Дом

Дом — это место, где тебя ждут, когда-то читал Ацуши. До недавнего времени его в общежитии ждала Кека, но мог ли он назвать настоящим домом комнату, куда его заселили как сотрудника? В конце концов, теперь Кека все чаще встречается вечерами с Миядзавой, а не сидит рядом с Ацуши. Ходит к нему же в гости, режется в приставку, с женской благосклонностью позволяет приглашать себя в кафешки или же все свободное время переписывается с ним с телефона. Ацуши рад за нее от всего сердца. С ровесником Кеке гораздо интереснее, и это с ним ей нужно ходить на свидания. От понимания этого Ацуши не опечален. Его дом все равно остается домом, ведь это — просто крыша и стены, что укроют от непогоды, разве нет? И ничего, что Ацуши — чужой, а вместо друзей у него лично лишь постоянное сотрудничество с Акутагавой Рюноске, которое в последнее время тянется и тянется. Что делать, если Фукудзава-сан совместно с главой Портовой мафии находят его взаимовыгодным. Нет, Ацуши вовсе не возражает. Ему даже интересно с Акутагавой. Более того, ему даже хорошо с Акутагавой, о чем недавно нельзя было допустить и мысли. Когда же и как это началось? Ацуши трудно доподлинно определить. Может быть, с той поры, как он увидел, какой у Акутагавы самого дом? Точнее, квартирка, о какой бы мечтал и сам Ацуши, теплотой и уютом располагающая к пребыванию в себе. Странно, Ацуши почему-то никогда не помышлял — какое оно, жилище Акутагавы Рюноске? Ему казалось: тот является по необходимости из своего плаща, как тот же Расемон. А в остальное время этот самый плащ висит где-то в мафии на вешалке. Аккуратный, компактный, не занимающий много места. Ну разве такой человек, как Акутагава Рюноске, по мнению некоторых, самый страшный и опасный в Йокагаме, мог вот так просто раскрыть свое настоящее пристанище кому-то вроде Ацуши? Да не могло такого случиться! Но Акутагава поступил вопреки этому заблуждению. И вряд ли доверие служило тому причиной, скорее всего рекомендация Дазая. Только вот однажды, когда Ацуши негде было переждать часа три-четыре, а ливень набирал обороты и транспорт уже перестал ходить, Акутагава, насупленный, недружелюбный на вид, вдруг сказал порядком измокшему Ацуши: — Пойдем просушишься, тигр. Тут недалеко. Ацуши мог вполне обойтись и сухим углом, крышей остановки, холодом, некомфортом. Ничего бы с ним не случилось. Смущенный приглашением, он не сразу-то двинулся следом, и только тумак вынудил его к принятию приглашения. Сначала Ацуши подумал, что они отправятся в одно из местечек, принадлежащих мафии. И совсем растерялся, когда Акутагава сказал ему: — Обязательно разувайся за порогом. Не терплю у себя грязи. Хотя зачем я это говорю, раз ты уже здесь? Да, они вошли в обычный дом, многоквартирный, красивый на вид, как и весь остальной район. И Ацуши четко понимал, что тут не отель, а собственный дом Акутагавы! И от осознания этого Ацуши почему-то оторопел, будто бы невовремя и впервые заявившись в гости к девице. Осторожно, словно крадучись, он ступил разутыми ногами на теплый пол. У Акутагавы оказалось чисто и обставлено на традиционный манер: низкая мебель, гравюры на стенах, много принадлежностей для каллиграфии на столике у стены. Малость пахло лекарствами, что не портило впечатления, а еще — неожиданно чем-то вкусным, словно, какая странность, Акутагава какой-то гурман, а не жуткий брюзга, каким пытался казаться на первый взгляд. Но даже внушительная вытяжка не убрала этих запахов — Ацуши легко увидел, как та поблескивает из не имеющей двери кухни. Еще он отметил вешалку, полную кипенно-белых рубашек и рядок столь же свежих жабо, накинутых поверху. Несомненно, этим гардеробом пользовались довольно часто, тем не менее кропотливо содержа его в идеальном порядке. Акутагава удивил Ацуши в очередной раз, появившись перед ним уже без плаща. Но ведь без него он больше не сможет призвать Расемона, разве не так? А, значит, лишив себя его, Акутагава будто продемонстрировал этим предельное доверие к Ацуши. Словно они и не враги вовсе и даже несколько ближе чем в очередной раз повязанные вынужденным партнерством. Ацуши вполне мог ловить открытым от переизбытка эмоций ртом мух, если б они тут были, когда Акутагава как ни в чем не бывало прошествовал в угол, полускрывшись за рядом своих рубах, и начал расстегивать ту, что все еще оставалась на нем. Позволив Ацуши при этом ошалело пялиться на себя во все глаза. С сырой рубахи, со штанов капелью стекала дождевая вода. Отжаться бы в ванной, но спросить разрешения воспользоваться ей Ацуши было слишком неловко. Даже в чуть большей степени, чем создавать среди чисто прибранной квартиры несколько луж. Кажется, сейчас он был еще более жалким, чем обычно. Хотя уже прогрелся, почти простившись с болезненным холодом, и теперь физические неудобства приносила лишь только сырость. Ацуши сожалел, что вообще принял приглашение. Нужно было переждать положенное время хотя бы за дверью. Там бы и обсох постепенно, выполняя простейшие движения для согрева. Там ему самое и мес… Неожиданно Акутагава прервал ход мыслей, швырнув в Ацуши полотенцем. Пушистым, мягким и, что неудивительно — черным. Ацуши с наслаждением уткнул в него лицо, а когда немного осушил волосы, Акутагава уже успел снять рубашку. Его тело оказалось худым, даже тощим, гораздо сильнее, чем-то казалось в одежде. Но сильнее худобы в глаза бросались шрамы — перекрещенные рубцы пусть и слабо различались на коже, но немного пугали множественностью числа. Сбиваясь со счета, Ацуши позабыл о необходимости дыхания, о неуютности сырой одежды, о сожалениях что-то запачкать или промочить в чужом доме. — Раздевайся и ты, тигр, — сказал Акутагава со странным смешком. — Чего так странно смотришь? Нравятся шрамы? Некоторые ты сам поставил, если не забыл. Странно, но он не был сердит пристальностью и бесцеремонностью, с которыми Ацуши его разглядывал. Вовсе нет. Лишь подтверждал свои слова и, напомнив Ацуши, что тот раньше бил и в спину тоже, отвернулся, выставляя на обозрение острые лопатки. И быстро скрыл их под футболкой. А Ацуши, стряхивая с себя оцепенение, судорожно вытирался, чувствуя, что краснеет. Он и не понял при этом, как сам избавился от рубашки, очухался от нового наваждения, лишь когда ему в лицо полетела футболка. Мягкая, приятная телу, она оказалась впору, даже чуть длинновата по росту. И Ацуши все-таки остался в своих штанах, те не так уж и сильно намокли. Только подтяжки глупо болтались у ног. А раскисший галстук и рубашку он держал у груди до тех самых пор, покуда Акутагава не забрал их сам. — Немного стал похож на человека, — подметил тот. — Все твои тряпки словно с чужого плеча. Что там их в вашем Агентстве собирали с каждого по одной? Ацуши не мог ничего возразить. От смущения язык у него отнялся, тело отяжелело. Акутагава вышел с его мокрыми тряпками, не кинул их, не поднял брезгливо двумя пальцами, а повел себя в высшей степени заботливо, еще больше сбивая с толку. Вскоре же раздалось жужжание, видимо, заработала электрическая сушилка. А Ацуши все торчал столбом посреди комнаты, медленно осознавая, что несмотря на щекотливость ситуации, несмотря на сложные отношения с Акутагавой, ему сейчас приятно в ней находиться. Тот быстро вернулся и, к изумлению Ацуши, проявил еще больше радушия. Пусть и немного ироничного: — Ну что, гость, — поинтересовался он, — что тебе предложить? Чая с пирогом? Губы его затронула усмешка. Акутагава открыто смеялся, мог бы и не делать этого! Хватило уже насмешек над одеждой. Согласишься, скажет наверняка, что Ацуши его объедает. — Спасибо… я сыт. — Вежливо ответил Ацуши, хотя внутри все сводило от голода. — Что тебе не так? Сомневаешься в моем угощении? — на лицо Акутагавы вдруг набежала явная тень, а Ацуши молча проследил, как тот развернулся, чуть сгорбив плечи, и ушел в кухню. Вскоре же оттуда снова раздались вкусные запахи, фруктового чая и чего-то подогретого, явно сладкого. В животе заурчало, и Ацуши резко накрыл его ладонью, словно Акутагава был способен услышать этот звук. А тот вынес на подносе две чашки, две тарелки. Несмотря на отказ. Без спешки начал сервировать столик. — Ты всего лишь невоспитанный невежа-тигр, — сообщил Акутагава Ацуши. — Чего от такого ждать? Но я — нет. Есть законы гостеприимства. Пусть они и не для тебя, я-то воспитан лучше. Он замолчал, а Ацуши вдруг вспомнил шрамы на его теле и ощутил укол совести. Чутье подсказывало, что Акутагава какие-то традиции ставит даже выше причиненных ран, хотя как такое вообще возможно? Чтобы кого-то, вроде Акутагавы, оказалось возможным пронять таким пустяком, как отказ от чая? Несмотря на то, что сам не упускал случая поддеть, да куда более серьезно! Не желая спорить о воспитании, Ацуши от нечего делать уселся за стол. Неловко подогнул ноги, страшась выглядеть неуклюже. — Твое невежество столь велико, что только его можно оценить в семь миллиардов йен, — прибавил Акутагава и снова улыбнулся, поднося к губам чашку. У Ацуши немного отлегло от сердца. Наверняка чужая озабоченность была лишь частью издевательств, просто привиделась, чего тут особенно переживать. Это же Акутагава, который его продаст, если кто-то снова назначит цену, тот, кому веры-то быть не должно. А то, что Ацуши уже вверял ему жизнь… не в счет. Но пирог, что Акутагава подогрел, отодвинул все рассуждения на задний план. Так одурманил, что Ацуши вообще позабыл обо всех разногласиях с подавшим его человеком. Он наслаждался невероятно вкусным чаем, да так задремал, пригревшись, прильнув к стене. А когда почти испуганно распахнул глаза, заозирался, оказался даже укутан пледом. И самое невероятное — Акутагава тихо дремал у противоположной стены, устроившись на футоне под ночником. В той же футболке, что был, под таким же пледом, что согрел Ацуши, и его голая шея, такая тонкая, обманчиво казалась совсем легкой добычей для зубов тигра. Ацуши тихо смотрел на чужой сон, пока Акутагава не проснулся — резко, словно тоже увидел кошмар. Резко сел, в ответ уставившись на Ацуши. Долгое время оба молчали. Акутагава несколько раз тихонько кашлял, и Ацуши поймал себя на мысли, что всякий раз готов сорваться, чтобы подать ему лекарство. Разве не бред? Разве правильно воображать, что он бы был чуточку полезен, останься тут чуть дольше? Да и… несмотря на манеру обращения, быть с Акутагавой в такой непринужденной обстановке совсем не плохо! Тепло оснащенного подогревом пола окутало так уютно, так блаженно разлилось по телу, что Ацуши понял — даже и в футоне нет особенной необходимости. Неимоверно хотелось снова уснуть, перед этим поверив в сказку про дружественного, уютного Акутагаву, что способен заботиться о ком-то. Даже если этот кто-то — сам Ацуши. Но пришлось собираться. Снова без уединения переодеться. Воровато и немного жадно поглядывая на чужое тело. Снова идти в большой город, с чужим зонтом и ощущением, что дверь, которую совсем недавно захлопнул Акутагава, теперь закрыта для Ацуши уже навсегда. Так думал он, долго-долго думал, вновь вернувшись в стены комнаты общежития, что стала ему первым пристанищем. Но не первым домом, как бы смешно и нелепо это бы ни казалось. Удивительно, что до этой минуты Ацуши не чувствовал разницы. А теперь — как будто прозрел. И мучился от тоски и тяжести собственной тупости, неудачливости и стеснения — ну разве можно ему так просто взять и вновь напроситься в гости? В чужой дом, к чужому человеку, который и рад-то Ацуши особо не будет. Но те ощущения протянулись недолго. Ровно до того момента, как вскоре одним утром в комнате Ацуши не раздался звонок. — Бери себя и остальную фигню, что у тебя есть, — без какого-либо приветствия сказал ему Акутагава на том конце, удивительно бодрый и бескомпромиссный, не терпящий никаких отказов, — и перебирайся ко мне. И Ацуши оторопел, до невозможности расширяя глаза. До того сильно все походило на шутку, на какой-то глупый розыгрыш. Но чутье подсказало — это совсем не они. Пусть даже по голосу было слышно, что Акутагава в эту минуту улыбается.