Однажды ночью

      Вечер. Солнце скрылось за горизонтом, уступая место серебряному диску бледной луны. Холодный осенний ветер плавно покачивал ветви деревьев, срывая с них пожелтевшие листья и кружа их в причудливом танце. Сумерки сгущались. Ни одна живая душа не выходила ночью на улицу, а та, что осмеливалась покинуть дом — была поглощена вечной тьмой, из которой еще никому не удавалось сбежать.       И вот в один из таких вечеров граф фон Кролок своей мрачной персоной решил как обычно совершить прогулку по окрестностям. Сколько он бы не уверял самого себя, что живет затворником уже немало лет, но это было далеко не так. Год за годом вампирский клан пополнялся новообращенными, от чего в замке становилось просто не выносимо находиться. Постоянный шум, гам, смех доставляли неудобства хозяину замка даже в его кабинете. И это не говоря о жертвах, приводимыми вампирами практически каждую ночь. А пир, который недавно устроили они, до сих пор кровавыми пятнами украшал стены и мраморный пол обеденного зала. Нет, пора было заканчивать этот бедлам в доме и приказать всем вампирам впадать до ежегодного зимнего бала в спячку.       Настроение, как всегда, было испорчено. Темные брови сведены к переносице, что добавляло лишних морщинок на мраморно-белом лице мужчины, слегка опущенные веки придавали нотки печали и усталости взгляду голубых глаз.       Замок оставался далеко позади, едва выглядывая острыми шпилями из-за верхушек деревьев.       Узкая тропинка, ведущая к озеру, была до боли знакома графу, ведь это он сам ее растоптал. Это место каким-то магическим образом притягивало трехсотлетнего вампира сюда, чтобы при свете луны или в кромешной тьме смотреть на водную рябь и слушать такую желанную тишину, которой как сто лет не хватает его замку.       Тяжелые складки черного плаща разметались по шероховатой поверхности камня, одиноко стоявшего многие десятилетия на берегу озера. Отрешенный взгляд устремился куда-то вдаль. Поглотившие графа фон Кролока мысли, ненадолго вырвали его из реальности, утягивая за собой вглубь веков, когда его сердце еще могло биться.       Такое времяпрепровождение могло затянуться на всю ночь, если бы не звук отвлекший вампира от своих мыслей. Этим звуком был плач. Детский плач.       Граф тут же оглянулся по сторонам, прислушиваясь к звукам: хрипло-сиплые вздохи маленького тела, измученный плач, бьющиеся крохотное сердечко…       Мужчина тут же спрыгнул с камня.       "Неужели человеческое дитя", - удивленно подумал граф, когда черные кожаные туфли, сминая траву, приближали его источнику звука.       В нос немедленно ударил запах. Кровь. Клыки невольно вышли из заточения десен. Ненадолго забытый голод дал о себе знать, но вампир старался сдерживать его в узде до поры.       Он уверенно прошел вдоль берега и вдруг резко остановился. Горящие глаза, в которых плескалась сдерживаемая жажда, устремились вниз, глядя как на берегу озера, почти полностью в воде, лежал едва трепыхающийся маленький сверток. Из него доносился тот самый тихий плач.       Мужчина подошел ближе и опустился на корточки. Длинный острый ноготь поддел дряхлую промокшую ткань. Послышалось тихое стенание.       Фон Кролок перевернул сверток лицом к себе и отбросил мокрую ткань. Теперь ему было видно лицо младенца. Он смотрел на вампира большими болотно-зелеными заплаканными глазами, в которых не угасала надежда на спасение. Маленькое личико было неестественно искривлено. Теперь графу стало понятно, почему от ребенка хотели избавиться.       — Люди, — как-то горько выдохнул вампир.       Он не был намерен брать это человеческое дитя на свое попечительство. Нет, подобные поступки не для него. Ему своих забот хватает в виде одной папиной гордости или радости? Фон Кролок до сих пор для себя не решил.       Темноволосый мужчина подумал, что ему лучше уйти и дать малышу умереть. Ему не будут рады в этом жестоком мире. Но эти полные надежды глаза…       — Нет, — отчеканил граф, намереваясь встать и уйти.       …маленькая холодная ладошка, изо всех сил схватила за указательный палец графа фон Кролока. Тот замер, прислушиваясь к ощущениям едва различимого тепла, исходящего от руки ребенка. Все тело вампира тут же налилось свинцом.       — Отпусти, — потребовал он, — ты должен умереть.       В ответ на это малыш активнее зашевелился под промокшей насквозь тряпкой. Из раскрытого беззубого ротика срывались отчаянные крики. Крохотные пальчики так и не отпустили графа.       В груди что-то защемило. Жажда отступила на второй план, впуская в разум мысли, которые противоречили его природе.       — Спасти? — шепнул он малышу и тут же поразился самому себе. — Нет.       Фон Кролок, высвободив палец из цепкого заточения, поспешно встал с колен.       — Спасение — участь Бога*, — мрачно констатировал он и, махнув кровавым подбоем плаща, направился прочь от этого места, пока он не совершил какую-то глупость.       С каждым шагом, с которым он отдалялся от младенца, его мертвое сердце неприятно сжималось. Ноги переставали слушаться, становясь будто ватными. До слуха все еще доносился еле слышный плеск воды и учащенное сердцебиение живого существа. Он не должен этого делать, нет.       Вампир остановился, не в силах сделать еще шаг вперед.       — Да что это со мной? — немой вопрос застыл на мертвенно-синих губах.       Он обернулся назад. Маленькое тщедушное тело все еще трепыхалось, вызывая на воде плавные круглые каскады.       — Дьявол.       В секунду он оказался у младенца, аккуратно беря его на руки. Под своими ладонями, даже через толщу тряпки, граф почувствовал, насколько сильно деформировано тело ребенка.       Малыш больше не плакал. Его большие глазки стали изучающее смотреть на темноволосого вампира, а дрожащая от холода ручка не прекращала попытки ухватить палец фон Кролока как спасительную ниточку.       Промокшая ткань, под давлением острых когтей, с жалобным треском порвалась и была отброшенная в сторону.       — Тише, дитя, — успокаивающе прошептал граф, укутывая голое тельце в темный бархат своего плаща, — сейчас тебе будет теплее.       Серебристый свет луны, скрылся за пологими серыми тучами, предзнаменующими дождь. Тьма накрыла землю, обволакивая своим холодным дыханием все вокруг. Высокая фигура, мгновение назад стоявшая на берегу озера, словно растворилась в этой тьме, оставляя природу умирать в одиночестве.