Взлеты и падения

Он вообще не думает о себе. Этот несносный мальчишка — Джеймс, как он представился однажды, — спустя достаточно долгое время нашел-таки способ открыть двери в шахту и теперь вовсю осваивает верхние этажи. Он и слушать не желает, что ничего полезного для себя он в тех комнатах не найдет, что там попросту опасно для жизни, что я сам не заходил наверх уже несколько лет. Нет. Он все равно настойчиво гнет свою линию, сует излишне длинный нос туда, куда не следует, глупо раскинув руки, перебегает по старым рельсам и едва остается в живых, когда падает оттуда. Падать он стал вообще часто. И постоянно выбирает для этого самые разные места, то приземляясь на траву — это еще куда ни шло, — то на крышу, то на пол несуществующего лифта, так и не сумев забраться наверх, до станций. Вот и сейчас, уютно устроившись в кресле с газетой, слышу глухой шлепок, словно с высоты сбросили мешок с костями, и сопровождающий его болезненный полустон, завершившийся сиплым выдохом. Опять. Сам практически стону от безысходности, вставая с насиженного места, и быстрыми шагами иду в коридор, проверить, что случилось. Парень снова лежит на полу, раскинувшись в неестественном положении в этой груде обломков из шахты, и я начинаю опасаться, как бы он ничего не сломал от такого удара. Рядом с ним валяется вывернутый наизнанку старый зонт, вероятно, не выдержавший очередного резкого раскрытия. Сначала тянусь, чтобы забрать его к чертовой матери, но затем отдергиваю руку: не надо, это не остановит Джеймса, он все равно продолжит рисковать жизнью, прыгая с высоты и рассчитывая на удачу, а без этого зонта его шансы разбиться возрастут в разы. Он не понимает, он просто не хочет понять, что я не делаю ничего ему назло. Что завалил лифт коробками и прочим хламом не потому, что хочу что-то скрыть, а чтобы этот недоумок не свернул себе шею в попытке забраться по шаткой лестнице. Некоторое время наблюдаю за неподвижным телом, неосознанно выкидывая из головы мысль оставить его лежать здесь, чтобы понял, каково это — очнуться не на собственном мягком диване, где он, как он думает, оказывается по мановению волшебной палочки, а все на том же жестком полу все в той же неестественной позе. Может быть, это хоть немного научит его быть осторожнее. Сажусь на корточки и прикладываю к сонной артерии два пальца, привычно отсчитывая пульс. Пятьдесят ударов в минуту. Меньше, чем бывало раньше, но жить будет. Устало качаю головой, помечая в несуществующем списке дел, что нужно постелить на пол в шахте какой-нибудь старый мягкий матрас. — Ты такая заноза, Джеймс, — вздыхаю, неосознанно смакуя его имя на языке и растягивая шипящую «с». Запоздало понимаю, что вообще произношу его впервые. Надо бы чаще. Мне определенно нравится. Беру едва дышащего парня на руки и отмечаю, что тот стал намного легче. Видимо, совсем не питается нормально. Погряз в своей одержимости моим домом, забросив при этом себя, отодвинув собственную жизнь на второй план. А зря, давно бы нашел себе кого-нибудь по душе, и жили бы в тепле и покое. Красивый он, да и умный достаточно, не составило бы это труда. В этих мыслях не замечаю, как выхожу из родного дома, направляясь к дому Джеймса. Осенний ветерок неприятно холодит открытую кожу предплечий, поэтому ускоряюсь, не забывая смотреть по сторонам, проверяя наличие машин на дороге. Носятся как угорелые в последнее время, уже сбивали кого-то на соседней улице. Надо быть осторожнее. Киваю себе и слишком поздно осознаю, что прижимаю парня к груди сильнее в попытке согреть. «Простудится еще», — оправдываюсь. — «Не хватало лечить потом». Ключ он всегда держит в заднем кармане, чтобы на корточках красться было удобнее, чтобы не мешал. Стараясь не делать лишних движений, выуживаю простенький кусочек металла из потертых джинсов мальчишки и быстро открываю хлипкую дверь. В принципе, можно было и не замыкать ее, все равно красть там нечего. Чувствую усталость и тороплюсь уложить Джеймса на его кровать, доставая из-под нее флакон нашатырного спирта, который я сам туда и положил несколько падений тому назад — он все равно бы не заметил. Наливаю немного на край рубашки парня, подтягиваю мокрый кусочек к его лицу и несколько раз провожу около носа. Тот шумно вдыхает, приоткрывая глаза, смотрит на меня расфокусированным взглядом — ничего, забудет, — а затем снова закрывает веки, видимо, проваливаясь в сон. Опять щупаю пульс. Ускоряется. Хорошо. Осторожно вытягиваю из-под мальчишки покрывало, накидывая его на подрагивающее ослабшее тело. Все же похолодало, нельзя оставить его замерзать. Думаю еще немного, снимаю грязные кеды с истертых ног, аккуратно ставлю их около кровати. Наверно, так будет приятнее спать. Довольно отряхиваю руки и уже собираюсь выйти из комнаты, но Джеймс выглядит слишком по-детски беззащитно, и я практически вижу в нем своего никогда не существовавшего сына. Не могу не поддаться соблазну, наклоняюсь и оставляю невесомый поцелуй на холодном лбу парня. Тот мило морщит нос и хмурит брови, что-то бормочет, но этого я уже не разбираю. Неосознанно улыбаюсь, спиной отходя к двери, и гашу свет. Отдыхай, идиот. Завтра будет сложный день.