Искушение

POV Тони Дьявол. Истинно дьявол в человечьей шкуре. Странно ещё, что он не улыбается криво, как и подобает приспешникам Сатаны. Я не знаю, что влечет меня к нему. Этот год был очень удачен для нашего графства – дожди шли по две недели в месяц, урожай собрали знатный. А посему ярмарка, традиционно устраиваемая господином в последнюю неделю сезона, обещала стать самым грандиозным событием года, если не всей декады. Плюс к тому же, именно в это время к нам забрел бродячий цирк. В этом уездном городе такие события случаются раз в сотню лет, обычно циркачи предпочитают держаться поближе к столицам. И вместе с ними, с толпой уродливых карликов в цветастом тряпье, с цыганками и фокусниками, с заклинателями змей и укротителями тигров, появился он. Лучник. Для меня, простого кузнеца, приехавшего с семьей из деревни на самой границе и продающего свое нехитрое искусство за медные гроши, встреча с ним оказалась роковой. За что, за какие смертные грехи Бог проклял меня, подарив когда-то навык ковки и заточки наконечников для стрел? За какие проступки покарал, надоумив это дьявольское отродье поставить тренировочную мишень прямо напротив ворот моей кузницы? И тренироваться, скинув рубаху, как настоящий бродячий артист? Когда он натягивает тетиву своего тисового лука, мышцы, и без того рельефные, выступают под необычно бледной кожей, словно силятся разорвать её. Глубокие тени ложатся по контуру, из-за них его мощная грудь кажется необъемной, двухмерной гравюрой. Дыхание едва заметно поднимает-опускает его ребра, мускулы начинают подрагивать от напряжения где-то на пятой секунде; он держит это напряжение до тех пор, пока конский волос в тетиве не начинает тонко звенеть. И отпускает – стрела с визгом несется к мишени, впивается в испещренное засечками дерево, но я смотрю не туда. Я смотрю на его руки. Оплетенные проступившими от бешеного притока крови сосудами, они медленно опускаются, одна сжимает лук, другая перебирает оперение стрел, словно выбирая следующую. Пот бисером усеивает все его тело, собирается в крупные капли и скатывается по выемке между ключиц, по груди, по животу к поясу свободных льняных штанов. Иногда он замечает, что я на него смотрю – в большинстве случаев, я успеваю отвернуться. Хорошо, что за широким кожаным передником не видно греховно отвердевшей плоти. Когда он приходит за новыми наконечниками для стрел, я стыдливо прячу глаза. Дьявол, сущий дьявол! POV Клинта Что могло заставить нашу хозяйку, матушку Фортуну, свернуть по раскисшей от долгих дождей дороге именно налево, к неизвестному маленькому графству на самой границе королевства, я не знаю. Знаю лишь, что мы подоспели в аккурат к ярмарке, к ежегодному празднику урожая, который в этой провинции проводился почему-то на месяц позже, чем в столице. Выходило, мы могли поверх основного заработка нажиться ещё и здесь. Матушка Фортуна всегда умела чуять золото, как и любая другая цыганка. Лагерь мы разбили неподалеку от главной площади, как раз рядом с кузницей. Приятным сюрпризом для меня стало то, что кузнец, молодой низкорослый парень с копной каштановых волос, мог выковать не только мечи и подковы, но и наконечники для стрел. И ещё то, что у него до невозможности красивое тело. Смотреть на него, когда он занят работой – настоящее удовольствие. У него такое красивое тело, пусть даже я могу судить об этом только по крепкой спине и мощным рукам – все остальное скрыто под одеждой. Он двигается с грацией большого хищника, наверное, сам того не ведая. Скользит по своей кузнице, выхватывает щипцами из печи раскаленную добела болванку, бухает ею об наковальню и поднимает руку с тяжеленым молотом. Молот больше, чем он сам, - такой достоин называться оружием богов, – и удивительно, как легко ему удается управляться с ним. Рука с молотом раз за разом взлетает в воздух, мускулы красиво перекатываются под блестящей бронзовой кожей, плечи напрягаются до почти идеальной твердости. С нечеловеческой силой молот опускается на наковальню – и летят искры, которые отражаются на мокрой от пота коже. Святые угодники, готов поклясться, что на ощупь она окажется мягче самого высокопробного хлопка. Он не может понять, что я иногда прячусь в кустах неподалеку и наблюдаю за ним – слишком груб и не отёсан, деревенщина. А я слишком искусен в маскировке, чтобы попасться ему на глаза. Но, когда я тренируюсь, я не могу этого скрыть. Глаз сам собой косит в ту сторону, где из-под мехов вырываются струи воздуха, раздувая пылающие угли, и где сильные руки изо дня в день выковывают неприступный металл. Это из-за него мои стрелы иногда отклоняются от курса на толщину конского волоса. Ненавижу его за это. И боготворю одновременно.