catharsis

Плакал Дима беззвучно. Сдавленно выдыхал сквозь сжатые зубы, иногда вздрагивая всем телом. Изредка всхлипывал, но чаще судорожно сглатывал подступающие слезы. Как будто изо всех сил старался быть как можно тише. Это не была истерика в полном значении слова. Дима не психовал, не орал, не хотел что-то разбить и не нюнил в голос и навзрыд. Только снимал накопившееся напряжение, пускай и таким - отчасти подростковым - способом. Юра рассеянно, одной рукой, насколько мог и умел, успокаивающе гладил Диму по голове, а второй крепко прижимал к себе за спину. Хованский толком и не знал, где всего этого понахватался, но очень надеялся на то, что его нехитрых действий хватило, чтобы Дима понял - он не один. Мыслей о том, что сказать и как успокоить, в голову всё ещё не поступало. Юре иногда приходилось утешать своих девушек; не то, чтобы он часто доводил их до слез. Но ведь Дима не девушка. Конечно, что он, что девушки - всё одно - люди, однако то, что работало когда-то с ними… не факт, что это могло как-то помочь Диме. С другой стороны, что-то подсказывало Юре, что его и не надо успокаивать: он успокоится сам спустя какое-то время, как только ему станет легче. Дима то и дело порывался что-то сказать. «Я в порядке», «Всё хорошо» - хотя бы одну из стандартных и шаблонных фраз. Но в итоге не смог выдавить из себя ни слова. «Будь, что будет», - пронеслось в мыслях Ларина, и он совершил самый безрассудный поступок, о котором, вполне возможно, потом пожалеет - решил пустить всё на самотёк, слепо доверившись Хованскому. Успокоился Дима в юриных руках удивительно быстро. Юра с трудом мог представить, каких усилий обычно невозмутимому и несокрушимому - хотя такому ли несокрушимому? - Диме стоило восстановить душевное равновесие или хотя бы создать его видимость. Накинув на Ларина капюшон его куртки и вернув очки, чтобы не было видно красных от слёз глаз, Юра быстро поволок его в сторону черного выхода, стараясь сделать это максимально незаметно. Впрочем, людям вокруг было явно не до них. Громкая музыка, выпивка, веселье и шум, царившие в баре, послужили отличным прикрытием, так что добраться до выхода особого труда не составило. Окружающие не обращали на них ни малейшего внимания, что было даже странно. Ведь если и не Юра, то Дима уж точно был главной «звездой» состоявшегося не так давно баттла. На улице также никого не оказывается, что кажется Хованскому невероятной удачей. - Садись, - открывая заднюю дверь машины, произносит Юра, буквально вталкивая Диму в салон. Ларин особого сопротивления не оказывает, как-то механически следуя указаниям Хованского. - Юра? - спрашивает Антон, непонимающе глядя на комика. - Долго рассказывать, - отмахивается Юра, занимая место рядом с водителем. Власов подозрительно оглядывает Диму в зеркале заднего вида и понимает, что сейчас задавать вопросы бесполезно. Безучастный вид Ларина одновременно и увеличивал количество вопросов, множа их на два, и останавливал Антона от того, чтобы засыпать ими обоих прямо сейчас. - Ну и... куда? - спрашивает мужчина, переводя на Юру всё ещё вопросительный взгляд. - Ко мне, - как ни в чем не бывало, отвечает Юра - И в аптеку заедем, ладно? *** Идея отвезти Ларина к себе была, наверное, самой спонтанной в жизни Юры. Как раз из разряда «сначала сделал, потом подумал». Но Дима действительно выглядел плохо. Плохо от слов «очень хуёво». Отпускать его в таком состоянии Хованскому не казалось правильным, тем более, что он потом не хотел бы проходить по делу самоубийства, как последний очевидец, видевший погибшего. Глупо, конечно, было думать, что Дима наложит на себя руки… Уже взрослый мальчик, не должен был бы такой хуйней страдать, но… это же Ларин. У Ларина всегда всё не как у людей. Так что лучше Юра лишний раз сам всё проконтролирует, ему не впадлу. В машине всю дорогу висела неловкая тишина. И тем не менее Юра был благодарен Антону за то, что тот не задавал лишних вопросов, на которые Хованский всё равно не смог бы дать ответ. Из-за того, что Юра жил недалеко от центра города, дорога была недолгой. Но даже за этот короткий отрезок времени Ларин успел задремать. Спящий Дима выглядел спокойно, почти умиротворённо. Складка между бровями разглаживалась, напряжение с лица спадало, что скидывало со всего образа «комика-критика-новатора» лишний пяток лет. И как будто не было ничего, как будто не он ещё недавно плакал, доверчиво прижимаясь к Юре и ища у того поддержки. Перед мысленным взором до сих пор стояла сцена в комнате для персонала «1703». Почему-то это всё никак не могло улечься в голове у Хованского. Слишком сюрреалистично. Да и тащить Ларина к себе виделось уже не такой хорошей идеей. Зачем? Но, переводя взгляд на уставшее и осунувшееся ларинское лицо с двухдневной щетиной, Юра, в принципе, понимал, «зачем». - Юра… это… м-м-м?.. – вопрошающе взглянул на Юру Антон, кивая на Диму, толком не зная, как сформулировать вертевшиеся на языке вопросы в один. - Честно? Понятия не имею. И Антон совершенно не был удивлён таким ответом. - Надеюсь, когда-нибудь пояснишь, - пожимает плечами Власов, останавливая машину - Приехали. - Спасибо, - говорит Юра, вылезая из автомобиля. - За неразглашение информации с тебя пиво, Юрас. - Да-да, обязательно, - открывая заднюю дверь, отвечает Хованский и будит Диму. Промаргиваясь, критик не сразу понимает, где находится. Но как только понимает, сразу же хмурится, выходя на улицу. - Ебало попроще сделай, Ларин. Это я тебе одолжение делаю, а не наоборот. Юра провожает уезжающего Антона взглядом. Просить ничего не говорить о том, что он видел, не приходится. Хованский и без того знает, что Власову можно доверять и тот понимает, что можно говорить, а что нет. Однако, судя по недовольному лицу Димы, он юриного доверия не разделяет. - Бля, да расслабься ты. Тебе, вроде как, помочь хотят. - Я не просил, - хрипло отвечает Дима, впервые подавая голос вне бара. Беря в расчет возвращающееся упрямство, Юра отмечает, что мало-помалу Ларин становится Лариным. Спорить с ним сейчас у Хованского не было абсолютно никакого желания. «Всего лишь одна ночь», - успокаивает он себя - «И я об этом, блять, как о страшном сне забуду. Просто прослежу, чтобы этот долбоеб не натворил ничего с собой или окружающими, и всё. Нахуй». - Ага, хорошо. Пошли уже, холодно пиздец, - ёжась, произносит Юра и направляется в сторону парадной. При всём своём упрямстве и пререканиях Дима всё равно следует за ним. «Не просил он, ну да. Что ж не оттолкнул тогда, послав куда подальше, как ты умеешь, а, Ларин? Помощь-то тебе нужна, а бравады...», - хмыкает в уме Юра, заходя в тёплый подъезд. - Только посмей мой адрес слить, как Поперечного. Я, блять, не знаю, что тогда с тобой сделаю, - открывая дверь и пропуская Ларина вперёд, Юра говорит вполне серьёзно. Однако его слова Дима воспринимает скорее как неудавшуюся шутку или остроту, закатывая глаза, хотя и делает это без особого энтузиазма. Дима тоже не был настроен ругаться, язвя чисто по инерции. «Да больно ты мне сдался», - хотел было сказать он, но впервые предпочёл держать язык за зубами, лишний раз не провоцируя хозяина квартиры. Идти ему было некуда. Точнее, было куда, но не в таком состоянии. Оставив в прихожей верхнюю одежду, Юра проводит Диму на кухню и ставит чайник. Между ними снова повисла неловкая тишина, в которой было слышно только звуки нагревающейся воды. Юра смотрел на Диму, ожидая от него хоть чего-нибудь, в то время как Дима смотрел куда угодно, но только не на Юру. На самом деле Хованский ждал, что разговор начнет Ларин. Ему хотелось спросить, что происходит, но, зная непростой димин характер, он был уверен, что окажется послан нахуй. Оставалось только терпеливо ждать, пока Ларин соизволит поделиться переживаниями сам. Пока Дима думает, Юра ставит перед ним кружку с зелёным чаем. Откуда у него такое добро - он уже и не помнит, но сейчас даже рад, что у него-таки есть что-то кроме пива. - Родители с сестрой попали в аварию, - наконец начинает Дима с отстранённым взглядом - Они сейчас в тяжёлом состоянии; когда очнутся, да и очнутся ли, врачи не знают, - Дима крепче сжимает в руках кружку, продолжая слегка дрогнувшим голосом - Аня отделалась ушибами и испугом. В рубашке, видимо, родилась, - на этих словах Ларин горько усмехается, но говорить не прекращает - Теперь на неё надо оформлять временную опеку, иначе её ждет детский дом. Как-то так. Юра не ожидал. Не ожидал, что всё окажется настолько серьёзно. Впервые он видел перед собой не Дмитрия Ларина, - видеоблогера, своего врага, который вечно его так бесил и выводил из себя одним только своим видом - впервые Юра видел обычного парня Диму, на которого просто слишком много свалилось в один момент. Юра, уже в который раз за вечер, терял дар красноречия и не знал, что сказать. «Всё будет хорошо»? Да нет, не будет. Сейчас, во всяком случае, точно не будет. Да и с трудом верил Хованский в то, что такие слова возымеют хоть какой-то эффект. Скорее Дима смерит его скептическим взглядом, сказав в ответ что-то колкое. В такие ситуации Юра никогда не попадал. Никогда жизни его родителей не угрожала опасность, да и в семье он был единственным ребенком, так что заботиться о братьях-сестрах не приходилось. Никогда ему не приходилось нести на себе тот груз ответственности, который нёс на себе сейчас Дима. - Можешь прекратить думать над тем, что мне сказать, - скривился Дима - Мне не нужна банальная вежливость, Хованский, спасибо. В сочувствии от тебя я также не нуждаюсь, не утруждайся. Юра почувствовал себя почти оскорблённым. Не знай он, почему Дима продолжает вести себя, как мразь, обязательно ощетинился бы на его высказывания. Неужели Ларин действительно настолько низкого мнения о нём? Или он считает, что в Юре так мало человеческого, что он не в состоянии закрыть глаза на интернет-вражду и искренне посочувствовать? Да в конце-то концов. Даже во взрослой ситуации Дима в отношении многих вещей продолжал вести себя, как ребенок. - Что ты будешь делать? - спросил Хованский, проглатывая возмущения. - Оформлять опеку, разве не очевидно? - пожимает плечами Дима. Он о многом умолчал в своем кратком рассказе, в основном скрыв то, насколько плохо обстоят дела в реальности. К примеру, он не рассказал о том, что уже подавал документы в соответствующие органы, и их не приняли. О том, что ему нужно оформить прописку в Петербурге, а для этого нужно постоянное жилье, что довольно проблематично для человека, который вечно живёт по съёмкам. О том, что из-за того, что он не окончил университет, у него нет высшего образования, что автоматически становится минусом в его биографии. О том, что у него нет постоянной и официальной работы, потому что видеоблогинг за таковую не считается, хотя и является источником дохода. И это всё без учёта таких мелочей, как алкоголизм в Архангельске и принятие наркотических веществ в Петербурге, пускай последнее и не было доказано. Дима умолчал о полной мере того, в насколько безнадёжной ситуации он оказался. В действительности сказать «оформлять опеку» было намного легче, чем сделать. Дима не знал, как быть. Он чувствовал себя потерянным. В ту секунду, когда ему позвонили, за неделю до баттла, он почувствовал, как земля ушла из-под ног... да так и не вернулась назад до сих пор. - Выпей это, - вырывая Ларина из невесёлых раздумий, произносит Юра, протягивая ему небольшую стопку с какой-то жидкостью. - Что это? - подозрительно спрашивает Дима. - Валерьянка, - закатывая глаза, отвечает Юра. Дима берёт из руки Юры стопку и принюхивается. - Бога ради, Ларин, ты серьезно? - наблюдая за его действиями, спрашивает Хованский. Ларин не обращает на комментарии никакого внимания и выпивает жидкость, только почувствовав характерный запах валерьяны. - Умница. А теперь иди спать, гостиная в твоем распоряжении. Как диван разложить, сам разберёшься, думаю. Дима благодарно кивает, вставая из-за стола. Он целенаправленно идет к выходу из кухни, но задерживается в дверях в последний момент. - Юр, - тихо зовёт он. - Да? - Спасибо, - искренне произносит Дима, выходя из комнаты. *** После услышанного Юра ещё какое-то время не мог уснуть. Нужно было заставить мозг хоть как-то работать, поэтому Юра полез в холодильник за пивом. Его не покидало ощущение нереальности всего происходящего. Пока что напоминало сюжет типично-оскаровского фильма о преодолении жизненных тягот. Для полноты картины Ларину только не хватало быть чернокожим геем со СПИДом. От такого сравнения у Юры вырвался смешок. Какой-то прямо-таки смех сквозь слезы. И ведь не его это, Хованского, дело. Не ему решать эти проблемы, да он и знать о них не должен был. Но Диму было жалко. Настолько, что Юра обнаружил в себе стойкое и иррациональное желание помочь. Хоть как-то, хоть чем-то. С такими проблемами помогают не словами, а делами. И он действительно начинал задумываться о том, что мог сделать. Но, в сущности, все раздумья, так или иначе, приводили его к одному выводу: конкретно он в этой ситуации не способен ни-на-что. И это чувство беспомощности даже не выводило из себя. Не так сильно он хотел помочь, получается? - Да ну нахуй, - выдохнул Юра, допивая пиво и отправляясь в спальню. Если он и будет забивать себе мысли подобным, то лучше на трезвую голову. Не удержавшись, Юра останавливается у гостиной, заглядывая внутрь. Свет был выключен, а Дима крепко спал, свернувшись калачиком на диване. Даже не раздеваясь, прямо в одежде. «Ну что за человек», - недовольно подумал Хованский, из соседней комнаты беря плед и укрывая им Ларина. Мысленно Юра даже удивился тому, насколько быстро Ларин заснул в его квартире. Юра не был так наивен, чтобы думать, что это был жест доверия. Скорее сказались усталость и отсутствие других вариантов. Дима выглядел беззащитно, как и все люди во сне. Но видеть незащищённость Ларина было особенно необычно. И Юра хотел это запомнить. К такому очеловеченному Диме даже не хотелось обращаться по псевдониму. Разве что по фамилии. И использовать обращение «Уткин» не как обидное прозвище, а именно как фамилию. Ту, по которой его в школе называли при перекличке, или же по которой к нему могли обращаться студенческие друзья. За один вечер Юра узнал Диму с той стороны, о которой раньше никогда и не подозревал. И очень надеялся, что не пожалеет об этом. *** На следующее утро Дима просыпается с ощущением, как после попойки, хотя он не пил уже, наверное, лет пять. Голова раскалывается, и он не сразу понимает, где находится. Но как только воспоминания о прошлой ночи полноценно возвращаются, Ларину хочется съебать куда подальше. - Блять, - вырывается вслух. И чем он только вчера думал? Расплакаться после проигрыша баттла с Джараховым перед Хованским, а потом ещё и поехать к нему домой, изливая душу. Какой фантастический идиотизм, ёбаный стыд. Хотелось провалиться под землю. А ещё лучше – промотать время назад и не встречаться с Хованским вообще. Оттолкнуть, обматерить, пускай бы его считали после этого конченым психом. Всё лучше, чем жалость и понимание во взгляде Юры. Всё лучше, чем помощь от него. Да и какой нахрен Юра? Хованский. Не Юра, а Хованский. Мысленно называть своего заклятого врага – врага? – по имени теперь казалось дикостью, хотя до этого Дима делал это много раз. Но сейчас это принимало другой вид. Как будто Дима разрушал какие-то собственноручно выстроенные рубежи, стирал границы и лишал их отношения определенной субординации. Так, всё, хватит. Пора выметаться отсюда. Погостил и довольно. Дима откидывает в сторону одеяло, поднимаясь с дивана. Он точно помнит, что засыпал просто так. Значит, одеялом его обеспечил Хованский? Прекрасно. Дима ещё больше начинал жалеть о том, что не взял себя в руки вовремя. Он ненавидел быть в долгу. И меньше всего мечтал оказаться в долгу у Хованского. Даже само предположение о том, что Хованский просто помог, абсолютно не воспринималось, как адекватное. Ладно, с этим Дима разберется как-нибудь в другой раз. Выходя из гостиной в коридор, Ларин очень надеется, что Юра ещё спит. На часах шесть утра, так что должен бы. Он тихо добирается до двери, одевается и выходит на улицу. В голове ещё больший раздрай, чем был до этого. Только на этот раз виноват Юра. Дима совершенно не понимает природы его поступков. Не понимает, зачем Юра помог, зачем выслушал, зачем позволил остаться у себя. Дима ловит себя на мысли о том, что надеется, что всё это было сделано только ради слива каких-то инсайдов на ютуб. Это было бы действительно намного лучше, чем то хорошее, что он увидел в Хованском за одну ночь. Ведь гнать что-то или развязывать конфликты с человеком, который тебе помог, Диме не позволила бы совесть. Меньше всего ему хотелось менять что-то в их стабильной вражде. Только этого ему сейчас не хватало.