Сила привычки

Отодвинув в сторону медный колокольчик и приподняв легкую на вид – что не скажешь о весе – крышку, Лестрейд открыл сенсорную панель со сканером. Обзавестись преимуществам доступа А ему столь любезно помогла Антея. В обход начальства, насколько он мог судить по хмурому виду в сочетании с авансом в ее безупречно накрашенных глазах. Совершенно восхитительная, бесстрашная женщина. И теперь старшему детективу-инспектору Грегори Лестрейду не нужно было заботиться поиском электронной карты, выданной ему, кстати сказать, на ограниченное число посещений. Наружная дверь с узором по центру бесшумно распахнулась, и следом открылась еще одна. – Ну и хреновина. Огромное каменное сооружение, большее напоминающее кусок скалы, чем обычную тяжелую дверь, плавно отъехало вбок, и датчик движения дал о себе знать. Лестрейд и не предполагал, что Майкрофт Холмс снимает скромные апартаменты в Кэмден-тауне, неподалеку от вокзала и запруженной туристами набережной. Белая кость, завсегдатай немых кабинетов Диогена и неформальный, шумный квартал Лондона? Что этот невероятный человек забыл в столичном андеграунде с его разношерстной публикой? И все же с той стороны, с какой мог бы судить простой люд вроде сотрудника полиции, все было на высшем уровне. Внешне – более чем. Да и район никак нельзя было назвать бедным, он просто не подходил такому человеку, как Холмс. Был слишком… Лестрейд отчаялся найти подходящее слово и остановился на «специфичен». Как бы то ни было, викторианский стиль – обилие лепнины, кованый балкон и большие вытянутые окна, – органично вплетался в пеструю современность архитектуры, добавляя изящную монументальность и роскошь этому необычному месту. Нормальное и ожидаемое – определенно не то, что можно было бы применить по отношению к людям с фамилией Холмс. И если насчет Шерлока Лестрейд не заблуждался практически никогда, видя его порывы кристально ясно, то с его старшим братом дела обстояли несколько иначе. Хамелеонная натура Майкрофта Холмса была поистине уникальна. Интеллект, закованный в броню ладно сшитого костюма-тройки из хладнокровия и терпения перед великой миссией служения государству. А в дополнение к нему прилагался игривый апломб тонких запонок и горделивая надменность зонта-трости. Про большое сердце, которое тоже входит в базовый набор, он знал всегда. Необязательно быть гением, чтобы суметь разглядеть в человеке то, что скрыто от посторонних глаз. А уж то, что скрыто с особой старательностью и рвением, бросается в глаза пуще остального. Давно, при первом знакомстве, тогда еще простой инспектор Грегори Лестрейд не остался равнодушен к искренней заботе Холмса-старшего о своем брате. То, насколько Шерлок был слеп и непримирим в вопросах семейных отношений, злило до чертиков. После той чудовищной передозировки были и другие срывы, менее разрушительные для Шерлока, но не для Майкрофта. И так как это кучерявое недоразумение часто оказывалось за решеткой, появление Майкрофта Холмса в стенах Скотланд-Ярда было неизбежно. Все вопросы, касающиеся его брата, он улаживал лично, и тихие шаги, возвещающие о позднем посетителе, стали чем-то вроде рутинной привычки. Бурная жизнь текла и менялась, и прошли годы, но привычка осталась неизменной. Она, правда, изменила направление. Вольность, которую позволял себе Майкрофт, пренебрегая личным временем и пространством Лейстрейда, перенял сам Лестрейд. Их договоренность все еще действовала. Негласное соглашение быть друг друга слушателями и собеседниками, приятелями в конце концов, никто так и не решился отменить. И окончательного разрыва взаимовыгодных отношений так и не произошло. Именно поэтому Лестрейд сейчас и входил в дом Майкрофта. Юркнув в пространство прихожей и миновав лестничный пролет, он блаженно вдохнул смоляной запах сигар и еще чего-то терпкого, чей источник находился за пределами помещения – вероятно, в кабинете или в спальне. Подгоняемый любопытством наряду с беспокойством, шагнул за порог гостиной и непонимающе уставился на пустующее у камина кресло: сколько он себя помнил, Майкрофт неизменно восседал в этом царском ложе, встречая гостя молчаливым одобрением. – Боюсь, я нарушил привычный ритуал. Вы же не в обиде, Грегори? Майкрофт возник из-за проема в стене, где в смежной комнате располагалась небольшая библиотека. В руках он прокручивал, держа двумя пальцами за корешок, томик Китса. Лестрейд хорошо знал, как выглядит экземпляр избранной лирики поэта: он провел здесь достаточно времени. Также он знал, что тот отдает предпочтение стихам в том случае, когда пребывает в скверном настроении и слишком устал даже для невербального общения. Десять встреч, последовавших после бесчинства, учиненного Эвр в поместье Масгрейв, прошли под знаком тоскливой и ни разу не жизнеутверждающей поэзии Эдгара По. На все напряженные взгляды гостя Майкрофт реагировал однообразно: закидывал ногу на ногу и поправлял идеально сидящие на носу очки, тем самым подавляя в зачатке обращенные к нему благородные устремления. Смысл того, о чем просил его Шерлок, не сразу дошел до Лестрейда. Весь ужас, внезапно свалившийся на их головы, туманил мысли и не давал сосредоточиться. Оперативно раздавая указы своим парням и работая бок о бок со спецслужбами, он не позволял себе лишних чувств и эмоций. Узнав, что Майкрофта нашли запертым в бывшей камере Эвр, он посчитал своим долгом удостовериться, что с ним все в порядке и его жизни ничего больше не угрожает. И он действительно был в порядке, подоспевшие врачи это подтвердили: здоров и невредим. Физически. Неравнодушие Шерлока въелось в кожу и ныло, как незаживающая гнойная рана. Ни дня, ни ночи не проходило без тягостных, тяжелых мыслей. И Лестрейд бы обязательно порадовался столь приятному проявлению человечности Шерлока, но все отошло на второй план. Он тогда с головой ушел в работу, не щадя себя. Подробнее разобравшись в случившемся, даже на миг боялся представить, как сильно пострадал Майкрофт психически. Темные воды безумной фантазии Эвр взбаламутили его потаенные страхи. И Лестрейду не оставалось ничего, кроме как навещать Холмса и не раздражать его сверх меры. Объяснять, что есть разница между участием и назойливостью, он бы не решился. Он возвращался снова и снова, курил предложенную сигарету, дремал под голоса с проектора, пересказывал события трудовых будней, не замечая, как расслабляется сам и как разглаживается складка на переносице ссутулившегося в кресле мужчины. – Мы с вами вроде бы ни о чем не договаривались, Майкрофт, – хмыкнул Лестрейд. В неверных руках дно фарфоровой чашки громко звякнуло о блюдце, и он отчетливо видел осадок недовольства на бледном – под стать сервизу, из которого они пили чай, – лице. – Предполагается, что раз меня не гонят отсюда в шею, то мне рады. Не открывая глаз, он напряженно вслушивался в чужое дыхание. Смешно сказать, так дико привязался к этому человеку, что позволил себе слабину – глупую надежду, что он в силах что-то дать ему, облегчить страдания и протянуть руку помощи, в которой тот, скорее всего, никогда и не нуждался. Лично в его, Лестрейда, помощи. То, что он был славным, весьма порядочным малым, да к тому же придерживался строгих моральных правил, делало ему честь и, возможно, давало шанс подойти на шаг ближе, чем всем остальным. Но что, если все сводилось к банальному собеседнику? К человеку, с которым комфортно помолчать и поговорить ни о чем. Взял то, что ему так рьяно предлагали? Но кто скажет, что этот канал был односторонним, а дверь с той стороны глухо заколоченной? И как быть с глупым сердцем, которому нет дела до старости… А она, к слову, не за горами. – Ох, Грегори, Грегори, неужто вы еще ничего не поняли? – Вы, по всей видимости, будете удивлены, но да. Ни проблеска понимания, – развел тот руками. Майкрофт утомленно вздохнул, отстраненно поглаживая пожелтевшие от времени страницы. – Я в состоянии распознать жалость. И будь она в вас хоть на грамм… А впрочем, вы и самое постыдное сумели бы… – …Испортить. – Облагородить, – возвел глаза к небу Майкрофт. – Фиксация на низкой самооценке как звоночек для тревоги. Имейте в виду, Грегори. – Тонкости оскорблений уважающего себя британского джентльмена, или Как преподнести собственное эго, втоптав в грязь всех остальных, – проворчал Лестрейд. – Не будь вы так заняты урегулированием военных конфликтов в странах третьего мира и плетением политических интриг, то уже давно написали бы монографию по этой теме. И ответом ему был тихий хриплый смех. Повидав с десяток фальшивых улыбок и еще больше коротких смешков – на изломе губ и вполсилы, он ни разу не слышал, как Майкрофт смеется – добродушно и открыто. Может быть, Лестрейд был не единственным свидетелем неожиданных откровений такого закрытого на все пуговицы человека, он не мог знать. Однако то теплое чувство, которое он ощутил от одной мысли о своей значимости в жизни другого человека, ему небезразличного, было лучшей наградой. – Искренне вас заверяю, что последнее – по части моего дражайшего братца. – Ох уж да. Семейные таланты. Чертыхнувшись, Лестрейд вздрогнул и приготовился извиниться за бестактность, но Майкрофт, к его немалому удивлению, повел себя совсем не так, как можно было от него ожидать: не закрылся в своем коконе, как поступал прежде, отгораживаясь книгой, а слабо улыбнулся. В очередной раз. – Вы правы. Схожих семейных черт у нас довольно. Долетавшие с улицы голоса не заглушили дрожи в голосе. Не помня, как оказался рядом с креслом Майкрофта, Лестрейд до боли сжал его плечо через мягкий хлопок рубашки, передавая через это прикосновение все то, о чем не смел сказать вслух. Красноречие никогда не было его коньком. – И все же мне хочется верить, что я не худший в этой адской круговерти. – Майкрофт ухватился за светский тон как за спасительную соломинку и, подняв голову, наградил склонившегося к нему мужчину полным непонятного ожидания взглядом. В воздухе что-то ощутимо изменилось. Желудок Лестрейда сжался, и все внутри напряглось в безумном волнении. Давненько же с ним такого не случалось. Не будь момент столь напряженным, он бы обязательно вызвал в сознании образ Шерлока, подтрунивающего над ним, не оставляющего на его личной жизни камня на камне. Но нет, он не станет сейчас думать о Шерлоке, черт возьми! Хватит с него и одного Холмса. В своей жизни Лестрейд мало что понимал, губил он ее профессионально и без сожалений. И все же позволить Майкрофту делать то же самое – нет, этого он допустить не мог. Да и когда еще представится подобная возможность. – Лучший, – беззвучно прошептал он в теплые губы спустя бесконечно долгое мгновение и еще через два с половиной удара сердца понял, что облагораживание, на самом-то деле, не такая уж плохая привычка. Очередная и не последняя, если повезет.