1.
Как только я вхожу в казино, меня сразу же атакуют миллионы раздражителей: жужжащая, пронизывающая, ослепляющая какофония звуков, запахов и ощущений. Наиотвратительнейшее место – брошенные на карнавальный ветер деньги – ловушка для отчаявшихся, питающих ложные иллюзии и не смыслящих в математике людей. От напряжения волосы встают дыбом, а что еще хуже – Jingle Bell Rock [1] (Господи Иисусе, помоги мне) начинает играть прямо у меня над ухом. Охранник указывает в сторону гардеробной, и я, раздраженный, направляюсь туда. Приходиться смириться с тем, что мне придется оставить свой Belstaff (прим.пер. марка пальто Шерлока) здесь, так как я не могу даже выдавить из себя очаровательную улыбку (или очаровательно надутые губы), чтобы заставить хостес пропустить меня в верхней одежде. Беглым взглядом окидываю ее бейдж: Ребекка. Я с легкостью мог бы рассказать Бекки о том, что я знаю про ее привычку воровать чаевые коллег и про ее регулярные тайные вылазки покурить, но настраивать против себя персонал – непозволительная для меня роскошь. Видите ли, вне зависимости от того, какие чувства вызывает у меня это презренное место, казино и я – не то чтобы чужды друг другу. Азартные игры неплохо послужили мне в университетские годы (кокаиновые годы). Для такого как я – не только умного, но и мастерски использующего свою память – казино было легким, удобным путем заработка денег для покупки наркотиков. Все, что мне было нужно – это продуктивно провести 40 минут с утреца за столом в блэкджек, выиграть необходимую сумму и как можно быстрее найти выход, как ни в чем не бывало. Знаю, какое-то время Лестрейд по секрету считал, что я каким-то образом использовал секс для поддержания своей наркотической привычки. Слегка простоватое (идиотское) предположение… проституция, серьезно? С чего бы я стал использовать свое тело с моим-то интеллектом? Даже смешно, насколько просто бывало соблазнить людей на какое-нибудь пари. (Сколько там денег потерял Себастьян в первом семестре? Не удивительно, что он был таким настороженным в отношении моих «трюков», когда мы с ним увиделись пару лет спустя). Отдаю свой Belstaff Ребекке, курящей-воровке-чаевых. Она говорит «Спасибо, Мистер Холмс» (узнала меня – сложно не узнать, я довольно часто мелькал в новостях последние пару лет) и выдает мне номерок. Машу в камеру видеонаблюдения (на случай, если они всё еще докладывают Майкрофту) и прохожу внутрь, несмотря на мое отвращение к данному заведению. Очень хочется уйти, но я подавляю в себе это желание. Точнее говоря, я позволяю желанию преследовать Джона Ватсона победить в себе. Я видел, как Джон вошел через главную дверь около 20 минут назад, и надеялся, что он придет в себя и покинет эту дыру, яму человеческой тупости, как только ступит в нее. Но, судя по всему, Джон сам слегка тупит… Он здесь уже довольно долго. Это раздражает. Но я знаю, что что-то тревожит его. Что-то странное творится с Джоном. Я не уверен: он либо что-то скрывает, либо отчего-то страдает. Я должен выяснить это до того, как он потеряет слишком много денег (нисколько не решив тем самым своих проблем). Я слегка озадачен его эксцентричным, несвойственным ему поведением и, откровенно говоря, слегка взволнован (и не только потому, что мне может представиться случай успокоить его…) Вообще, Джон должен быть счастлив во всех отношениях. Он залечил все свои раны после трагедии, повлекшей смерть Мэри Морстан, месяцы назад. Я несколько раз видел его улыбающимся без какой-либо причины и идущим походкой, которая подразумевает спокойствие и легкость на душе. Он расследовал со мной преступления, смеялся в опасные моменты и заставлял меня есть и спать. Он смотрел видео с кошками на Ютубе, а также – весьма разнообразное ассорти порно-видео. Более того, он, наконец, выставил дом в Кенсингтоне на продажу и переехал обратно на Бэйкер-стрит. Ко мне. Я скучал по тебе, Джон. Однако я вынужден признать, что появилась какая-то неизвестная переменная, прервавшая движение вперед и повлекшая регресс в восстановлении Джона. Ни с того, ни с сего Джон стал очень тихим и чем-то озабоченным. Он избегает зрительного контакта, ведет себя дёргано и нервно в моем присутствии. Почему? Я не могу понять, что я мог сделать не так (ну, на самом деле, есть кое-что: мет, три недели назад - для дела - но я абсолютно уверен, что Джон не знает об этом. Это что-то другое). Главная моя цель на данный момент – собрать как можно больше данных по поводу того, что вызвало регресс Джона. Я смог сузить всё до двух гипотез, хотя я склоняюсь ко второй. Моя первая гипотеза – это то, что он каким-то образом заработал себе игровую зависимость. Тем не менее, у меня пока нет очевидных доказательств для этого. Частота, с которой он использует свою банковскую карту для снятия средств, не увеличилась, и денег он пока не занимал. Я был бы чрезвычайно удивлен, если бы он воровал у кого-то. Хотя, при всём при этом я не могу вычеркнуть онлайн-зависимость. Он до ужаса как любит этот свой футбол (Шерлок, клянусь Богом, если ты посмеешь переключить канал во время игры, я знатно попорчу твой эксперимент, который бродит уже…) Это даже не был важный матч, так что, вероятно, его сильный интерес к игре был вызван сделанными вложениями? Сомневаюсь. Он так ведет себя в отношении каждой игры. Но всё ж таки, я пока не могу вычеркнуть игровую зависимость. Он, в конце концов, находится на данный момент в казино, посреди рабочего дня. Моя вторая гипотеза и более вероятная причина его проблем – он встретил кого-то нового (назовем её X) и чувствует себя виноватым в моем присутствии из-за того, что он изменил свое решение по поводу переезда. Но, опять же, у меня нет доказательств. Это, скорей, интуиция. Майкрофт бы назвал это подменой логичных рассуждений – сентиментальными. Но я пока не буду обращать… Где Джон? Сканирую первый этаж казино. Он заполнен рядами бесполезных игровых автоматов, а я уверен, что у Джона хватит ума не испытывать судьбу с играми, управляемыми лишь монетками. В них нет никакой логики: ни один статистический анализ не может быть применен, чтобы предсказать, когда выпадет следующий большой куш. Причины, по которым люди ожидают большого джекпота, так как до этого момента им ничего не выпало – за гранью моего понимания. Прохожу мимо лысеющего офисного работника, который дергает ручку автомата уже, как минимум, второй час напролет. Он проиграл сегодня все свои деньги, которые заработал за год. Мне кажется, к этому времени лабораторная крыса бы уже догадалась, что оно того не стоит, и перестала дергать рычаг. Джон, вне всяких сомнений, будет за столами с блэкджеком, где шансы на выигрыш более высокие, если игроки обладают хотя бы средним уровнем интеллекта. Я устремляюсь вперед, глядя прямо перед собой, чтобы психоделические узоры ковра не вызвали у меня припадок. К несчастью, я улавливаю слабый туалетный душок и распознаю пожилую пару, засевшую в углу. Они сидят около друг дружки уже шестой час, пытаясь отыграть свои деньги у их «любимой» машины, надеясь, что удача вот-вот улыбнется им. Возможно, странное танцевальное хобби моих родителей не такое уж и смущающее, думаю я. Майкрофт в моей голове закатывает глаза и отвечает «Лайн дэнс [2] всегда будет унизительным занятием, Шерлок». Уступаю ему в этом вопросе. С воображаемым Майкрофтом это дается как-то легче. Заворачиваю за угол и, наконец, нахожу Джона, сидящим на высоком стуле за столом с рулеткой (игра с наихудшими шансами победить, если ты ставишь на числа). У него небольшая стопка зеленых фишек (по два фунта каждая), и я так полагаю, он проиграл уже порядка ста фунтов за те 20 минут, что я ждал, пока он придет в чувства. Нужно было вмешаться раньше. Идиот. Джон, очевидно, в худшей форме, чем я себе представлял. Может быть, гипотеза номер один всё ж таки допустима. У меня не остается выбора, кроме как вмешаться, пока он не проиграл все свои фишки. Джон будет не особо рад меня видеть. Он будет чувствовать себя униженным и злым на меня, хотя, по сути, я ничего плохого не сделал (в этот раз). Говорю себе, что это не имеет значения. Приближаюсь и говорю: - Джон. К моему большому удивлению, лицо Джона загорается, и он одаривает меня одной из тех его мощно заряженных улыбок, что заставляют мой живот скрутиться. Не могу ничего сделать, кроме как уставиться на него – он застал меня врасплох. Я действительно думал, что он расстроится, узнав, что я следил за ним. - Шерлок! – говорит он, словно мы сто лет не виделись (вовсе не сто лет, а всего лишь 2 дня, 6 часов и 11 минут). – Ты все так же преследуешь меня, - добавляет он с ноткой восхищения в голосе. Сопротивляюсь желанию улыбнуться ему в ответ. - Судя по всему, мне придется, дабы уберечь тебя от невероятно идиотских решений, которые ты принимаешь. Он усмехается. Я бы предпочел, чтобы он перестал себя так вести. Я готовился к конфронтации, а не морщинкам вокруг глаз и трепету в голосе. Я должен перенастроить свои ожидания в соответствии с его настроением, так чтобы я не проронил ничего лишнего. - Это так – небольшое развлечение, - восклицает Джон радостно. Это свидетельствует о том, что, вероятно, я могу все-таки вычеркнуть игровую зависимость. Он бы, определенно, занял защитную позицию, если бы дело было в этом. В его тоне бы присутствовали стыд и вина. И его бы разозлило быть пойманным с поличным. Но всё же, я должен вытащить его отсюда как можно скорее. - Джон, не глупи, спускание денег – такое себе развлечение, поверь мне. Он пожимает плечами, чем-то развеселенный. - Может быть. Но я уже так далеко зашел – с тем же успехом могу попытаться хоть что-то отыграть, верно? Неверно. Он смотрит на меня: - Вот, твой день рождения шестого числа, так ведь? Я в ужасе наблюдаю, как Джон тянется, чтобы поставить оставшуюся стопку фишек прямо на это число. Так словно мой день рождения имеет больший шанс выигрыша, чем любое из остальных 36 чисел на рулетке. Я хватаю его запястье. - Нет, позволь мне. - Окей, - говорит он и скидывает фишки (которые стоят 72 фунта) на мою ладонь. У меня в голове разворачивается слегка не соответствующая законам статистики стратегия. Я гляжу на последние 4 выигрышных числа, показанные на примыкающем к игральному столу дисплее табло. Высчитываю закономерность, основанную не на теории вероятности, а на биомеханике. Крупье вращает колесо каждый раз с одинаковой силой. Это монотонная работа, и потому неосознанно мышечная память берет на себя вращение рулетки, выполняемое его рукой. Я могу предсказать с достаточно высокой точностью квадрант колеса, в котором остановится шар. Быстро кладу 9 фишек Джона на 9 чисел в ту самую секцию колеса. Крупье лениво махает рукой над столом: - Ставки сделаны, ставок больше нет, - говорит он тем же монотонным голосом. Джон наблюдает за вращением шара, а я наблюдаю за Джоном. Могу с уверенностью сказать, что он не пьет и не пропускает работу. Вторая половина дня у него свободна по плану. Да, у него на кого-то глаз. Также он побрился прямо перед тем, как прийти сюда. Очень чистое бритье. Его щека практически блестит от гладкости. Оу, он даже побрызгался одеколоном. Мой любимый. Определенно, нарядился к свиданию. Мой взгляд возвращается к рулетке. Здесь играют еще четверо – все они задерживают дыхание (и притворяются, что это не так), как только шарик начинает терять инерцию. Как и предполагалось, шар подпрыгивает и останавливается в той секции, что я предсказал. Джон выигрывает 35 к одному. Он смотрит на меня в полнейшем восхищении, словно я вытянул кролика из цилиндра (что я, в принципе, могу – это очень легкий трюк). Джон сияет, словно фотон света, когда крупье отсчитывает большую стопку фишек и подталкивает ее к нему. - Продолжишь? – спрашивает он меня. Я бы предпочел покинуть это заведение немедленно, но я думаю, важно, чтобы Джон получил все свои деньги назад, а иначе он может отсрочить переезд на несколько месяцев, если у него будет недостаточно средств. - Ладно, - говорю я. - Что ж, тогда скажи, куда мне положить мои чертовы фишки, о, гениальный мудрец. Я вздыхаю и притворяюсь, будто это доставляет мне гигантское неудобство, в то время как на самом деле я слегка (очень сильно) польщен тем, что я произвел впечатление на Джона Ватсона. Смотрю на колесо. Вновь, вычисляю, в какую секцию должен приземлиться шар на основании данных о предыдущих раундах. Говорю Джону положить фишки на номера 33, 1, 20, 14, 31 и 9, являющиеся соседними на колесе рулетке. Мы проходим через всю пытку кручения и ожидания (но я не особо возражаю, так как это дает мне время понаблюдать за Джоном и собрать больше данных). И вновь шар приземляется в предсказанную секцию (номер 14), и Джон снова выигрывает. Фактически, за 5 спинов Джон отыгрывает все свои деньги, плюс зарабатывает еще три сотни фунтов. Джон счастлив и уже успел завести разговор с женщиной, сидящей подле него (туристка из Канады, которая продолжает извиняться за задевание его локтя каждый раз, когда она тянется, чтобы положить фишки на стол). «Как насчет того, чтобы извиниться за пихание своей груди ему в лицо?» – думаю я раздраженно. Канадская туристка бросает взгляд на его левую руку. Конечно же, она замечает отсутствие кольца и говорит: - Кажется, вас сегодня вечером посетила Госпожа Удача! Внутренне я рычу от отвратительной пикап фразы. Джон хмурится, глядя на меня. Возможно, я прорычал вслух. Однако я абсолютно уверен, что Джон не заинтересован. Если он, в самом деле, хочет начать встречаться с кем-то (гипотеза номер 2), это будет не туристка. При всём вышесказанном, я осознаю, что поторопился с выводами, когда ближе приглядываюсь к микровыражениям лица Джона: замечаю, что его глаза горят, улыбка обрела тот самый чарующий изгиб, а голова наклонена (именно так, как когда он флиртует). Если его следующая фраза будет веселой и милой, тогда, вероятно, он все-таки в поисках свидания на одну ночь. Игнорирую ощущение легкого покалывания в области сердца. Однако, на удивление, то, что раздается изо рта Джона, совсем не похоже на ответное заигрывание к пикап фразе канадки. На самом деле, весь его ответ полностью посвящен мне: «Мне совсем не везло до того, как Шерлок появился. Это всё благодаря Шерлоку! Вы когда-нибудь слышали о нем в Канаде? Он настоящий гений. Этот мужчина рядом со мной удивителен. Некоторые его дедуктивные выкладки просто сносят крышу. В мире не существует ничего, чего бы он не смог сделать. Представляете, он даже взломал принцип работы рулетки. Я просто кладу фишки туда, куда он мне скажет. Нет, серьезно, вы, правда, никогда о нем не слышали?» Как он вообще может быть заинтересован в ней, если никак не может перестать концентрировать свое внимание на мне? Это лишь в очередной раз доказывает, что я совершенно ничего не смыслю в туманном мире флирта. Джон снова выигрывает. Менеджер зала подходит к нашему столу, подозрительно оглядывает меня и заменяет крупье. Я говорю: - Пошли. Я не собираюсь анализировать биомеханику нового крупье, и вообще, вырабатывать в Джоне зависимость от гормонов удовольствия, получаемых при выигрыше – не самая лучшая затея. Я как-то не особо горю желанием спасать его каждый месяц от данного времяпрепровождения. Он обналичивает фишки и пытается всунуть мне свой выигрыш. Отмахиваюсь от него, на что он закатывает глаза. (Чему я втайне совсем не возражаю). - Серьезно, Шерлок, ты сделал всю работу. - Он твой. Можешь заплатить эти деньги грузчикам, когда будешь переезжать. Так мне не нужно будет тебе помогать. Он усмехается: - Да, точно. Как будто ты собирался мне помогать, - говорит он. Джон достает свой бумажник и кладет в него толстую пачку денег. Замечаю, что кожа на внешней стороне кошелька имеет круглую выпуклость – 3 см диаметром. Заключаю, что там расположен презерватив. Вероятность принятия второй гипотезы значительно возрастает. Джон в поисках коитуса сегодня вечером. Вместе забираем нашу верхнюю одежду из гардероба (вообще-то Джон забирает нашу верхнюю одежду, в то время как я притворяюсь, будто мне нужно принять звонок). Мы выходим из казино, и тут же наступает мгновенное облегчение от какофонии. Я, очевидно, только рад вернуться домой, Джон – очевидно, нет. Он кажется счастливым, но всё так же чем-то обеспокоенным. Могу лишь предположить, что он собирается увидеться с кем-то знакомым. Он не подавлен и не сожалеет о предстоящих планах. Немного грустный – да, но я думаю, он просто нервничает по поводу необходимости представления меня его знакомой. Почему? Боишься, что она пристрелит меня? Что же, вопреки всеобщему мнению, меня совершенно не заботит то, что Джон Ватсон собирается вступить в новые отношения. Он волен позвонить своей X, как только я отвернусь, чтобы вызвать такси. Скорей всего, он пригласил ее на ужин. Какой-нибудь милый ресторанчик. Насколько я помню, на нем надета черная рубашка, облегающая, расстегнутая на первые несколько пуговиц, образуя привлекательный V-образный вырез. Джон выглядит хорошо. Однако, как это обычно бывает с Джоном Ватсоном, дело вовсе не в том, как он выглядит, так ведь? Его улыбка сама по себе заслуживает пяти звезд. У него не возникнет проблем с достижением поставленной цели сегодня вечером. С точки зрения эволюции, уверен, что он – идеальный кандидат для любой женской особи, находящейся в поиске длительных отношений. Он не только красив, но еще и подходит под категорию «удачного улова», учитывая его медицинскую специальность. Отличный кормилец. Вторая гипотеза становится моей рабочей теорией, и я переключаю свой фокус на выявление того, кто такая X. Незамедлительно проматываю в памяти список людей, с которыми он знаком перед тем, как добавить в него новую личность. Может ли за X скрываться Молли Хупер? Вряд ли. Слишком много связей с событиями прошлого, семьей Джона. Вдобавок, Джон не захотел бы связываться с алкоголиком. Вычеркиваю ее из списка. Печально, мне нравится Молли. Сара Сойер? Помимо того, что она, скорей, перебралась бы на Марс, нежели попыталась еще раз вступить в романтическую связь с Джоном, она попросту не его типаж. Сару также удаляю из списка. Что насчет Салли или Джанин? Нет. Ни разу не замечал хоть каких-либо признаков заинтересованности в любом из направлений с той или другой стороны. Джон ни за что не стал бы связываться с полицией, и еще менее вероятно – со знакомыми Мэри. И со мной, я так полагаю. Антея? Нет. Джон, скорей, предпочел бы постричься в монахи, чем вступать в отношения с кем-то, кто работает в такой близости к моему брату. Вношу в список Миссис Хадсон исключительно из принципа. Уверен, нос воображаемого Майкрофта сморщился бы от неодобрения, если бы я не учел ее, только исходя из возраста. Но, учитывая, что я точно знаю, что Джон относится к ней как к матери, тут же могу вычеркнуть ее из списка. Быстро перечеркиваю каждую из медсестер в больнице, где работает Джон. Все они замужем и имеют детей. Джона не интересуют интрижки, более того, напоминание о малыше было бы слишком болезненным сейчас. Это оставляет меня с двумя офисными работниками из хирургии: Диана (или Даника?) и Стефани. В то время как Стефани, определенно, была бы заинтересована, Джон находит ее в высшей степени раздражающей (Шерлок, она любит слушать только себя, и все ее мнения основаны на результатах гребаных опросиков в Фэйсбуке. Иногда я жалею, что не могу переключить некоторых людей на беззвучный, как это делаешь ты.) С радостью, вычеркиваю Стефани из списка. Остается Диана/Даника. У меня недостаточно данных, чтобы принять по ней решение. Ну, в общем, это всё по друзьям и коллегам… Тотчас же воображаемый Майкрофт приподнимает бровь: «Это не совсем правда, не так ли, дорогой братец?» Неохотно приписываю Джеймса Шолто к имеющемуся списку. Знаю, что это невозможно, но я просто хочу доказать Майкрофту (себе), что Мне. Совершенно. Всё. Равно. В любом случае, Шолто – маловероятно. Джон не гей, и он не разговаривал с Шолто с тех пор, как обнаружил, что действительно случилось с новобранцами. Вообще-то, решаю я, меня совсем не волнует, с кем именно Джон встречается сегодня. Меня вполне устраивает осознание того, что он в порядке, не подавлен очередной депрессией, и что у него просто слегка шалят нервишки по поводу первого свидания после такого долгого перерыва. Прощаюсь с Джоном и подымаю руку, завидев приближающееся такси. - Подожди! – говорит Джон. – Может, поужинаем? – спрашивает он с взглядом, полным надежды. – Это меньшее, что я могу сделать. Я ни капли не голоден. - Время – 4 часа, Джон. А еще у меня недавно возникла идея по поводу эксперимента с анализом крови, и я бы хотел поехать домой и опробовать ее. И, хотя я был бы рад остаться с Джоном, мучительно привлекательная перспектива момента «эврики» манит меня. Мы оба получим свою дозу экстаза сегодня вечером, но из разных источников. - Я кое над чем работаю, - объясняю я. В моем голосе слышно искреннее сожаление. Возможно, потому что мне действительно жаль. Я люблю проводить время с Джоном. - А, ну, тогда ладно, - отвечает он. Он явно удручен. Это было грубо с моей стороны? Я думал, он будет рад избавиться от меня и отправиться на поиски своих простых удовольствий теперь, когда он готов. Но, возможно, Джон предпочел бы присоединиться ко мне. Он любит наблюдать за тем, как я работаю. И, насколько я помню, эйфория от озарения намного слаще, когда Джон рядом. Также я мог бы собрать больше информации о личности X (видимо, меня все-таки это немного заботит). Зову его с собой. - Хочешь присоединиться? Я работаю над анализом крови. Он опускает взгляд к своим ногам и поджимает губы. Кажется, это одно из самых сложных решений, что ему доводилось принять. Не понимаю, почему. Он ведь осознает, что я не обижусь? В конце концов, он отвечает: - Окей. Я удивлен, что мое общество всё еще может перевесить свидание. Он, что, не понимает, что он уменьшает свои шансы на успех, следуя за мной? Полагаю, он всегда может вступить в половую связь после того, как посетит 221Б. Вычеркиваю Диану/Данику, офисного работника, из списка, так как она крайне пунктуальна и не оценила бы перенос свидания только потому, что Джон наблюдал за моей работой. Х – это кто-то другой. Может быть кто угодно, серьезно; женщина, с которой он разговорился на автобусной остановке на прошлой неделе, девушка из супермаркета, которая посоветовала вино к соусу Альфредо, что он и приобрел, или даже вдова, которую он встретил на кладбище на прошлой неделе. Кто знает? Внезапно мой желудок издает легкий рык. Возможно, мне стоит поесть. И если я собираюсь пойти поесть, в мире нет никого, чью компанию я бы, скорей, предпочел взамен Джона Ватсона. В квартире еды нет. - А вообще, знаешь, что, Джон, давай сходим, поужинаем. Ты мне все-таки должен, как-никак. Джон смеется. На самом деле, это больше похоже на хихикание. Маленькая ямочка образуется у уголка его рта. Вид этого доставляет мне удовольствие. Награждает меня. Улыбаюсь ему в ответ, и Джон опять смотрит себе в ноги, не переставая улыбаться. Не уверен, что я думаю по поводу его новой привычки пялиться на собственные ботинки, но я не должен сильно корить его за это, так как внезапно я нахожу себя самого уставившимся на свои.2.
Свой ранний ужин мы проводим в маленьком итальянском ресторанчике, чересчур пестрящем зимними украшениями. Официантка (прихожу к заключению о том, что она же и владелец) подходит для того, чтобы, по-видимому, принять наш заказ, но вместо этого отвратительно долго рассказывает о ее голубом рождественском освещении. - «Ну», - сказала я Сильвио, «давай отличимся. В чем смысл быть похожим на всех остальных?» И после этого я послала Сильвио бла-бла-бла-бла… Я отключаю ее на время и вместо этого наблюдаю за Джоном: как он вежливо старается не засмеяться над безумно скучной, детализированной историей этой женщины. Наконец, она заканчивает свою длинную и пресную полемику о красном, белом и зеленом цветах и поворачивается к Джону: - Что вы думаете на этот счет? - Я думаю, что хотел бы заказать немного еды, - говорит Джон. – Но, если у вас есть в меню что-нибудь голубое, то я, несомненно, выберу его. Она смеется, и смеется, и смеется, целиком и полностью очарованная остроумием Джона. Это не так уж и смешно, но все равно, я тоже нахожу себя растянувшимся в улыбке. Мы принимаемся за нашу пасту: пенне с соусом из высушенных на солнце помидоров для Джона и спагетти с томатным соусом для меня. Замечаю, что он выбрал блюдо без чеснока, как он обычно любит. Это еще больше доказывает, что он собирается встретиться с личностью-X сегодня ночью. Ни один из нас не доедает свою порцию, но когда владелица возвращается к нашему столу, я заказываю кусочек пирога с голубикой на двоих. Она не вникает в шутку, но Джон понимает, и его глаза начинают светиться от смеха. После того, как мы доедаем наш пирог, Джон оплачивает счет, и мы оставляем позади сказочное зимнее итальянское королевство. Оказавшись на улице, мы вновь воссоединяемся с красно-бело-зелеными иллюминациями. Джон ведет меня к Темзе, вдоль Queen’s Walk, где мы обнаруживаем Саут-Бэнкский рождественский рынок. В нем находится около сотни деревянных киосков в стиле альпийских сельских домиков, продающих еду, напитки и подарки. Джон, кажется, просто наслаждается царящей здесь атмосферой. Мы подходим к будке, в которой продают рождественские игрушки, и одна из них привлекает внимание Джона. Мы останавливаемся, и Джон берет украшение с нарисованным на нем бладхаундом. - Идеально для нашей елки! Затем он затаскивает меня в другой киоск, где он убеждает меня пойти выбирать подарки для Миссис Хадсон. - Мы с этим быстро разделаемся – раз, и готово, - говорит он. Я соглашаюсь на его предложение, с условием, что подарок будет выбирать он, что, собственно, и происходит. - Просто напомни мне подарить ей его, - бросаю небрежно, когда он дает мне… что-то там… в подарочной упаковке. Холодает, кончики ушей Джона начинают краснеть. Суета и беготня рождественского шоппинга в самом разгаре. Мы покупаем две большие дымящиеся кружки глинтвейна и находим лавочку вдали ото всей толпы. Джон делает большой глоток перед тем, как заговорить: - Ммм, хорошо, да? Ты должен признать, что есть что-то такое особенное в этом времени года? Я вздыхаю. - Нет, Джон, нет ничего особенного в толпах людей, мечущихся по магазинам в декабре в поисках подарков для не стоящих усилий членов семьи или друзей. Единственная умиротворяющая вещь в этом времени года – это то, что когда-нибудь оно заканчивается. Он всем своим видом показывает, что его это не убедило: - Тебе нравится, - говорит он. По иронии, с неба начинают падать гигантские ленивые снежинки, словно пытаясь убедить меня в том, что праздники – это и впрямь магическое время года. К счастью, мимо нас проходят муж с женой, яро споря на тему подарка бабушке в этом году. За ними следует группа пьяных гос. работников в нелепых шапках Санта Клауса, напевая “это время для веселья…” [3] Косо оглядываюсь на Джона, а он просто начинает смеяться. Вдалеке на сцене виднеется рождественский хор. Они одеты в викторианскую одежду, и меня моментально уносит к моему самодельному наркотическому трипу назад в прошлое – делу «Безобразной невесты». Я рад, что эта часть моей жизни уже позади; наркотики, умопомешательство Калвертона Смита, игра в ‘Любовь’ с Мориарти и всяческие их последствия. - О чем думаешь? – спрашивает Джон. Отвечаю укороченной версией правды: - Прошлое. Джон сглатывает. - Касаемо прошлого… Я ни разу, - он останавливается посреди предложения, как он нередко делает, и продолжает дальше. – Я ни разу не извинился… нет, не «не извинился»… а скорей, не признавал. Да, я никогда не признавал твоего горя, когда… - он останавливается, делает большой глоток своего глинтвейна и поворачивается, чтобы посмотреть мне прямо в глаза. – Я очень сожалею по поводу того, что произошло с Грегом Лестрейдом, Шерлок. Нет. Перестань. Даже не смей начинать, прошу. Хочу не дать ему заговорить. Мне не обязательно это выслушивать. Я не хочу это выслушивать. Надо было пойти домой и начать работать над моим образцом крови. Могу с уверенностью сказать, что Джону так же некомфортно говорить об этом, как и мне. Могу лишь предположить, что этот «разговор» – вероятно, очередное задание его психотерапевта, Эллы Томпсон. Могу так же явно представить, что было сказано во время их прошлой сессии, как если бы я втихую подсматривал за ними: «Оу, и перед тем, как вы двинетесь дальше к чему-то новому, Джон, вы должны поговорить о своих чувствах по поводу всего случившегося, чтобы найти успокоение». Хмурюсь. - Джон, не надо… Джон игнорирует мой угрюмый вид и продолжает: - Я знаю, что ты не хочешь говорить об этом, но я просто хочу убедиться, что ты знаешь, что… что я понимаю – ты тоже считал его своим другом, и его обман, должно быть, был очень болезненным. Я был слишком сфокусирован на своем дерьме, чтобы заметить твою боль. По сути, я, черт побери, должен был осознать еще годы назад, что что-то было не так в твоей привычке забывать его имя. Мне плевать, Джон. Мне реально плевать. Тебе не за что извиняться. Вмешательство Грега в мои с братом отношения никак не задевают меня. Джон, наконец, замолкает и допивает свой напиток. Но, судя по всему, моя пытка еще не окончена. Он начинает очередную болезненно неловкую речь о сожалениях и сложных обстоятельствах. Я отключаюсь из большей части повествования и вместо этого создаю в своей голове таблицу всех предлогов, что я когда-либо использовал в своей жизни для того, чтобы избежать посещения рождественского ужина, дабы случайно не повториться, когда буду звонить своим родителям – уведомить их о том, что я не смогу прийти в этом году. Когда мое внимание возвращается к Джону, он в процессе приношения извинений ко мне: - И еще раз, мне жаль, если я когда-либо воспринимал тебя как должное или заставлял чувствовать себя виноватым из-за непонимания каких-либо социальных норм. Мне хочется сказать ему «в этом нет необходимости, никто из нас не идеален», но по какой-то причине я не могу заставить себя сделать этого. Взамен я кидаю не блещущую остроумием шутку. - А мне жаль, что зимняя погода не заморозила напрочь твой рот, дабы огородить меня от твоей бесконечной болтовни. Он вздыхает и хлопает меня по колену: - Хорошо, хорошо, я закончил.3.
Мы оставляем рынок позади и идем по направлению на восток, к центру города. Джон внезапно останавливается перед роскошным отелем Мондриан и заявляет: - У меня здесь зарезервирована комната сегодня ночью. Я использовал свой подарочный сертификат, который я выиграл на прошлогоднем благотворительном вечере в больнице. Я слегка удивлен тем, что он решил использовать свой сертификат для сегодняшней интрижки. Это знак о том, что мне пора уходить, и в очередной раз я поворачиваюсь, чтобы поймать такси. - Подожди! – говорит он. Он проводит рукой по волосам, делает глубокий вдох и добавляет: - Не хочешь подняться, выпить? Мой разум начинает выстреливать различные варианты интерпретации того, что он имел в виду (за исключением самого очевидного). Я редко когда могу быть удивлен поступками или словами Джона. В большинстве случаев он и его намерения довольно прозрачны для меня. Сейчас я не имею ни малейшего представления о том, что он делает. Воображаемый Майкрофт закатывает глаза. Рациональная часть моего мозга анализирует все имеющиеся данные и извергает очевидное заключение «Я и есть Х». Сентиментальная часть моего мозга неистово пытается отвергнуть имеющиеся доказательства. Я не могу быть X. Это кажется таким невозможным. Я чересчур грубый, чересчур другой, чересчур мужчина. - Ну, так что? – нервно вставляет Джон. - Я вовсе не хочу пить, - я выпаливаю, не знаю зачем. Обе половины моего мозга издают отчаянный стон. - Я знаю, знаю, - говорит Джон. – Не то чтобы я реально звал тебя выпить. Это просто выражение. Оно означает, что, эмм, оно означает, что я не очень хочу сейчас расходиться с тобой. Я знаю об этом. (Серьезно, знаю!) Вынужден принять тот факт, что я есть Х. Но почему? Это, что, какой-то эксперимент? Трюк? Я что-то упускаю. Вероятно, Джон хочет моей компании, но я был бы очень и очень удивлен, если бы он хотел меня в этом плане. Что-то не сходится. Я что-то упускаю – снова заключаю я. Почему Джон ищет моего общества, когда он, очевидно, готов снова заняться сексом? И почему он выбрал место, которое больше подходит для брачной ночи и… Оу. ОУ. Я был слепым идиотом. Дурак, дурак, дурак. Как я мог так неверно истолковать все знаки? Джон, грустный и сам не свой. Джон, дерганный и поглощенный мыслями. Оперативно вычеркиваю себя из списка. Конечно, я не X. С чего бы? С чего бы я был X хоть в чьем-нибудь списке? (Находиться рядом с тобой, Шерлок – непосильная задача. Ты тугой на голову, Шерлок.). Джон весь день таскался со мной, потому что он не хочет оставаться один в день годовщины смерти его семьи. Несмотря на то, что он так никогда и не простил Мэри за всю её ложь, воспоминания о том, как все закончилось, до сих пор ранят его. Помню, как в прошлом году он провел этот день со мной на Бэйкер Стрит, в стельку пьяный и совершенно разбитый. Ощущаю внезапный прилив паники от осознания того, что утешать Джона сегодня вечером предстоит мне. Я не совсем из тех, кто хорош в утешении других. (Ты эгоист, Шерлок). Я не в восторге от обозначенной задачи, но это чувство быстро проходит. - Хорошо. Я поднимусь с тобой… но никакого «питья». Джон кажется приятно удивленным. Теплота разливается по телу от мысли о том, что я сделал ему приятное. Мы входим внутрь, и Джон регистрирует нас. Поверяю свой мобильный. Сообщение с Науки дедукции (прим. сайт Шерлока). Игнорирую его. Я ни за что не оставлю Джона сегодня вечером. Джон возвращается с ключом в руке, и мы направляемся к лифту. Заходим в кабину – он нажимает кнопку 8. Смотрю на Джона в зеркало лифта, и мой друг предстает передо мной с множества других углов. Он выглядит хорошо. Его волосы немного отросли (после смерти жены он вернулся к короткой военной стрижке). Ему пора сходить постричься. Мне нравится цвет и, скорей всего, понравилась бы и текстура. Они кажутся плотными и шероховатыми. Чувствую сильное желание дотронуться до его волос. Не важно, не важно… Волосы Джона ничего для меня не значат. Фолликулы. И всё. Оставшаяся часть поездки проходит нормально. Мы продолжаем обрывки различных разговоров с того места, с которого, как мы оба помним, мы остановились. Джон рассказывает мне, что хочет пройти курс судебной медицины и спрашивает мое мнение на этот счет. Естественно, я считаю любой курс бесполезным, а тех, кто его организуют – имбецилами. Однако я воздерживаюсь от озвучивания своего мнения, так как, на самом деле, я не особо осведомлен о содержании курса. Вдобавок, интерес Джона мне только на руку. Я доволен тем, что он заинтересован в освоении той сферы медицины, что тесно связана с Работой. Мы прибываем к комнате 832. Джон вставляет ключ-карту и открывает дверь в комнату. Неплохая комната; просторный номер с небольшим красным диванчиком и спальней за высокими застекленными дверьми. Из гигантских окон открывается панорамный вид на город. Джон снимает с себя куртку и стягивает ботинки. Он одаривает меня легкой улыбкой и подходит к окну. Снимаю свой Belstaff, вешаю его в шкаф и задаюсь внезапным вопросом, что делать дальше. Часть меня жалеет о том, что я вычислил настроение Джона. Было бы намного легче просто встать и уйти. Джон всё еще любуется видами города, когда я достаю себе (по иронии судьбы) попить бутылку воды из мини-холодильника. В горле сильно пересохло. - Хочешь поговорить о Мэри? – спрашиваю я, пользуясь тем, что он стоит спиной ко мне. Он поворачивается и смотрит с недоумением: - Нет, не особо, - говорит он. Оу, вероятно, он уже сделал это, когда мы сидели на скамейке. Теперь я должен как-то отвлечь его, так? Здесь не так много средств для развлечения. - Хочешь посмотреть фильм? Он ухмыляется: - Да, конечно, сейчас, только в туалет схожу. Когда он возвращается, мы садимся на кровать, вытянув ноги перед собой и откинувшись на спинку кровати, положа головы на пару большущих подушек. Джон включает телевизор. Показывают документалку о вечнозеленых растениях – ведущий программы рассказывает о рождественских елках, иголках и фотосинтезе. По какой-то необъяснимой причине мы решаем посмотреть это вместо фильма. Фотосинтез – удивительный процесс, и я даже нахожу себя наслаждающимся просмотром, хоть ведущий и чрезмерно всё упрощает. В душе я польщен тем, что Джон заинтересован этой темой. - Господи, я зазубрил всё это еще в универе, но я так никогда по-настоящему и не понимал, как происходит световая реакция. - Могу объяснить, если ты действительно этого хочешь. В конце концов, нет ничего лучше нециклического фосфорилирования, когда тебе нужно отвлечься. (И это даже не попытка пошутить). - Почему бы и нет? – отвечает Джон с улыбкой. Он дотягивается до прикроватного столика и хватает предоставляемые отелем блокнот и ручку. – Посмотрим, сможешь ли ты превзойти Доктора Гербэри. Он подает мне лист за листом, в то время как я строчу пометки, пояснения и диаграммы. Разбросанные по всей поверхности кровати страницы заставляют его рассмеяться. Он берет одну из заметок и нахмуривается: - Окей, теперь ты меня точно запутал. Нетерпеливо хмыкаю и хватаю другой лист бумаги. - Вот, что тебе нужно понять, - бросаю ему листок. Он поднимает его и наклоняет голову: - Это, типа, растение? Он концентрирует внимание на не относящихся к делу вещах. Глупо. (Очаровательно). - Это подсолнечник. А это трехмерное изображение листа в разрезе, - объясняю ему. - Ха, ты нарисовал для меня цветочек. Это так мило. Он смотрит на меня, и я ощущаю, как задняя сторона шеи постепенно окрашивается в румянец. - Знаешь, я тебя пригласил сюда не для того, чтобы ты учил меня фотосинтезу, - говорит Джон, словно заигрывая. Его глаза светятся. Это дает мне надежду, и в то же время – слегка пугает. - И зачем же ты меня пригласил? Мой вопрос выходит тревожным, с затаенным дыханием. (Жалким). Ответ Джона занимает вечность. Он улыбается: - Побыть с тобой… ничего такого… это, - говорит он, махая рукой в сторону раскиданных по кровати заметок. У него странное выражение лица. Коктейль из задумчивой тоски и нежной привязанности. Да, определенно, привязанность. Но в его глазах также виднеется вызов. Моё сердце бьется слишком быстро (словно Джон подсыпал стимулирующее в воду). Мы, не отрываясь, глядим друг на друга несколько секунд, которые длятся словно вечность, пока Джон не облизывает бессознательно свою нижнюю губу. Вот тут-то меня осеняет, и я больше не могу игнорировать имеющиеся факты. Я в номере отеля делю кровать с Джоном, и Джон – более чем очевидно, флиртует со мной. Все-таки Х – это я. Я настолько нелепо глуп, что даже воображаемый Майкрофт не утруждает себя необходимостью появиться. Джон хочет заняться со мной сексом. Теплота, извиваясь, растекается по моему телу, ослабляя мои конечности и, что более важно, - мой разум. У меня нет ни малейшей идеи о том, что мне делать с этой информацией. Я вообще не могу думать. Резко встаю и просто удаляюсь в ванную. Захожу в комнату и облокачиваюсь на (поддельную) мраморную раковину. Вижу маленький тюбик зубной пасты и мокрую щетку Джона. На столешнице также лежит гостевая щетка. Мне действительно нужно аккуратно всё обдумать. Жаль, что рядом нет скрипки помочь мне справиться с этой кучей эмоций. Полагаю, гостиницы не предоставляют гостевые скрипки? После всего, что мы с Джоном пережили, я никогда не предполагал, что мы придем к этому. Признаю, я сох по нему так, что иногда всё сводило изнутри. «И, конечно же, я люблю его» – думаю нетерпеливо. И Джон тоже любит меня. Я знаю. Но любовь не всегда равнозначна сексу. Однако, судя по всему, Джон хочет меня в этом плане. Ставлю под вопрос его инстинкт самосохранения. Думай, думай, думай… Все доказательства указывают на то, что он всё продумал. Вся эта ночь (день!) была спланирована. Да и вообще, он романтически ухаживал за мной весь день. Но почему отель? Почему просто не встретиться на 221Б? Почему просто не сказать мне, что я Х? Ха! Он хочет, чтобы я вычислил это сам. Он хочет, чтобы я сделал первый шаг. Я мог бы сейчас пойти домой и притвориться, что так ничего и не понял. Тогда Джон подумает, что я не заинтересован или настолько недогадлив, что, в принципе, не могу даже быть заинтересован. Трясу головой – не могу поверить. Как долго он пытался выяснить, можем ли мы стать чем-то большим? (Вероятно, с того момента, как он начал нервничать в моем присутствии). У него, наверняка, возникали вспышки желания? Не путает ли он сильное восхищение с похотью? Эта мысль тревожит меня. Похоть – это не совсем то, чего я хочу. Не люблю терять контроль над своим телом или эмоциями. Я могу понять потерю контроля из-за наркотиков… но из-за другого человека? Это кажется неразумным… невыносимым. Ужасающим. К сожалению, я вынужден отдать это очко Майкрофту. Секс действительно тревожит меня. Хотя, если так подумать, технически я не девственник. (Забираю очко назад). Я был свидетелем Виктора Тревора подо мной, у меня в руке и во рту, в то же время, я никогда не желал быть на его месте. Потеря способности мыслить (даже на несколько секунд сильнейшего удовольствия, обрушивающегося на твои нейронные каналы) того не стоит. Не то чтобы я физически не мог. У меня есть потребности. Я – кожа и плоть. Просто мне всегда удавалось оттолкнуть от себя все желания, прежде чем они достигнут своей конечной цели. Ты что, сделан из тефлона, Шерлок? - в шутку иногда спрашивал Виктор. Хотя, если так подумать, возможно, он спрашивал это с грустью – тогда я еще был не очень хорош в улавливании таких нюансов. (Вероятно, я до сих пор так и не освоился в этом деле). Что если я не смогу отпустить себя, когда буду с Джоном? Сделаю ли я его таким же грустным? Строю у себя в голове множество диаграмм, чтобы просчитать различные исходы. Если я не сделаю ход на этой развилке и уйду из отеля сейчас, остается вероятность того, что Джон всё так же переедет ко мне. Но на какое время? До старости? Это было бы предпочтительнее всего. Однако также велика вероятность того, что он встретит кого-то, и я снова потеряю его. Вероятно, его новая знакомая (впредь называемая Y) не будет особо понимающей в отношении нашей с Джоном уникальной дружбы. Да и каковы шансы того, Личность-Y примет меня и позволит Джону помогать мне с расследованиями? Просчитываю вероятности: и они весьма малы. Скорей всего, через год Y будет в обнимку лежать с Джоном Ватсоном, а я – с коктейлем из опиатов. Джон пока не переехал, и мысль о его потенциальном очередном уходе – невыносима. Принимаю решение. Джон, определенно, стоит потери контроля над собой. Я займусь с ним сексом. Беру гостевую зубную пасту, все еще обернутую в прозрачную плёночную упаковку. Разрываю ее (поймет ли Джон о моих намерениях по резкому звуку рвущейся и комкающейся упаковки? Вряд ли). Выдавливаю гостевую пасту и чищу зубы нелепое количество времени. Хотелось бы еще помыть и ноги. Делаю глубокий вдох и заталкиваю обратно свой легкий приступ ОКР [4]. Нет никакой необходимости оттирать мои ноги до абсолютной чистоты. Джону все равно на коринебактерии. Запрыгиваю в душ. Не могу ничего с собой поделать. Джону плевать на мою эксцентричность. Захожу обратно в комнату, Джон отрывается от телевизора, чтобы улыбнуться мне. Снова осознаю, насколько несоизмеримо счастливым делает меня его довольное выражение лица. Он хлопает по кровати, показывая, что я всё так же волен делить это место вместе с ним. Он начинает рассказывать мне что-то (события из шоу), что я пропустил. Мне плевать, Джон. Мне плевать. Я нервничаю. Чувствую что-то в нижней части живота. Не знаю, почему люди связывают его с бабочками – это глупо. Бабочки хотя бы могут улететь. Но это кортизол, а кортизол так просто не улетает. Он душит тебя и сдавливает твой пищевод, и, кажется, будто я не могу ничего с этим поделать, кроме как сглотнуть пару раз. Сажусь на кровать, словно одеревеневший, вновь пришибленный осознанием того, как сильно я ненавижу терять контроль над своим телом. Но ничего не происходит. Мы просто продолжаем говорить о физиологии растений и прочем. Я начинаю расслабляться, и мы с Джоном снова подхватываем ту товарищескую волну, что была у нас раньше. Джон не упоминает душ. Мои волосы влажные – он ведь должен был заметить? Конечно, заметил. Напоминаю себе о том, что он позволяет мне сделать выбор. Позволяет мне сделать первый шаг… Мы смотрим что-то из рождественской телевизионной программы. Хоть наши глаза и приклеены к телевизору, не думаю, что кто-то из нас реально следит за шоу (что-то об истории Николая Чудотворца). Кошусь на него краем глаза – он делает то же самое. Одновременно отворачиваемся. Проходят миллионы секунд, и никто не издает ни звука. К этому моменту, я мог бы лечь на бок, и Джон бы сделал то же самое. Мы могли бы найти правильный угол и поцеловаться. Кажется, словно время остановилось. Мы оба лежим на спине, пока кто-нибудь из нас не повернется. Словно между нами огромная пропасть, к краю которой ни один из нас не решается подступиться. Поворачиваюсь к Джону со своей стороны кровати и смотрю на него. Он тоже поворачивается, подпирает голову рукой и смотрит на меня. Выражаю ли я то, что чувствую? Это для меня незнакомый язык. Мой родной – это цифры и коды. Он ведь скажет что-нибудь или, может быть, отпустит шутку, если это не то, на что он рассчитывал? Вбираю в себя воздух и пытаюсь успокоиться. Уверен, если я просчитался, Джон с большей готовностью простит мне поцелуй, чем самоубийство. Пересекаю пропасть, и мои пальцы аккуратно касаются его лица так, будто я читаю по Брайлю. Я чувствую его поры, брови, нос и губы. Его взгляд неотрывно сидит на мне все это время. Приподнимаюсь на своем локте и зарываюсь рукой в его волосы (мягкие, совсем не жесткие). Притягиваю его к себе и прижимаюсь своими губами к его губам. Он позволяет мне. Я целую его снова – мои губы гуляют по всему его лицу. Возвращаюсь к его рту и обвожу его губы своим языком. Джон дрожит. Ему нравится. - Я всё-таки не ошибся, - шепчу в его рот. - Ты редко когда ошибаешься, - отвечает он. Его щеки раскраснелись, в голосе слышно затаившееся дыхание. Он сжимает меня в объятия, и прижимается лицом к моим волосам. «Господи, Шерлок…» - всё, что он говорит. Укладываюсь на его грудь и позволяю ему обнять себя. Здесь, со мной, приютившимся в сгибе локтя Джона, мы, наконец, заговариваем. Джон выдает легкий смешок: - Черт, как же я нервничал, - говорит он, играя с моими волосами. Улыбаюсь ему в грудь: - Я заметил. - Почему ты так чертовски долго к этому шел? Чувствую, как тепло разливается по моим щекам – рад, что мое лицо спрятано от него. - Романтические связи – запутанный для меня пазл, - отвечаю я. - Это был детсадовский пазл, Шерлок, - говорит он с нежностью и целует меня в голову. – До сих пор не могу поверить… Вот так лежать с тобой в отеле. - Почему мы просто не пошли на Бэйкер Стрит? - спрашиваю я. – Стой, дай мне самому додуматься, - ответ приходит быстро, впрочем, как и обычно. – Нейтральная территория? - Да, что-то типа того. Я просто подумал, что, если бы у нас не вышло в этом контексте… - он останавливается, пытаясь подобрать нужное слово, и продолжает. – Просто хотел убедиться, что никаких неловких воспоминаний не останется в нашей квартире. Вне зависимости от того, кем мы будем друг другу, я все еще хочу жить вместе с тобой, понимаешь? Да, понимаю. Он оставляет еще один поцелуй на моей голове. - Боже, не могу поверить, что я, наконец, держу тебя в своих руках. - Это приятно, - говорю я. Это больше, чем приятно. Это рай. Вероятно, половая связь не так обязательна, я мог бы оставаться в таком положении вечно. Джон нервно сглатывает: - Я много думал об этом, - говорит он. Что-то в его тоне заставляет меня поднять голову и взглянуть на него. Всё, что Джон чувствует – оно всё здесь, прямо в его глазах: оттенок застенчивости, щепотка смеха, изобилие нежности и поток желания. Я сглатываю: - И о чем же? – спрашиваю, снова роняя голову на его грудь. - О чем же? – повторяет он. – Я никогда не спал с мужчиной, Шерлок, но, Господи Иисусе, я представлял тебя множеством, множеством разных способов, - говорит он хрипловатым голосом. По поверхности моей кожи пробегают восхитительные вибрации. Обнаруживаю, что хочу дотронуться до его кожи. Кажется, Джон убрал все мои сомнения и дал желаниям выйти наружу. Вытягиваю его рубашку из штанов и проскальзываю под нее своей ладонью. Исследую его спину, а затем – ягодицы. - Ты уверен, Джон? – спрашиваю я. Невероятно клишированный вопрос – надеюсь, абсолютная тупость этого вопроса не вызовет Майкрофта в моей голове. (Ох, Шерлок, он планировал это неделями, очевидно, что он уверен). Джон смеется, звон мягко отдается в моих ушах. - Нет, - отвечает он. – Я не уверен. Ни капли. Это в каком-то смысле моя ставка. Я не хочу рисковать нашей дружбой. Удивительное признание Джона рассеивает мои сомнения. Я намного лучше в делании ставок, чем Джон. - Шансы таковы, что мы будем в порядке. - Что же, тогда иди сюда, - говорит он. Забираюсь вверх по его груди, пока мы не оказываемся лицом к лицу. Он целует меня. Мой рот открывается, и наши языки встречаются. Ощущение нежности и шелковистости, словно теплый мед. Тону в наслаждении, и в кои-то веки я не задумываюсь о том, как папиллярная ткань наполняется амилазой. Мы долгое время остаемся поглощенными медленными, исследующими, пьянящими поцелуями. Мое желание знать превратилось в бушующую жажду. Настолько отдаюсь поцелуям, что это даже удивляет Джона. Мои губы нетерпеливы и стремительны. Множество эр назад я принял своё влечение к Джону. Теперь это влечение становится всё сильнее и отчаяннее, что я боюсь, оно оттолкнет его своим напором. Целую его глубоко снова и снова, пока наши тела не сплетаются в простынях, пока не становится очевидным, что, благодаря Джону, постепенно я теряю рассудок. Не сдерживаю тот сгусток похоти, что течет по мне. Он плывет и стучит по стенкам моих сосудов. Я слегка поражен (и даже весьма смущен) тем, насколько я уже возбужден. Джон, что ты со мной делаешь? Когда мы оба отодвигаемся, чтобы глотнуть воздуха, Джон начинает смеяться. - Вот, поди, догадайся, - говорит он, задыхаясь. – Догадайся, что ты будешь, как чертов вулкан в постели. Каким-то образом в перерыве между тоннами поцелуев нам удается раздеть друг друга, пока мы оба не оказываемся обнаженными в гнезде из белых простыней и гигантских подушек. Джон сгребает меня в свои объятия и говорит мне, что я охренительно красив. Он переворачивается на меня (возможно, чтобы не дать мне окончательно улететь), и его колени становятся моей опорой. Бедра Джона касаются моих, и наши члены, горячие и твердые, прижаты друг к другу между нашими телами. Он ложится вниз, и затем его рука обхватывает меня, двигаясь вверх и вниз по моему стволу широкими, медленными движениями. Кажется, все мои неврологические процессы сократились до одного функционирующего синапса, который продолжает выдавать одно и то же сообщение: Джон. Теперь я одноклеточный организм – возможно, амёба. Тону в ритме его руки, в то время как случайные наблюдения играют в прятки с моим сознанием. Любовь Тепло Джон Сердцебиение Смущение Внезапная остановка в области паха прогоняет все мысли. Толкаюсь в кулак Джона, дрожа в основании его руки. Он склоняет свой лоб к моему. Сквозь пульсацию в своих ушах слышу, как он шепчет слова, типа «Прекрасное создание, я люблю тебя так сильно, что это пугает меня, Господи, только посмотри на себя». Наконец, я отпускаю себя и позволяю ему узреть мое падение. Произведение искусства, изготовленное из витражного стекла, разбивается на кусочки в моей голове, и я кончаю в кулак Джона и на свой живот. Я пустой холст, вымазанный яркими красками. Выхожу из тумана в своей голове, и Джон тоже распадается под собственной рукой с лицом, зарытым в мое плечо. Вытягиваю свою руку, и кладу поверх его, и следую его ритму, мой большой палец обводит головку его члена. - Да, - он запинается, - Боже, да. Он яростно и бурно кончает на мой пах. Он, безусловно, самый красивый человек на земле. Спустя некоторое время, Джон двигается и выдает небольшую, застенчивую улыбку. - Ну, что же… - говорит он с зардевшимся на щеках румянцем. – Джекпот. Издаю болезненный стон в ответ на его жалкую попытку пошутить в тему ставок. Он ерошит мои волосы и сжимает меня в своих руках. Обвиваемся вокруг друг друга, словно кошки. Я всё еще продолжаю наслаждаться ощущением теплого тела Джона напротив своего, пока мы оба не засыпаем. *** Десять дней спустя, мы готовимся к поездке домой к моим родителям на рождественский ужин. Джон выглядит великолепно в своей новой рубашке цвета анютиных глазок и сером костюме. Он настолько красив, что я задаюсь вопросом того, сколько по времени займет раздеть его, зацеловать до потери пульса и снова заняться сексом перед нашим камином перед тем, как выходить. Кажется, мне весьма полюбилось отпускать себя. Но даже если бы у нас и было время, не думаю, что Джон был бы особо заинтересован. Никогда еще не видел его таким нервным. Он какой-то дерганый и легко выходит из себя. Он продолжает потирать заднюю сторону шеи, сверяя время, и резко мотает головой так, будто хочет утрясти все свои плохие мысли. - Что не так, Джон? – наконец, спрашиваю я. Его нервозность довольно-таки раздражает. – Что-то, связанное с моими родителями? – подсказываю я. Это единственное логичное объяснение. Джон закрывает глаза и вздыхает: - Да. Когда он вновь открывает глаза, я боюсь, что он может заплакать, но вместо этого он берет себя в руки и хватает бутылку вина, которая стояла на столе, и протягивает ее мне. - Этого, кажется, недостаточно… Что я… Что я должен сказать твоим родителям, Шерлок? «Здрасьте, я знаю, в прошлый раз, когда вы меня пригласили, моя жена только что пристрелила вашего сына из-за меня, и затем ваш сын усыпил вас обоих из-за меня, и, если этого было мало, ваш сын также убил человека из-за меня… но в любом случае, вот неплохая бутылочка Мерло к ужину. Не волнуйтесь, в этом году я не принес с собой заряженный пистолет в ваш дом. Мира вам и вашей земле!» Пялюсь на Джона пустым взглядом. Не имею ни малейшего понятия о том, что делать с излитием его запутанных эмоций. Я не совсем уверен, что понимаю причину всего его беспокойства. Хочется сказать ему, что я наделал столько ужасных вещей в своей прошлой жизни, что мои родители уже привыкли к подобному. Однако Джон выглядит таким напряженным, таким несчастным, что я чувствую, это не совсем то, чего он хочет услышать. - Мне жаль, - говорю я, потому что это, кажется, наилучшее решение, когда Джон чем-то расстроен. - Нет, Шерлок, дело не в тебе, - Джон ставит бутылку обратно на стол. – Не думаю, что ты понимаешь, - (я не понимаю) – но я действительно хочу понравиться твоим родителям. Господи, я хочу, чтобы твои родители знали, что я тоже готов на все ради тебя. Я хочу, чтобы они знали, насколько сильно я люблю и дорожу тобой, и, Боже… Боже, я не хочу, чтобы они ненавидели меня за то, что я хочу провести с тобой всё свою оставшуюся жизнь! Прикладываю все свои силы, чтобы не назвать его идиотом. К счастью, у меня получается. Ну, серьезно, Джон ведет себя нелепо. Мои родители обожают его. Они знают, что единственная причина, по которой я все еще жив – это его присутствие в моей жизни. Они знают, что он сделал меня человечнее и что он мой единственный ориентир, когда я теряюсь в социуме. Кидаю быстрый взгляд на Джона перед тем, как продолжить свои объяснения. Джон выглядит жалко, глазеющий на собственные ботинки, словно школьник, ожидающий приема у директора после какой-то проказы. До меня доходит, что я, вероятно, должен разуверить его вслух. Дотягиваюсь до его подбородка и приподнимаю его. Его голубые глаза настойчиво смотрят в мои. Он так прекрасен. Я бы предпочел поцеловать его, нежели вести беседу. Но я так полагаю, ему требуется услышать это. - Джон, ты идиот, - начинаю я (Ох, ну что, я старался. Что я могу сказать, он реально идиот!) – Могу тебя заверить, мои родители не ненавидят тебя. Вообще-то, они любят тебя. Они знают обо всем, что ты сделал для меня. Они также знают о том, что ты предложил свою жизнь взамен моей тогда в бассейне. Они хорошо осведомлены о том, что ты ничего не знал о моей смерти и были шокированы тем, что я позволил тебе поверить, будто ты не смог отговорить меня от совершения самоубийства прямо на твоих глазах. Более того, я постоянно навлекаю на себя опасность, Джон. Они знают, что Мэри бы не появилась в твоей жизни, если бы не я. Они знают, что всё, что последовало за этим, было моей ошибкой. Они знают, что ты… мой лучший друг, мой блоггер, мой ментор, мой доктор, мой сообщник, мой учитель, мой смотритель, мое доверенное лицо, мой любовник. Слова застревают у меня в глотке, и я не могу продолжать говорить. Сжимаю его в объятиях и прячу свое лицо в сгибе его шеи. Когда ощущение тесноты в моем горле ослабевает, я, наконец, заканчиваю своё предложение: - Ты моё всё. Чувствую, как теплое дыхание Джона ласкает мои волосы, и могу точно сказать, что он сейчас улыбается. Мы отодвигаемся друг от друга, и подозрительная влага собирается на его нижних ресницах. Он сглатывает. - Шерлок, ты тоже моё всё. Я люблю тебя и… - Я знаю, - говорю я. Дарю ему быстрый поцелуй, как извинение за то, что прервал его: - но если мы продолжим с этой абсурдной романтической чушью, то существует вероятность того, что мы не доберемся до моих родителей даже к вечеру. (Хотя это было бы неплохой отмазкой, которую раньше я еще никогда не использовал). - Ну, так что, идем? – спрашиваю я, указывая на дверь. Джон вновь берет бутылку вина и кивает. Спускаемся по лестнице, и Джон открывает для меня дверь. Выходим наружу, навстречу холодному вечернему воздуху, он берет меня за руку и ведет к черному автомобилю, который ждет нас, чтобы отвезти в семейный дом.