Сволочь

Гостиница, где они остановились, против обыкновения вполне приличная. Белье чистое и даже почти не застиранное, то же можно сказать и о полотенцах. И о выданных постояльцам - щедрость неслыханная и довольно-таки бессмысленная - банных халатах. Аллен сидит на постели в этом, черт бы его побрал, халате и хрустит яблоком вприкуску с печеньем, которое любезно испекла умиленно-удивленная уолкеровским аппетитом повариха. Тимкампи вьется рядом, тычась хозяину чуть ли не в рот - а Аллен бы проглотил и не заметил, думает Канда. И еще думает: бестолочь гороховая, где это видано, чтобы механических големов кормили? Аллен об этом не задумывается, позволяет Тимкампи жевать печенье и даже откусить кусочек яблока. Он полулежит, опершись на спинку кровати, подпихнув под поясницу подушку и положив ногу на ногу. Полы халата разошлись немного выше коленок, обнажая стройные бледные голени с четко обрисованными икроножными мышцами. Канда украдкой скользит по чужим конечностям заинтересованным взглядом: от пальцев к трогательно-розовым после получасовой ванны пяткам, потом вверх по выступающим косточкам, дальше - к паре темных синяков под коленями. Махровая ткань не дает посмотреть на бедра, к мимолетной досаде Канды. Но он утешается предвкушением задуманного. Аллен поминутно зевает, прикрывая ладонью рот. Видно, что у него глаза слипаются и лечь спать мешает только упрямство и недоеденное печенье. Халат запахнут неплотно, ключицы не прикрывает. Канда окидывает непроницаемым взглядом всего Уолкера - лениво-осоловелого, сонного, с влажными волосами, на которых устроился Тимкампи с очередной порцией выпечки. Вот кое‐кто крошки из шевелюры вычесывать будет... - Чего? - спрашивает Аллен, заметивший, что на него смотрят. Канда молчит, с независимым видом отвернувшись. - Рожа у тебя сильно хитрая, - фыркает Аллен и бросает яблочным огрызком в потрясенного такой наглостью Канду. Не попадает, к счастью своему. А потом отставляет тарелку с остатками печенья на тумбочку и ложится на бок, не укрываясь и не гася свет. - Спокойной ночи, Деграданда... Тот только хмыкает и тушит лампу. В окно светит луна, в номере не темно. Хотя темнота Канде тоже бы не была помехой. Он отслеживает по часам двадцать минут - по-хорошему, лучше б полчаса, если не больше, но сил терпеть нет - и подходит к кровати Аллена. Тимкампи устроился на подушке возле седой головы. Канда хватает голема за хвост и впихивает его, трепыхающегося, в шкаф. Проворачивает ключ в замке дверцы - счастье, что этот замок есть - и, расправившись с потенциальным свидетелем, за плечо переворачивает Аллена на спину. Тот не просыпается, только едва уловимо выдыхает не то какой‐то звук, не то слово. Все правильно: после тщательно рассчитанной дозы снотворного в ужине он и должен лежать бревном. Канда разглядывает его вблизи, пока не трогая. Ресницы на закрытых глазах седые, пухлые губы приоткрыты, халат съехал вниз, и видно левый сосок. Канда воспринимает вид спящего Уолкера осколочно, и от этих картинок - воплощенная невинность - мгновенно приливает кровь к низу живота. Канда наклоняется к Аллену. От волос пахнет шампунем, от кожи - мылом, но к этим лишенным индивидуальности запахам примешивается и Алленов собственный. Канда осторожно проводит носом по его шее - гладкой, прохладной - и, очертив большим пальцем подбородок, ловит губами дыхание Уолкера. Тот по-прежнему крепко спит, и не подозревая, что творят с его телом. Поцелуй выходит долгим. Дорвавшийся до желаемого Канда проникает языком между несомкнутыми рядами зубов, ощущая вкус яблока и печенья, и он вовсе не огорчен отсутствием какой-либо реакции. Он развязывает пояс халата и аккуратно вытряхивает Аллена из одежды. Тот морщится - холодно, наверное. На нем нет белья, он оказывается голым, раскинувшись на простынях в свободной расслабленной позе, которую можно было бы счесть развратной, когда б лицо Аллена не было таким умиротворенно-спокойным. Талия тонкая, ребра проступают под кожей. Живот впалый. Канда гладит его, щекочет пальцем пупок, кладет руки на хрупкие бедра, словно прикидывая, как это будет выглядеть, если Уолкера трахнуть в таком положении. Волосы на лобке серебристые. Член невозбужденный и вялый. Преодолев секундное сомнение, Канда, упиваясь безнаказанностью - никто не узнает! - обхватывает его ладонью и двигает ей вверх-вниз несколько раз, безрезультатно, впрочем. Уолкер даже не шевелится. Раздвинув Аллену ноги, Канда касается сжатого отверстия, легонько трет его пальцем, усиливая нажим. Кончик пальца проникает внутрь и без смазки, потому что Уолкер совершенно расслаблен. Интересно, что ему сейчас снится? Канда укладывает его на живот, вытаскивает проклятую руку из-под тела. Он уже видел Аллена голым, в том числе и со спины, но одно дело - в общей душевой или в лазарете. А сейчас, когда он такой беззащитный, не в состоянии воспротивиться намечающемуся изнасилованию - это заводит в разы сильнее, и одновременно подстегивает страх, что жертва в разгар действа откроет сонные глаза. Любопытно было бы послушать, что "она" скажет... Канда чувствует себя слегка извращенцем, однако винит все равно Уолкера. Он не думает, что поступает подло, искренне полагая, что Аллен нарвался сам: с первого же дня в Ордене привлек к себе внимание. Вряд ли он специально крутил задницей перед Кандой - вообще не крутил, - тот все равно заинтересовался. Сначала наглостью и безрассудным геройством новичка, а потом интерес перерос в физический, абсолютно безнадежный, злящий самого Канду и приведший к нынешним событиям. Аллен худой, кожа плотно обтягивает кости и мышцы. Задница у него подтянутая и тоже тощая. Канда устраивается между его ног и, огладив бока от талии до ребер, несильно кусает за загривок, облизывая кожу над позвонками и утыкаясь носом во влажные волосы, прихватывает губами кожу у основания шеи, напоминая себе: следов оставлять нельзя. Он осознает, что, вытвори кто‐то подобное с ним самим - этот кто‐то, вероятнее всего, расстался бы с жизнью. Ведь это унижение, это самоутверждение за счет чужой, пусть и временной, но беспомощности. Канда возбужден, ему почти больно от того, как упирается в ткань штанов головка члена. Он быстро раздевается, бросая одежду в изножье кровати, и берет смазку. Выдавливает на ладонь, не жалея, и раздвигает Уолкеру ягодицы. Два пальца проходят легко, третий - с небольшим усилием, но обилие смазки играет свою роль. Складочки вокруг ануса разглаживаются, и он растягивается. Канда завороженно смотрит на это, трахая Аллена пальцами. Сфинктер слегка сжимается, потом снова расслабляется. У Канды не было опыта с парнями (и не было бы никогда, но Уолкер, Уолкер, Уолкер...), и он опирается исключительно на интуицию и здравый смысл. Если Аллену завтра будет больно ходить, он все поймет, а Канде хотелось бы сохранить эту ночь в тайне от кого бы то ни было. Он надеется, что раз и навсегда удовлетворит бешеное желание, вызываемое присутствием Аллена. Но сейчас, ощущая, какой тот жаркий и узкий, он уже не уверен, что это желание вообще когда‐нибудь чем-нибудь можно хотя бы уменьшить, не то что избавиться от него. Канда медленно вынимает пальцы из отверстия, и оно стягивается вокруг верхних фаланг, будто стараясь их вытолкнуть. Темная ложбинка глянцево блестит. Канда переворачивает Аллена на правый бок, укладывает его согнутые ноги поближе к груди - поза почти как у эмбриона - и ложится рядом, прижимаясь к Уолкеру со спины. Он трется головкой члена между худых ягодиц, а потом уверенно толкается в жаркую глубину, обнимая Аллена за пояс одной рукой и теряясь в ощущениях. Аллен вдруг тихо стонет, сжимаясь, и Канда замирает, на секунду подумав, что он проснулся. Но нет - глаза по-прежнему закрыты, и не вырывается. А если бы и впрямь проснулся вот так, с чужим членом в заднице... Канда, прикрыв глаза, представляет себе это: как Аллен рефлекторно подается вперед, пытаясь сняться с причиняющего дискомфорт инородного объекта, как Канда не пускает, зажимает рот, из которого готов вырваться крик, и бормочет на ухо что‐то вроде "не рыпайся". Возбуждение становится еще сильнее. Больше не заботясь об осторожности, Канда дерет свою жертву быстро, рвано, член погружается в отверстие с хлюпаньем. Рука, которой Канда обнимает Аллена, соскальзывает с живота ниже. У Аллена стоит, он постанывает в такт резким движениям в заднем проходе и толкается вперед, к руке Канды у паха. Канда хмыкает и обхватывает твердый член, начиная надрачивать его - Уолкер довольно вздыхает. Он покорный, как ни одна даже самая смелая фантазия, и Канда чувствует, что долго не продержится. Но сам Аллен кончает еще раньше: всхлипывает, напрягается, заливая семенем ласкающую ладонь, внутри него все пульсирует и судорожно сжимается, а потом он обмякает. Канда останавливается на несколько секунд - и опять вбивается в разомлевшее тело. Аллен недовольно мурчит, но отодвинуться не пробует. Канда пару раз напоследок врывается в него до упора и выходит. Сжимает член в кулаке и несколькими движениями доводит себя до разрядки, забрызгивая спермой бледную узкую спину. Канда долго лежит рядом с посапывающим Уолкером, рассеянно гладя того по бедру. Затем все-таки встает и приготовленным заранее полотенцем, смоченным водой из графина на подоконнике, вытирает себя и Аллена, который от прикосновений мокрой холодной ткани вздрагивает. Канда подхватывает его на руки - седая голова ложится ему на плечо, щекоча волосами - и, усадив на край кровати возле спинки, расправляет простыни. Лицо у Аллена блаженное, и от этого Канде, неожиданно для самого себя, становится стыдно. Он быстро напяливает на Аллена халат, укладывает на постель и идет к своей, отмахнувшись от мимолетного желания накрыть Уолкера одеялом и прихватив штаны. Надев их по дороге, он выпускает из шкафа возмущенного Тимкампи. Канда теперь виноват. И нельзя сказать, что он не подозревал о грядущих моральных терзаниях. Просто оно того стоило: воспоминания об этой ночи едва ли покинут его хоть когда‐нибудь. Он кладет голову на подушку и, повернувшись, смотрит на Аллена, который вовсе не выглядит изнасилованным. А вот оттраханным - это да... Канда отворачивается и закрывает глаза. Все уже случилось, не исправишь, так что сожалеть бессмысленно. Он засыпает. А когда просыпается, Уолкера нет в комнате. Канда сразу начинает волноваться, что он вспомнил что‐то из ночных событий и, быстро одевшись, идет выяснять, так ли это, готовый ко всему. Аллен сидит в столовой и ест. На появившегося в дверях Канду обращает внимания не больше чем обычно и ведет себя как всегда. Чувствуя глубокое перемешанное со стыдом облегчение, Канда садится рядом. - Какой‐то ты больно довольный, - говорит Аллен, вытирая рот салфеткой. Канда наблюдает и с холодком вдоль позвоночника осознает, что прошлой ночи было мало, чтобы насытиться этой мелкой сволочью. Хотя кто тут теперь сволочь... Канда мрачнеет. Аллен смотрит на эти перемены в его настроении с недоумением, а Канда без радости думает, что лишил седого придурка девственности и придурок об этом хрен узнает. Вот, казалось бы: это должно льстить и вызывать чувство морального превосходства, но ничего подобного нет. Есть откровенно подлое желание повторить и одновременно - раскаяние. Канда молчит и клянется самому себе, что больше Уолкера в таком смысле не тронет.