой бессовестной провокации.       — Я не совсем уверен, что знаю, что надо делать, — Щебет нависает над Валей, удерживая вес на руках, поставленных по обе стороны от головы Белки. Он уже доведён до предела, и терпеть нет ни сил, ни желания, но и делать Вале больно ему не хочется.       — Да я вообще-то в этом тоже не специалист, — Ермоленко пытается язвить, но бегающие глаза выдают и его волнение. — Давай уже хоть что-то делай, черт бы тебя побрал, я больше не могу… — Дима не дает ему договорить, утягивая в очередной поцелуй, не давая разнервничаться ещё сильнее.       Наскоро растягивая Валю пальцами, смоченными его же слюной, Дима шепчет ему на ухо что-то бессвязное, но явно направленное на то, чтобы расслабить. Когда Щебет убирает руку и начинает медленно толкаться внутрь, Валя сжимает пальцы на его плечах, и тот думает, что утром наверняка обнаружит там синяки. Ермоленко больно, Дима видит это по его лицу и всеми силами старается как-то отвлечь его от неприятных ощущений. Дима замирает, давая Вале время привыкнуть, целует его, гладит по волосам и просит не зажиматься. Наконец Ермоленко вроде бы приходит в себя и кивком показывает, что готов продолжать, и Дима аккуратно делает пару толчков, не переставая покрывать поцелуями шею и грудь Вали. Щебет прикусывает остро выпирающий кадык, оставляет на коже ярко алеющий засос как дань глупому чувству собственничества, а Валя рвано дышит и беспорядочно водит ладонями по диминой спине, изредка неосторожно царапая ногтями.       Щебету много Вали, много взрывающихся в голове фейерверками чувств и слишком мало воздуха. Он кончает с глухим стоном и упирается лбом в плечо Ермоленко. Тот прогибается, подставляется под руки и несёт какой-то непонятный бред, разбавленный яркими матерными эпитетами. Дима пытается слушать, но смысл сказанного ускользает.       Спустя несколько минут они всё ещё лежат на кровати. Щебет всё так же касается лбом чужого плеча, губами дотрагиваясь до ключиц и чувствуя солоноватый привкус на коже. Валя запускает руку в его волосы, перебирает пряди, и Дима совершенно не знает, как вести себя дальше.       — Это было охуенно, — наконец нарушает тишину Ермоленко, набравшись смелости. — Понятия не имею, о чём ты там сейчас думаешь, но я вот, например, курить хочу — пиздец, — он медленно выбирается из-под придавившего его к кровати Димы и идет к окну, по пути натягивая трусы и подхватывая с тумбочки пачку сигарет и зажигалку. — Надеюсь, эта херня не сработает, — устало говорит он, указывая на датчик дыма на потолке, и закуривает.       Дима переворачивается на кровати, чтобы удобнее было рассматривать рельефную спину, он понимает, что молчание с его стороны неприлично затянулось, но в его голове не осталось слов, он все высказал только что действиями. Только вот Вале этого явно мало.       — Ну, скажи хоть что-нибудь уже. Я пойму, если ты сейчас начнешь что-то вроде: «Это всё неправильно, я был пьян, мы должны забыть и бла-бла-бла…». Честно, пойму, — Ермоленко говорит в открытое окно, не оборачиваясь на самого Диму, словно боится увидеть в глазах напротив именно это. Даже отсюда Щебет замечает, что пальцы, держащие сигарету, подрагивают то ли от холодного ночного воздуха, ворвавшегося в номер, то ли от волнения. Дима встает с постели и натягивает спортивные штаны, он медленно подходит к Вале со спины и обнимает его, утыкаясь носом в шею.       — Кому-то это точно может показаться неправильным, алкоголь мне точно ударил в голову, но забывать я это не собираюсь. Планирую даже повторить, если ты не против, — Дима чувствует, как Валя в его руках расслабляется, и улыбается, оставляя на коже поцелуй. Хорошие парни вряд ли вытворяют такое, но Щебету откровенно надоело быть хорошим.