Элронд о Феанорионах

— Скажите, можно разорваться на две части? Скажите, можно так любить и ненавидеть? Как знаете, на кораблях порою рвутся снасти, Так рвется и душа, когда нельзя развидеть. Когда уже нельзя забыть кровавый, Порезавший мне сердце на кусочки, Тот дикий бой. И кровь ручьем, и голос, И еле доносящиеся строчки: — Эльвинг, отдай нам камень, просто сдайся! Ты бестолку противишься судьбе! — Ну отними, попробуй, попытайся! Убийца! Только смерть теперь тебе! А дальше я не помню, все в тумане — Он осторожно вытирал слезу. — Я так чертовски мало знал тогда о маме, Брат подошел когда она уже была… внизу. Но, знаешь, мы ведь были просто дети, Нам невозможно было все понять. Нам нужно было, чтобы был за нас в ответе, Хотя бы кто-нибудь. Мы потеряли мать. И мы рыдали, громко, в центре площади. Я не кричал, скорее, больше выл. Он подошёл и нас обнял за плечи тощие. И вроде тем любви не заслужил, Но неосознано, случайно, вот досада! К нему мы жались, грелись как в бреду, И что-то лепетали про осаду, А он шептал: "Всё будет хорошо, они уйдут". Потом мне брат на ухо тихо шепчет: "Взгляни на грудь, ну-ну, взгляни-взгляни!" А на груди была звезда восьмиконечная. И плащ испачкан был в крови нашей родни. И, верно, мы их снова ненавидели, И снова одиночество в груди. Как удалось найти отцов в былых мучителях? Как мы тогда смогли их полюбить? Но только почему-то частью жизни, Они нам стали, с болью, с темнотой, И никогда сомнения не грызли, Когда они стояли за спиной. Теперь их нет. И это факт, как данность. И брата нет, его забрали дни. Забрали их пусть разные, но клятвы, Он был король, обречены они… Так говорил склонившись над бокалом, Печальный старец. То ли эльф, то ль человек. Подумать только, как его состарил Только что заново пережитый им век. Вдруг поднял он глаза и улыбнулся: — Они останутся всегда со мной. И в памяти моей они ещё вернутся. — Я разгледел их тени за его спиной.