Неудачный Первомай

Наконец-то Первомай! Все дачники ринулись тот час же загород, навстречу шашлыкам и уличным активностям. Несмотря на то, что погода тянула на март, на деревьях прорезались первые листочки, в воздухе звенели голоса певчих птиц. Вот и неразлучные братишки — Даня Багров и Татарин тоже решили не обходить стороной этот праздник. А заодно и совместить приятное с полезным. Шашлык со справедливостью — ну чем не Первомай? Дело было в старом деревенском доме. И покуда татарин возился с костром, на пыльном чердаке, средь знатных залежей хламья, «Данила-мастер» пачечку за пачкой клал в рюкзак огромные деньжища. Надобно молвить о том, что дом принадлежал когда-то родителям Круглого, но после того, как отца убили, а мамаша спилась в нищете, дачку прихапал известный бандит и теперь использовал чердак для хранения немалых сумм. Одну из таковых и выискал сейчас Данила, поняв то, что неизменно справедливо было забрать эти деньги себе. Нагнувшись над рюкзаком, парниша перебирал пачки… Скрип старых половиц заставил вдруг насторожиться. В коридоре кто-то есть? А, может, просто показалось? — Кто здесь? — буркнул под нос себе Даня, но, не получив ответа, вновь уставился в рюкзак. Скрип, однако, повторился спустя несколько минут. — Валить надо, — подумал Багров, но было уже поздно. Увлеченный сладостным занятием, Даня не заметил, как Круглый подошел вплотную со спины и, едва парниша поднялся с колен на ноги, как бандит отвесил кулаком, да так, что Багров полетел аж в сервант, умяв при этом пару стареньких коробок. Наставив дуло пистолета, Крулый гадко улыбнулся. — Ну что, деньги как навоз? Сегодня нет, а завтра воз! — протараторил бандит, вплотную прижимаясь к Дане и наводя на него курок. Убить Багрова — было плевым делом, но прежде — сладко посмотреть в глаза поникшей жертве. Медленно выхватывая у него рюкзак, Круглый держал Даню на прицеле. Багров, однако, мало проявлял эмоций. Его взгляд был мутным и… даже спокойным. Больше сказать — пустым, без страха, боли, зла, недоумения. Казалось, он смотрел не на бандита, а как будто сквозь него. Едва Круглый завладел заветным рюкзаком, улыбка стала еще гаже: — Брать чужое — очень плохо, — саркастично рассмеялся тот, — и за это на-ка-жу! — последнее слово он выпалил с особой усмешкой. Лицо Дани как будто застыло, и тут… Секунда — Багров с силой врезал Круглому, отправляя того на другой конец чердака. Удар был мастерским и точным. Без лишних слов, тем более — эмоций. В своем полете Крулый выронил рюкзак, пачки долларов рассыпались по полу. Ствол бандита закатился под диван. Едва придя в себя после удара, тот схватил со столика кухонный нож, которым Даня резал мясо, чтобы насадить его на шампуры. Едва Багров увидел нож и то, как Круглый поднимается, Багров переместил взгляд на рюкзак, который одиноко валялся посреди комнаты. Поняв, что еще пара секунд — и бандит перехватит деньги, оставив Даню « с носом», парень, как ошпаренный, ринулся к рюкзаку. Но Круглый оказался быстрее. Встав прямо на пути Данилы, тот с силой втыкнул нож Багрову прямо в солнечное сплетение. Попав в неудачную фазу дыхания, Круглый прорезал ему печень, диафрагму, задев легкие и сердце, отчего Даниле стало больно. Даже очень. Но он не думал о себе, он думал о деньгах… Лик Линкольна в зеленом ореоле занимал его мысли настолько, что позволил совершить такой отчаянный поступок — побежать ну прям под нож, лишь бы перехватить вожделенную сумку! Вот и сейчас Данила не думал о боли — все мысли были о деньгах, которые по справедливости никак не могли достаться Круглому! Хотя нет, наверное, немного все же думал, ведь едва из раны хлестнула алая кровь, Даня тот час же зажал ее рукой — сказался инстинкт самосохранения. Ладони Дани тот час же испачкались в бардовой жидкости, что разлилась уже по бежевому свитеру. Круглый нагло усмехнулся: — В бою не зевай, знай, где берег, где край, — гадко молвил он, взяв рюкзак и направившись к выходу. — Вить! — крик Данилы был хриплым и грубым. Он не звучал ни жалобно, ни отчаянно. Скорее он был устрашающим и диким. — Вить! Сначала Даня упал на колени, а после и на бок, продолжая зажимать рукою рану. Услышав братца, Татарин покинул костровой пост и, шатаясь, побежал в дом. Круглый тем временем уже рассекал сельские дороги на черном бумере. — Ты че вопишь? — пробубнил Татарин, откусывая попку огурца. Увидев Даню, что корчился в нервных конвульсиях, тот ногой перевернул его с бока на спину, а после — снова на бок. — Во, блять! — выругался Виктор. — Это кто тебя замочил? — Круглый… бабки, слыш… бабки, — сухо ответил раненый Багров. Взгляд Виктора упал на разбросанные купюры в центре чердака. В глазках загорелась жадность, Виктор с радостью набил карманы остатками визита Круглого. — Слыш, а с тобой че делать будем? — с усмешкой буркнул Татарин, отхлебывая водку. Тем временем рана Дани приобретала еще более безобразный вид. Кровь впиталась в волокна свитера, помещение наполнилось ее неприятным запахом вкупе с «ароматами» пота. Схватив брата под руки, Виктор кое-как доволок его до грязного дивана, который, кажется, стоял на этой даче еще с довоенных времен. Старые пружины впились в спину младшему Багрову. В нос ударил запах смрадного старья. Из раны показались розоватые внутренности. Зрелище, конечно, было не шибко приятным, зато естественным без доли постановки. — Надо грохнуть Круглого, — буркнул раненый, едва он оказался на диване. — Ты должен найти бабки! Было даже не понятно, что сейчас в приоритете — «грохнуть» или «найти». — Слыш, время есть! Я знаю, где он с шишами чалится! Че с тобой-то теперь делать?! — ответил изрядно подвыпивший Виктор. — Нет времени, — так же сухо вторил Даня. — Он свалит за бугор и заляжет там на дно. — Лан, — отмахнулся Татарин. — Щас Клавку позову с Петровичем, скажешь, что ворюги. — Че? Ты куда? Сказать, что в сей момент в глазах Данилы был испуг… значит, видимо, соврать. Так и непонятно, для чего он задал сей вопрос, если сам «отправил» Виктора «куда дальше». Сказать: он понимал, что надо, но никак ведь не желал отпускать от себя Татарина — тоже, видно, будет мимо. — Порвемся! На вон… — Татарин поднес бутылку к губам Данилы, тот с жадностью сделал глоток. Виктор сел в «Запорожец», что стоял неподалеку от соседнего участка. Пара фокусов с проводами — и машина, тарахтя, тронулась с места. Однако надобно сказать, что погоня была бессмысленной. На квартире Круглого уже не было, в офисе — тоже. Оставалось лишь одно — вернуться на дачу к Даниле. Едва он оставил машину у дома, как из пыльных сеней показался тучный мужчина. Синяя рубашка едва сходилась на его животе и казалось, вот-вот она треснет, едва лишь мужик сядет на скамью. Милицейская фуражка покосилась на лысой голове, под глазом красовался огромный фингал. — Старший лейтенант Пупочкин, — заплетаясь языком, едва выговорил он. — Че у вас за поножовщина? — Да какая поножовщина-то, кореш! Так, ну, спьяну подрались слегка! С кем-то не бывает-то! Слух, ты давай херней-то не страдай! Праздник надо уважать! — с этими словами Виктор дал милицонеру водку, приправив ее парочкой купюр. — Валюта? Ай-ай-ай! — Да какая там валюта, кореш! Так, по мелочи же, а! — Ну ладно, — ответил милицонер, кладя в свой рот огромный огурец. — Слыш, там твой… по ходу щас коньки отбросит! Виктор поднялся на чердак к Даниле. — Че? Грохнул Круглого? — едва завидев Витю, спросил тот. Вопрос, как и всегда, был сух и скуп, и лишь то, что задан он был в полнота, как бы намекало нам на то, что Дане очень очень плохо. Кровь на ране растеклась в пол-живота. Неприятно выступили внутренности, испорожняя соответствующий запах. Все ладони были испачканы в крови, на лице — грязь и пот. — Не, — буркнул Виктор. — А бабки где? — В караганде. — Лан, че, прорвемся! Ты же брат мне? Брат! — Ты тоже, — Виктор снова отхлебнул водяры. Глаза Дани стали вдруг стеклянными и… он очутился на месте тех, кого бесстрашно убивал по имя справедливости. — Блять! — лишь выругался Виктор. … Дело близилось к закату, солнце едва-едва блестело, под покровом «упоительных в России» вечером вдоль леса шли милиционер с Татарином, неся в руках огромный и черный мешок. Так и прикопали они Данилу, выпив за усопшего по «мальчик, водочки», закусили огурцом соленым, после пришли в дом и стали дрыхнуть. Лежал Даня в холодной земле и пусть это некрасиво, да правдиво, но… но… но… пройдут года и тело симпатиного, по сути, паренька, будет превращаться, превращаться да во что-то, покуда кости не останутся, вот так. Даже страшно картину представить, аминь! А как сделать, чтоб красиво — а не знаю. Чтоб и червяки в земле не ели, чтоб и костей не оставалось — а хз. Вот и сказочке конец. Кто был трезв — тот молодец.