в горе и в радости в болезни и здравии в богатстве и нищете пока смерть не разлучит нас (из брачной клятвы на Терре)
Сознание возвращалось. Тело пронзала боль. Гера прекрасно понимала, что случилось, и нехотя открыла глаза. Белые стены, скудная обстановка и никого… Что ж, тем лучше — не перед кем оправдываться и не от кого слушать натянутые слова поддержки. Она сама, она справится… За эту пару лет гранд-адмирал разбаловал бывшего командира повстанцев возведением в ранг безмерно, безусловно и свято любимой женщины, что предательски даёт индульгенцию столь вредящим сейчас личным переживаниям… Когда-то, полагаясь лишь на себя, почти мальчишку в дурацких рыжих штанах, было несравнимо легче — бояться приходилось лишь гнева отца-психопата, остальное же просто не заслуживало внимания. Даже гибель любимой матери когда-то прошла по касательной, что уж там всякое житейское!.. А потом появился Траун, растирающий её извечные мальчишеские синяки, поправляющий детали столь неповстанческого и необдуманно надетого платья… вытирающий слёзы! Кто ж так делает, зачем это надо?.. — оказалось, делают. И как без этого живут другие?.. Год назад, едва приподнимаясь в кровати, уже она вытирала его слёзы, давясь собственными. Рыдающий над женской проблемой холодный и железный представитель высшего командования!.. Право, эту вещь она не расскажет никогда и никому, будь то под пытками или в смертельной обиде. Женщина вытянула перед собой заметно побледневшие руки. Взгляд упал на кольцо с хризолитом. Превозмогая заметный тремор, она всё же стащила вещь, и та выпала из дрожащих пальцев, закатившись куда-то. «Так и надо!» — подумала Гера, всматриваясь в оставленную без украшения руку, словно в неявном следе от кольца было начертано что-то важное о единственно правильном будущем — порознь.***
В коридоре, где доселе стояла вакуумная тишина, вдруг поднялся шум: звон упавших инструментов, шаги и голоса, один из которых никогда не спутаешь ни с чьим другим. Хоть бы не заходил!.. Дверь всё же открылась. Спрятаться было некуда, и Гера вжалась в постель. Сгорая от стыда, тви’лечка не решалась открыть глаза — она не могла позволить себе буравить его своим повстанческим взглядом. Не нарушая молчания, холодные губы коснулись лба женщины, и та дёрнулась, не выдерживая напряжения. Чисс осторожно взял своими ладонями кажущийся на их фоне совсем маленьким зеленый кулачок. Гера не стала вырывать руку, давая себе слово, что это просто напоследок, и Траун, не прилагая усилий, разжал слабые пальцы, не без опасений отмечая, что, всегда тёплые, они сровнялись по температуре с его. Гениальный гранд-адмирал не мог подобрать слов в страхе ещё больше ранить самую прекрасную женщину, вновь переживающую такие муки из-за него, — ведь он так мечтает о наследнике. Или же наследнице, которая не будет уступать своей матери ни в красоте, ни в храбрости с упорством… Беззлобная дружеская болтовня о выводке редкостно умных, прекрасных внешне и внутренне детишек уже давно приводила его в гнев, быстро сменяющийся унынием. Те же эмоции он неизменно читал в любимом взгляде. Кто бы понимал!.. Траун рассматривал до боли знакомую, не теряющую изящности даже в болезни, ручку. «Что ж, сняла. И правильно!» — с отвращением к себе отметил он. «Наверное, заметил. Мне же меньше говорить…» — пронеслось в её голове, и сквозь закрытые веки вновь проступили столь несвоевременные слёзы. Настолько резко, насколько позволяли силы, женщина повернула голову к стене, надеясь на то, что муж не заметит их, списав движение на обиду. Боясь, что сейчас Гера вырвет свою ладонь из его рук, он принялся беспокойно гладить тонкие пальцы, понимая, что в данный момент это единственный способ контакта. Как будет дальше — неизвестно и страшно.***
Совершенно негодная к нормальной жизни бунтарка, — мысленно вынесла вердикт тви’лечка. Почему вместо всех тех воспитанных по высшему этикету женщин он выбрал ту, что подчас сыплет ругательствами и столь нескромными обращениями на «ты»? Несмотря даже на тихие, но хлёсткие упреки в ее ренегатстве и столь банальные смешки о ее происхождении — мол, тви’лечка, да небось «не первой свежести»… Разве такая должна быть за спиной гранд-адмирала империи? Да что там за спиной! Она же вечно лезет вперёд, плюя на приличия и нарушая приказы, что он неизменно снисходительно терпит. Зачем?.. Уникальное, прекрасное и гордое создание, — всё сильнее он утверждался в этой мысли. Она была столь разительно непохожа на тех, среди кого ему приходилось расти на родине и в чьём кругу он много лет вращался, служа Империи. Помимо естественной, гармоничной красоты и живого ума, Геру отличало горячее, непосредственное, решительное сердце — и кристальная честность… В те минуты, когда тви’лечка могла решительно припечатать суровым рилотским словцом или же сбивалась на сердечное обращение «ты», проявляя при этом очаровательную неловкость, — он всякий раз ощущал к ней огромную нежность. С ней можно было понять и ощутить, каково это — жить вне стройных рамок систем и планов. Просто жить. Слишком прекрасное создание для него — навеки закованного в броню естественной холодности, отшлифованную многолетней привычкой к сдержанным, выверенным словам и действиям… Сейчас, когда были так нужны простые и безыскусные слова утешения, его главное преимущество обернулось главным пороком.***
Гера устало вытянула свою руку из цепких пальцев мужа и, сжав зубы от боли, с тяжёлым вздохом отвернулась к стене. Траун, аккуратно придерживая любимую, помог ей улечься в наиболее удобной позе, насколько это понятие совместимо с неуменьшающейся болью, и бережно укрыл вторым одеялом, по-хозяйски извлечённым из стоящего в углу шкафа.***
— Свет мой, вы спите?.. — негромко спросил Траун, поглаживая Геру по щеке, — Давайте выпьем таблетку?.. Всю ночь гранд-адмирал не подпускал к больной никого, лишь принимая через порог ужасно горькие лекарства и шёпотом сообщая врачу о её состоянии.***
Усталый взгляд Трауна привлекла некая вещь, скромно отзывающаяся на отблески бледного рассвета жёлто-зелёной искоркой. Мужчина инстинктивно наклонился к полу, чтобы достать и рассмотреть привлекший внимание предмет. Блестящая штучка оказалась тем самым кольцом. И как он не заметил лежащее рядом ранее?.. Вот два года назад он, как и сейчас, коря себя за отточенную чисским этикетом деловую немногословность, глубоко, но неровно дыша, надевал эту вещицу на тоненький пальчик, и со временем она стала неотъемлемой частью оного, а теперь… А теперь сиротливо лежит на синей ладони, подобранная с белого кафеля, куда была брошена за ненадобностью. Гранд-адмирал неосознанно пытался отогреть кольцо холодными руками, все больше отождествляя себя с ним. С каждым вздохом всё больше думалось, что это он был брошен на пол забытого всеми изолятора, в стороне от усталой и обиженной Геры, которая скоро уйдёт отсюда, вновь оставив его жизнь без смысла. Без настоящей любви и искренней дружбы, без надежды на будущее… оставив лишь наедине с дурацкими имперскими лычками.***
Собравшись с духом, Траун положил кольцо на прикроватную тумбочку. Гера беспокойно спала.