Белые лилии

      «То, что нас не убивает, делает нас сильнее.»       Линкольн знает, что Октавия способная. Знает, что старший братец, непременно, будет искать её, но, тем не менее, не собирается отпускать ни на шаг.       «Если она уйдет, я могу сгореть изнутри столь же стремительно, как сгорает метеор, падающий сюда, вниз, на землю, в атмосфере.»       Октавия не раз рассказывала Линкольну истории о жизни в космосе, а тот внимательно её слушал. Пусть и по большей части потому, что ему нравились те нежные нотки в её голосе. А когда он, будучи более не в силах сдерживаться, чтобы просто слушать, притягивал О к себе, то и вовсе забывал о войне, которая затмевала собой здравый смысл. Юноша часто ассоциировал образ Октавии с теми белоснежными цветами, которые когда-то ему довелось обнаружить рядом с озером, недалеко от горы Везер, куда, по словам девушки, должен был приземлиться их челнок.       Она была нежной, как лепестки того цветка. И именно О назвала Линкольну его правильное именование, — лилия. На что парень только улыбнулся, и их очередной разговор о таких разных для каждого из них мирах был ненавязчиво прерван легким поцелуем. Он как будто накрывал губами лепестки тех прекрасных цветов, и не существовало ничего в этот момент, кроме этих нежных губ и глубоких глаз нежного небесного оттенка, что смотрели на него, не в силах оторваться. Он знал, что она любила его. Знал, что для девушки, всю свою жизнь прожившей в своеобразной «клетке», было очень сложно довериться кому-либо. Но ведь и сам Линкольн почти всю свою жизнь жил по законам Трикру; возвел вокруг своего сердца неприступную крепость, которую Октавия Блейк разрушила почти в один миг.       «Получая удар, — получаешь поддержку.»       Она прекрасно умела балансировать на грани нежности и сильнейшей храбрости. Линкольн почти сразу смог различить в ней эту черту, о существовании которой сама О, похоже, никогда и не догадывалась, будучи спрятанной «под крылом» любящего старшего брата. Но эта сила была в ней, и Линкольн не на секунду не сомневался в том, что она способная ученица.       Он позволял ей всё, в то время, как их души, кажется, уже были сплетены воедино. Оба находились в одной лодке. Дрожащие пальцы девушки сперва немного нервно касаются кожи своего спутника, но быстро приноравливаются, и проходит всего ничего времени, как Октавия уже не может держать эмоции в узде. А Линкольн, в свою очередь, старался во всем ей угодить. Эта девушка была для него олицетворением надежды. Ведь только О смогла отыскать путь в его сердце, одним лишь взглядом горящих огнем жизни глаз испепелив преграду, так усердно и долго возводимую им.       «Кровь за кровь.»       Она могла быть жестокой, но справедливой. И Линкольн знал, что его Октавия никогда не перешагнет черту между бессмысленным кровопролитием и действительно благим делом. А сам он был готов помочь ей в этом. И О понимала его с полуслова, стоило лишь Линкольну начать.       Она прекрасно умела владеть собой. Его Октавия всегда быстро всему училась. А их поцелуи, ранее такие невинные и редкие, теперь становились более волнительными и, казалось, могли спасти обоих от кошмаров, что снились им по ночам. Линкольн знал каждую частичку её тела, как своего собственного. Он изучил её вдоль и поперек. Он любил обожествлять её образ, потому что иногда ему снилось, как она исчезает. Но такие сны, как правило, не продолжались часто, и их обычно тут же сменяли реальные эпизоды, в главной роли которых выступала его Лилия.       Они привыкли к тишине. Им нравилось наблюдать. Созерцать. И слушать.       Сидя на берегу реки, той самой, рядом с которой росли немаловажные для Линкольна лилии, вдвоем они говорили обо всем на свете. Предавались мечтам, зная, что, стоит только первым лучам утреннего солнца упасть на водную гладь, и им вновь придется вернуться к реальности, которая, порой, доводила до мурашек на коже обоих. А когда его белоснежной Лилии не было рядом с ним, мир вокруг начинал сходить с ума, переворачиваясь верх-дном, ибо абстракция была лучшим спасением от тоски по родному человеку.