Обручение

      Крыса боится.       До искусанных бледных губ, до сбитых костяшек пальцев, до хриплого вопле-шепота в ночной тишине спальни.       Колокольчики поют, отзываясь на ее сны.       Успокаивают.       Утром Крыса разбивает зеркало в душевой. Кулак впечатывается в клятое стекло — из-под кровоточащих ссадин паутиной разбегаются трещины, и мир осыпается.       Крысе паршиво. Её трясет, будто в лихорадке, короткие чёрные пряди липнут к покрытому испариной лбу, в темных глазищах плещется что-то такое, чего у людей быть просто не может, и мелко дрожат белые пальцы.       Осколки на груди блестят издевательски, напоминая — она такая же, из кусков и углов одних склеена, и чего-то в ней не хватает. Всегда не хватало.       Осколки ей лгут — он в них никогда не отражается, его как будто вовсе не существует, когда длинные паучьи пальцы хватают ее за запястье, больно, едва ли не до глухого хруста сломанных костей.       Крыса хрупкая, ломко-хрупкая и слабая снаружи, и никто не догадывается, что внутри она такая же.       Некрасивая. Неприятная. Нелюбимая.       Зато полезная. Нужная.       Прикосновения Слепого остаются на коже вяжущей пустотой, следами принадлежности, меткой и клеймом, она рвется, словно муха, угодившая в ловчую сеть Арахны, кусает сухие губы и выдыхает загнанно: — Пусти. — Разве я держу? — фальшиво изумляется оборотень, и в этом его хрипло-мягком слышится лающий смех Леса, играющего с добычей. — Ты сама идешь на зов.       Крысе хочется выцарапать ему глаза — эти его туманные гложущие дыры, в которых нет и отголоска жизни — ей ли такое не знать, — переломить ему хребет, разбить череп о стену, выпить кровь до последней капли. Заставить его лицо искривиться в подленном и настоящем, а не в этой поганой улыбочке, от которой вопят крысиные инстинкты самосохранения. Бежать-бежать-бежать, путать следы, оставляя ловушки-обманки, лживые отпечатки и стальные капканы.       Слепой — воплощение Дома. Он находит её везде.       Оборотень зажимает ее в пустынном углу — хотя Крыса поклясться может, что углов таких в Доме не было отродясь, — мажет сухими губами по шее, больно кусает за загривок, шарит руками по телу, она изворачивается — руки ее быстрее и ловчее, живут будто сами по себе — на бледной скуле расходится трещина, сочащаяся кровью — слишком алой, слишком густой — от одного запаха сносит крышу. Крыса не дышит. Собирается. Затаивается в себе и поддается. Слепой не успевает заподозрить, догадаться и осознать — кулак с неожиданной силой впечатывается ему в живот, заставляя сложиться пополам и хватать ртом воздух. Крыса знает — у нее отсилы пара мгновений, наскоро приглаживает одежду и спешит убраться, грохоча каблуками тяжёлых ботинок. Сбежать, потому что здесь и сейчас это не победа — лишь краткое мгновение преимущества перед противником.       У нее нет ни желания, ни сил играть в эти игры. — Подожди, — его хрипло-рваное настигает ее в конце коридора — почти успела. Крыса замирает, подчиняясь чему-то сродни древних инстинктов, и мысленно воет от отчаяния. Длиннопалая ладонь пауком ложиться ей на плечо. Он не успел бы подойти.       Но ему и не нужно подходить. — Зачем? — она не понимает его вопроса, давится и кашляет от неожиданности. "Зачем ударила"? — Тебя иначе не остановишь, — отрывисто бросает, почему-то не стряхивая с себя бледную конечность, кажется, наделенную собственным разумом. Такая может и укусить. — Ты никогда не просила остановиться. Она задыхается — от возмущения. — Ты просила отпустить — я не держал. Но не остановиться.       Осознание вышибает воздух из лёгких и бьёт под дых. Крыса забывает про клятые бирки - смотрит прямо в лицо, в отрешенно-безэмоциональное, как обычно, марево незрячих глаз. Переводит взгляд на длиннопалую ладонь — удерживающую ее осторожно и почти бережно, уйти можно в любой момент, но почему-то уже не хочется.       Он не ловит ее, не загоняет в клетку, не пытается подчинить.       Он зовет ее, когда теряет себя между Лесом и Домом, и она приходит, влекомая этим зовом. Подсказывая верный путь. Умея делать это молча.       Рука Слепого ползет в карман ветхого камзола, накинутого на голое тело, кисть дёргается резко — Крыса хватает подарок инстинктивно и кривит губы в усмешке, ощущая кожей прохладу металла.       И надевает кольцо на безымянный палец.       Глуша сомнения запахом оборотня, крови и родной топи.