Исследователи полагают, что стокгольмский синдром является не психологическим парадоксом, не расстройством, а скорее нормальной реакцией человека на сильно травмирующее психику событие.
Чонгук и Юнги медленно варились в грязном котле шоу-бизнеса, где на каждом углу лживые потаскухи в блестящих обертках раздаривают себя за причастность к этой безумной круговерти. Оба попали в агентство слишком рано, не успев пожить, но успев опошлиться до крайней степени нечистоты. Провонять этим отвратным смрадом помоек, которые с экранов плазм искрились убранством и совершенством. Подростки обязательно будут скандировать твое имя перед окнами вашего агентства, если будешь поднимать темы незащищенного секса и безответной любви. Любые проблемы превращаются в прах, когда на освещенной сцене мокрая майка липнет к потному телу, а голос совсем сел от непрекращающейся читки, разбавляемой высокими фальшивыми нотами с хриплым откликом на границе самосознания. За кулисами душно и тесно, вода давно нагрелась и отдает противным душком, вливаясь в пересохшую глотку, смачивая потрескавшиеся губы. Тяжелое дыхание под потолком мешается с отборным матом. — Как же хуево без менеджера, — Юнги промакивает взмокший лоб грязным полотенцем, висящем на плече. В зрительном зале фанаты взрываются громкими «Мин Юнги» и «Чон Чонгук» — своеобразная благодарность за бессонные ночи и бесконечные записи на салфетках в дорогих ресторанах. — Бан PD-ним просил зайти к нему, как освободимся, — Чонгук исследовал узкую гримерку, ища бутылки с водой, попутно сдергивая с себя пропитавшуюся потом именную майку. — И нахера мы согласились выступать в этой дыре, тут даже душа нет. — Собирайся реще, — Юнги срывал с себя грязные вещи, скидывая их в руки стаффа, лишь бы скорее избавиться от надоевшего мусора на теле и завалиться спать в своей небольшой квартирке на окраине Каннама. Количество шлюх и пидорасов на один квадратный метр зашкаливает в маленьком холле какого-то захудалого клуба, куда продюсер спихнул двух рэперов, посчитав, что тем нужно хоть немного развеяться после прошедшего промоушена, вследствие которого число фанатов возросло чуть ли не вчетверо. Успех умножается на четырехзначное число на пластиковой карточке, а потом разлетается битыми бутылками в домашнем баре. Осколки врезаются в кожу, кромсая начавшийся паралич на миллионы рваных лоскутков, которые позже выйдут боком. Их продюсер никогда не заморачивался насчет всех этих недоинтрижек между звездочками сей эскадры, но всегда был готов прописать пару затрещин за неподобающее поведение на публике, вот и приходилось быть сахарным малым, показывая свое истинное «я» только под светом софитов, высылая нахуй всех и вся, тыкая средним пальцем в объективы заебавших намертво камер. Менеджеры не задерживаются дольше, чем на полгода, вечно недовольные постоянным матом в их адрес. Видите ли они пришли работать, а не нянчиться с детишками, которым за двадцать. Чонгук и Юнги переодеты, автографы расписаны по разным частям тел пизданутых на всю голову фанаток, а головной мозг взрывается от бешеного визга. Водитель распахивает двери перед шествующими как по красной ковровой Юнги и Чонгуком, пытаясь перекрыть кислород тупым «оппа» и бесконечным вспышкам фотокамер. Улыбка на автомате и шепелявый тихий мат в черный материал маски, закрывающей почти все лицо. Гук улыбается, раздаривая воздушные поцелуи налево и направо, отчего фаны расплываются лужами под ногами — не рэпер, а мальчик-зайчик, поющий тоненьким голоском о какой-нибудь сладкой гадости. Сойтись путями в неприглядном виде, чтобы потом вместе шагать по тернистой дороге, расхватывая удачу, обжигая нежную кожу ладоней, — мимолетное удовольствие в обмен на диеты, вечные тренировки, недовольные возгласы нетизенов и прочую хуйню, что сыпется в их адрес с таким остервенением, что хочется драть кожу на своем лице, лишь бы никто не почитал за богов, пришедших из ада.***
— В общем, я нашел вам менеджера, — Бан Шихек медленно потягивается в кожаном кресле, за которое наверняка отвалил кругленькую сумму, и потирает переносицу, снимая очки. — Парень молодой, сказал, что срочно деньги нужны, так что не должен сбежать. Хотя с вашим отношением любой сбежит. Он относится ко всему этому слишком легко, ему незачем беспокоиться о постоянно сбегающих менеджерах просто по той причине, что ему плевать. Он получает слишком большую прибыль с этих двух, чтобы гонять их как стервозных шавок. Чем меньше телодвижений, тем лучше. Не то чтобы Бан видел в двух этих парнях мешки с деньгами, но да, он именно так их и видит. В далеком 2013, когда перспектива отгребать бешеные бабки за воздух показалась такой заманчивой, именно эти талантливые дарования пришли к нему на прослушивание, а он просто не искал сложных путей. Тексты писал Юнги, в скором времени получивший прозвище «Шуга» за приторно-сладкую внешность и ядерно-едкий характер, а Чонгук просто ошивался рядом, обладая такими дивными способностями ко всему, за что бы ни взялся, так что напрягаться и не нужно было. — Вау, очередная истеричка с этими «что вы себе позволяете, зажравшиеся засранцы», — Шуга плюхнулся на кожаный диванчик у панорамного окна, разглядывая мутно-серый пейзаж скучных многоэтажек и прохожих. Гук усмехается и тянется к своим волосам. Все как обычно — новый менеджер, травля и «я увольняюсь, ибо это какой-то пиздец — работать с вами». Ага, полгода, максимум год, и «очередная истеричка» сбежит, сверкая пятками, лишь бы и секундой дольше не находиться в их обществе. Сами себе хозяева, не считая инертного продюсера, которого то и продюсером с натяжкой можно назвать. — Не начинай, Юнги, — Шихек отпивает пару глотков воды из бутылки и начинает вглядываться в экран своего ноутбука. — Он совсем зеленый, не знаю, куда ему такие бабки девать, но зарплату он себе запросил нехилую. — Нам его обязательно ждать, или он сам потом в зал подтянется? — Чонгук все еще стоит в дверях, переваливаясь с одной ноги на другую. — Подождите, он уже должен подойти скоро, — Бан мельком взглянул на швейцарские часы, закрепленные на запястье и продолжил что-то выискивать в ноутбуке, с усилием стуча по клавишам. Раздался тихий стук и в дверях показалась темная макушка неизвестного рэперам парня. — Здравствуйте, — он вошел и поклонился почти в 90 градусов, закусывая губу из-за волнения. — Меня зовут Ким Тэхён, я по поводу работы. — А, это ты, проходи, — Бан указал парню на диванчик, на котором развалился Юнги. Шуга и Гук переглянулись, сдерживая едкие смешки, потому что парень показался им крайне забитым. По нему было видно, что он здорово так нервничал, перебирая в длинных пальцах края своего кашемирового пальто, ерзая задницей по дивану. Но стоило заметить, что парень был чертовски красив, и блядские кожаные штаны весьма кстати обтягивали шикарные бедра. Привыкшие к тому, что слово «трахаться» не означало, что конкретно с девочками. Нагибать парней было куда интереснее, особенно, когда те вырываются, жалобно скуля. Засаживая им в глотку по самые яйца, чтобы те давились слюной и своим кашлем, чувствуешь себя так ахуенно, ведь подчинил, унизил, раздавил. — Вот держи, тут сам договор и копия, — продюсер протянул Тэхёну ворох бумаг, скрепленных железками в уголках. — Договор у меня останется, а копию себе заберешь. Мы условия уже обговорили, тебе только подписать остается. — Хорошо, — тот неуверенным кивком и подрагивающими руками принял стопку бумаг, испещренных мелким печатным шрифтом. Он подписывает на нескольких страницах, кусая губы, после отдает бумаги обратно и разглядывает своих новых «подопечных» из-под зеленой челки. Они ему первоначально показались какими-то странными, один выглядел взросло, вальяжно развалившись рядом на диване, смотря будто свысока, другой — малыш, превращающийся моментами в трах-машину с замашками терминатора. Они пугали, но одновременно притягивали, странный дуэт странных парней, Тэхён не сомневался, что таскаться с ними по лезвиям придется долго и усиленно. — Вот и славно, — Бан широко улыбнулся, принимая бумаги, и снова погряз в ноутбуке. — Шуга, Чонгук, дайте ему расписание ваших тренировок и выступлений на ближайший месяц и проваливайте, мне надо работать. Юнги встал с дивана, криво улыбнувшись Тэхёну, кивком головы указываю тому на дверь. Гук рассматривает Кима, хмуря брови, бросая тихое «удачи», и выходит за дверь. — Повеселимся, — шепотом в самое ухо отдается хриплый бас Юнги, и Чонгук заходится сдавленным смехом, предвкушая дикие крики об их испорченности и прочей херне. Да, повеселимся.***
Жертва часто понимает, что меры, принятые её потенциальными спасателями, вероятно, нанесут ей вред.
Если не брать в расчет слишком частые заикания от неуверенности, то оказалось, что Ким Тэхён вполне себе такой нормальный. Исправно выполняет свою работу, не истеря по поводу тупых шуток, отпущенных в пьяном угаре, может поддержать разговор и даже набухаться в ничто за компанию тоже может. А его бедра, постоянно обтянутые в кожу чертовых штанов, это вообще отдельная тема для обсуждения, которой часто злоупотребляют Чонгук и Юнги. — Мелкий, я бы его разложил на столе в нашей студии, — Шуга пьяно смеется в изгиб своего локтя, вдыхая пары коньяка, въевшиеся в его куртку. — Он такой, блять, сексуальный. — Ага, и ведет себя как второклассница, которой конфетку незнакомый дядя предложил, — Чонгук всегда издевался над Тэхёном по поводу его излишней стеснительности и постоянного смущения на любую колкую фразу, это выглядит по-детски невинно и по-блядски пошло, как если бы он так же краснел с членом во рту. — Ох, черт, такой дрочный, — Шуга разглядывает филейную часть Кима, который, согнувшись в три погибели, пытается достать какую-то коробку из встроенного в стену шкафа. Тэхён оборачивается на слишком громко сказанную фразу и нервно сглатывает. — Прекрати, — тихо выдавливает из себя одно слово и снова отворачивается, продолжая свои попытки. Шуга все так же пьяно смеется, играя бровями, смотря на Гука. Тот подхватывает безумные хихиканья и запускает руку в волосы. — А ты заставь меня, — ехидная ухмылка растекается по вишневым губам, пробегаясь мурашками по коже менеджера, отдаваясь глухой болью в районе висков. Ему надоели вечные попытки обсудить его задницу или его губы странной формы. — Иди к черту, извращенец. Ничего не меняется ни от «иди к черту», ни от жалобно выдавленного из легких «пожалуйста». Усугубляет ситуацию его язык, постоянно пробегающийся по губам и открытые ключицы, о которые можно порезаться. Чонгук с Юнги давно не выходили на сцену, где можно было спустить пыл в экспрессивное «пошли все нахуй», от которого фанатки визжат как обдолбавшиеся проститутки. Хоть снимай себе девушек, работа которых ублажать за зеленые бумажки в трусах, потому что дикий спермотоксикоз режет по самолюбию и не дает нормально работать, если, конечно, бесконечные пьянки, приправленные парой дорожек кокаина, можно назвать работой.***
Долгое пребывание в плену приводит к тому, что жертва узнаёт преступника, как человека.
— Отвали, Шуга, — Тэхён отпихивает от себя руки Юнги, которые так и норовят залезть под футболку. — Чего ты ко мне пристал, иди проспись, у вас завтра концерт. — Тэ, как думаешь, тройничок неплохая перспектива? — Мин снова пьяный, но не настолько, чтобы нарываться на неприятности в виде разъяренного продюсера. — Ты совсем ебнулся от своего коньяка? — Тэхён удивленно вскидывает брови, переставая сопротивляться на объятья Шуги. А после осознает сказанное ранее и подрывается с места, оставляя Юнги лежать на диване, заваленном шмотками и вешалками для одежды. — Это физически невозможно. Юнги смотрит на Тэхёна, хмельно растягиваясь в улыбке, смеясь рвано и глупо. А Ким стоит истуканом, делая поспешные выводы и прекрасно понимая, к чему эта вздернутая бровь и блеск в глазах; в мыслях на повторе гремит реквием по собственной заднице, а в выражении лица напротив читается злобное «проверим?». В воспаленных мозгах отдается жалобные вскрики, а ноги уже несут куда подальше от подобного пиздеца. Но что толку, если топот ног сзади слышится слишком хорошо, а позвать на помощь некого? В конце коридора маячит высокий силуэт Чонгука, который пялится в экран смартфона, залипая в какую-то очередную игрушку, а Ким чувствует, как кончается воздух в легких, глотка горит, а руки подрагивают от накатившей паники. — Гук, — Тэхён прячется за широкую спину младшего, судорожно хватаясь за плечи, смотря на него загнанным зверем. — Что? — Чон отрывается от телефона и всматривается в глаза тяжело дышавшего Тэхёна, закусывая губу. Ему нравится вид напуганного Кима, что оседает крошками дорогой виагры, безумие приливает в голову, как только Гук видит приближающегося Юнги, от которого пышет перегаром и диким помешательством по всем фронтам. Смотря в лисий прищур и язвительную ухмылку Шуги, он без слов понимает, что от него требуется: разворачивается, приобнимая Тэ за плечи, припуская лживой пыли в глаза, чтобы не спугнуть, забираясь поглубже в душу, раздирая там все железными зубьями капкана. — Не бойся, Тэ-Тэ, — он улыбается своей кроличьей улыбкой почти на грани сумасшествия и ведет перепуганного Кима в ближайшую узкую гримерку, где непременно найдется тесный диван, что сослужит неплохую службу сегодняшним вечером. В гримерке душно и воняет дешевыми тональными кремами, диван, и правда, имеется. Старый, потрепанный и заваленный бесполезным хламом, который в одно мгновение оказывается на полу. Чонгук плюхается на диван, надавливая на плечи менеджера, усаживая его на свои колени. — Н-н-не надо, Чонгук, — тихий голос отдается в ушах и отпускает последние сомнения, давя на спусковой крючок с бешеной силой. Юнги ставит острое колено на диван между ног Тэхёна, раскладывая его обезумевшим взглядом по поверхности дивана, усыпанной маленькими трещинками. Томно облизывается и тянется к губам, на что Тэ отворачивается, чувствуя, как по бронзовым щекам покатились слезы, растекаясь солеными разводами по открытой шее и ключицам. — Так что, проверим, возможно или нет? — хриплый бас рассыпается пеплом над головой, заставляя плакать еще сильнее. Руки Гука, не встречая препятствий, блуждают под футболкой в то время, как Шуга заводит руки Тэхёна высоко над его головой, сжимая запястья в железной хватке. Слышится треск ткани, и футболка под напором крепких мышц рвется, отлетая в кучу хлама, недавно любезно сброшенного с этого дивана, где теперь уливается слезами беспомощный и почти раздавленный Ким Тэхён. Жадный до секса Чонгук припадает влажными губами к шее, на которой просвечиваются синие прожилки вен, и Ким только сейчас осознает всю никчемность своего положения, начиная ерзать в бледных руках, пытаясь вырваться из захвата. — Будь тише, малыш, — шепот в самое ухо разрывает к чертям барабанную перепонку, поднимаясь грязными мурашками от кончиков пальцев до основания шеи. Тэхёну так страшно, как не было еще никогда. У него не то, что с парнями секса не было, у него его не было вообще, а теперь его пытаются разуверить в своих мыслях о правильности и чистоте два безумца, елозя руками по его оголенному торсу. — Вы, блять, просто испорченные в хлам подонки, — нервно бросает почти жертва, все еще сопротивляющаяся мокрым поцелуям Чонгука. — В шоу-бизе испортились, — кидает улыбающийся Юнги, заламывая руки Тэхёна за спину и переворачивая его на живот. Теплая кожа Чонгука касается живота Кима и от этого Тэ начинает еще больше дрожать, не имея возможности видеть, что происходит сзади. А там опьяневший от шикарного вида голодный зверь, что готов растерзать, упиваясь криками боли и теплой кровью, брызжущей из надорванных сосудов. Обжигающий удар приходится на правую ягодицу и последующий за ним тихий вскрик отдается бешеными ударами о легкие, заполнившими уши противным грохотом. Мокрая дорожка спускается от шеи до поясницы, а Тэхён жалобно скулит и роняет слезы на выцветший материал старого ложа. Он хочет умереть, потерять сознание, лишь бы не чувствовать этих грязных прикосновений, от которых страх липкой жижей растекается по позвоночнику, принося новую порцию боли от очередного удара по заднице. Он чувствует, как с него снимают джинсы, и, от подкативших к горлу боли и паники, хочет вывернуть содержимое желудка наружу. Он слышит удовлетворенный выдох и чувствует чужие ладони на своих бедрах, которые оставляют на нежной коже синие отметины. А после чувствует холодные пальцы, прихватившие его шею, и дикую нехватку кислорода. Его душат, отнимая последние силы на борьбу, проникая длинным пальцем, смазанным какой-то липкой хуйней, в анус. Внутри все начинает гореть, мышцы нервно сжимаются, принося лютый дискомфорт и боль, Тэхён начинает дергаться, пытаясь слезть с пальца, но его загоняют лишь глубже, прокручивая по часовой стрелке. После добавляют второй, третий, наскоро растягивая тугие стенки, проталкивая пальцы по самые костяшки, раздвигая их внутри, а Тэхён будто слышит, как рвется нежная кожа и все заливается мутно-красной жидкостью. Он обливается слезами и беспрестанно истязает зубами футболку Гука, тихо всхлипывая и борясь с болью, растекающейся по всей спине. Он не слышит ничего кроме шума собственной крови в ушах, содрогаясь всем телом, но чувствует все: каждое движение за своей спиной, каждое касание, которое обжигает кожу на внутренней стороне бедра. В одну секунду тело пронзает такой нестерпимой болью, что надрывный крик мешается с соплями по всему лицу. Ему не дают привыкнуть, он чувствует, как по бедрам стекает кровь вперемешку со смазкой и в последний раз дергается, за что получает очередной звонкий шлепок по ягодице, и проваливается в прострацию, обретенную посредством болевого шока и бесконечным страхом за свою жизнь. Чонгук вдалбливался в податливое тело, не сбавляя темпа, разрывая к чертям нежные мышцы, Юнги пытается примостить еще свои два пальца, а Тэхён взрывается новой порцией криков, что доставляет какое-то садистское удовольствие, заставляя проталкивать пальцы глубже в разорванный анус. Киму больно, а Чонгук и Юнги готовы вечность в небытие отдать за подобные картины разливающего садомазохизма перед глазами. Тэхён начинает терять сознание, чувствуя, как к одному члену прибавляется второй и тело разрывает ужасной болью, которая бьет по голове железными ошметками его пока целостности. Чувство, будто тебя разрывает ровно пополам, забивает рот металлическим привкусом и чужими пальцами, почти в глотке. Разбухший язык пытается выпихнуть инородное тело из полости, но никак не получается, и Ким слышит протяжный хриплый стон из уст его мучителей. Желудок выворачивает, раскраивая сознание на миллионы поломанных шестеренок, что давно перестали вращаться в голове. Его разрывают двумя членами, а он задыхается от пальцев в горле, чувствуя тошноту, что наплывает волнами на запыленный рассудок. Ничего из его представлений о сексе не имеет должного начала — только необузданный страх и дикая боль, что раздаривает каждую фибру почти дохлой души. Чужой оргазм разливается внутри белесой жидкостью, стекает по ногам, и запястья Тэхёна отпускают, а он просто закрывает лицо руками, рыдая как последняя девчонка, скатывается с дивана и бьется в истерике, потому что больно, отвратительно и хочется сдохнуть. Мысленно он возвращался в свои девятнадцать, когда он выпускался из школы, мечтая о прекрасном будущем. Он мысленно разлагался на полу грязной гримерки и что есть сил выдавливал из себя эту грязь, которая выливалась толчками спермы из раздолбанной задницы. Он пытается улетучиться вместе с углекислым газом в приоткрытое окно, лишь бы не чувствовать себя ущербным ублюдком, которого разложили двое мудаков на старом диване. Он теперь такой же испорченный, он такой же жалкий. Начиная невольно жалеть этих двух, он проникался чувством полнейшей опустошенности и непонимания ситуации. Он видел в них всего лишь выросших не на тех дрожжах подростков, а на самом деле они оказались теми еще подонками, что ничем не отличаются от уродливых клиентов шлюх в дешевом мотеле. Теперь ему все равно на два разморенных тела, которые лежали рядом, тяжело дыша и причмокивая губами от наступившего экстаза, а Ким все еще заходился в судорожных вздрагиваниях и слезах. Он хватался за порванную футболку и выброшенные в кучу тряпья боксеры, делая тщетные попытки натянуть их на свое мокрое и липкое тело. Руки плохо отзываются на команды воспаленного мозга, который все еще пытается ухватиться за что-нибудь положительное, а на языке вечные просьбы о спасении. Он не может сейчас уволиться и все бросить. Все слишком сложно и запутанно, это не поддается объяснению или чему-то подобному, но это есть и это мешает Тэхёну жить. Он не помнит, как оделся и вышел из гримерки, не помнит, как вышел из здания и как оказался дома. Помнит лишь неестественно ужасные прикосновения и раздирающую боль, что струилась темной влагой по позвоночнику.***
Механизм психологической защиты основан на надежде жертвы, что агрессор проявит снисхождение при условии безоговорочного выполнения всех его требований.
Сколько прошло с того дня, как они выполнили почти свое предназначение, вытрахав всю душу из менеджера? Они не знают, как и сам Тэхён не знает, он мучался слишком долго со своими мыслями, пока просто не смирился с тем, что, черт возьми, он превращается в патологического мазохиста. Он перестал сопротивляться вечным приставаниям, как и желанию присунуть ему он тоже не сопротивлялся. Он смиренно принимал унижения и жуткую боль, пока не понял, что боль эта не приносит страха или грубого непринятия — эта боль граничит с удовольствием на последних издержках памяти. Любовь пропитанная ненавистью и забота облитая щедрым посылом ко всем хуям. Это неправильно, пошло, грязно — все это зависает в его мыслям ровно на том моменте, когда в голову приходят мысли о самоистязании, великих мучениках и нежной мечте о мести и справедливости. Тэхён до конца верил в свои утверждения по поводу их непричастности. Просто так надо, просто так будет лучше, они станут мягче, если не проявлять борьбы. Но ничего не работало. Жестокость оформилась постоянным закупщиком на этой извращенной оптовке секс-игрушек, а утешения самого себя завели в угол, окропленный грязно-бордовыми разводами. А дальше начался тихий и медленный путь к потере рассудка. Снились кошмары, в которых он весь в крови растягивал истерически жалкую улыбку на все лицо. Полное сумасшествие, дарованное самим Дьяволом, иначе и не назовешь его состояния в последние дни, когда вместо чипсов он покупал ножи, которые точил дважды в сутки. Он истерил как по расписанию, прикладываясь головой о деревянный стол на кухне с целью размозжить свой череп. Там, глубоко в своих мыслях, запутавшись в паутине своих же чувств, он пробовал их крики о помощи на вкус и всегда оставался доволен картинками, возникающими в больной голове. Он зло хихикал своим же доводам, когда наблюдал за Юнги и Чонгуком, пока те дурачились или записывали очередной трек. Он нагло выжидал лишь очередной провокации, чтобы запустить свои холодные пальцы в разрезанную грудь и достать животрепещущее сердце.Но иногда и синдромы дают сбои, что приводит к отключению человеческого фактора и летальному исходу.
Он пытался дать им поблажки, пытался, откровенно и зябко изнывая от количества нанесенных увечий. Он пытался, но его пытка не окончилась, прогрессируя до более интересных стадий. — Тэхён-а, — Юнги тянет Кима за волосы, вплетая свой язык в его губы, разъедая кожу и внедряясь в мозг тупыми гавканьями шавок с улицы. Он знает, что Тэхён ему не откажет, знает, что у того последняя степень увлечения, хоть это и кажется странным. Гук говорит, что Ким чокнутый извращенец, но это неважно и не играет особой роли в их «пикантных» отношениях. А Ким уже давно все продумал, давно растолкал по углам той самой гримерки вполне себе неплохие орудия убийства и он готов на любые откровения. Ким утягивает за собой ластившегося к нему Шугу, который сегодня снова перебрал, скидывая его на все тот же узкий диван. Чонгук не заставляет себя долго ждать, являясь в дверях уже через пару минут, наблюдая, как Тэ восседает на бедрах Юнги, что запрокидывал голову, сотрясаясь в беззвучном смехе. Он подошел сзади, обвивая менеджера за шею, опускаясь коленями на диван, прижимаясь своей грудью к спине Тэхёна. Вылизывая каждый миллиметр его шеи, Гук стягивает футболку с тела Кима, блуждая руками по оголившимся участкам бронзовой кожи, что отдает сладкой карамелью на языке. Следом за футболкой отправляются и спортивные штаны с нижним бельем, открывая это произведение искусства в полном объеме его изящности. Тэхён уже давно не нуждается в растяжке, потому что уже как неделю ходит с анальной пробкой в заднице, чтобы меньше морок. Гук входит в разработанный анус одним толчком сразу до основания, вызывая протяжный стон у своего хёна, пока тот наклоняется к Юнги и целует его, порывисто углубляя мокрое касание губ к губам. Все как нельзя прекрасно, но ведь Ким Тэхён давно съехал с катушек, так что стоит попрощаться с излюбленным «обычно» и познавать все прелести грязного траха в не менее грязной гримерке на пятом этаже серой высотки. Острое лезвие перекочевало из-за щеки на язык, оставляя за собой глубокие полосы на нежной плоти, разливаясь ошметками эритроцитов в полости рта. Юнги глухо замычал, не до конца осознавая, что происходит, а Тэхён лишь с большей уверенностью продолжал перекатывать лезвие языком с неба на губы старшего, вдыхая его почти всхлипы и вздрагивания при очередном порезе. Тэ давится своим превосходством и привкусом свежей крови на языке — он окончательно сбрендил, и ему это нравится. Пока Гук остервенело вдалбливается в чужое тело, Шуга захлебывается собственной кровью, пытаясь откашляться и сказать хоть слово, но Тэхён ему не дает: вытаскивает лезвие изо рта, прихватывая его указательным и большим пальцем; перекрывает Юнги доступ к кислороду, зажимая его рот и нос свободной рукой и осатанело, с нажимом проводит по нежной шее, глубоко вгоняя тонко заточенную сталь, улыбаясь слепо и безумно. Артериальная кровь долбит фонтаном, заливая все лицо и грудь Кима алой субстанцией. Тэхён оборачивается на застывшего Чонгука и опаляет его дыханием у самых губ, нежно, почти искусственно проводя ладонью, испачканной в крови, по его щеке. — Поиграем, милый, — Тэ задыхается своими же мыслями, вставая с бедер Шуги, тело которого до сих пор содрогалось в предсмертных конвульсиях, хватая деревянный стул со спинкой около зеркала, и улыбается как почивший безумец на грани суицида. Чон глотает вязкую слюну, и истошный крик теряется где-то в легких; он не может выдавить из себя ни слова, борясь с желанием сдохнуть от шока и вдарить по тормозам. Он впервые видит своего менеджера таким. Таким пизданутым в край, с тягучим басом в воздухе, вместо привычных стонов, отливающих платиной на солнце. Гук, глотая слезы, пытается ладонями зажать раскромсанную в мясо шею Юнги, пережать артерию, останавливая кровь, марая руки в издержках этого внутреннего хоррора. Так страшно, что паника с гулким эхом отбивается от стен, вставляя по самое не хочу. Тэ прихватывает младшего за его черные вихры, оттягивая его от тела Шуги, прижимаясь стояком к накаченным бедрам. — Не надо, маленький, — он сжимает волосы крепче в своих пальцах. — Он уже мертв, Гук-и. Тэхён со всей дури впечатывает голову младшего в стену, слыша хруст его носа, из которого красными струйками полилась жидкость, кочующая по венам под кожей. Гук пытается вырваться, хватаясь за руки Тэ в прядях своих волос, пытаясь оттянуть. Ким глухо раздирает свою глотку почти гнусавыми смешками, снова пробивая стену головой Чонгука. После приближается к его уху, опаляя горячим дыхание. — Будь послушным, ладно? — громкий хруст, и стул в руках Тэхена разлетается на куски, окропляя смольные волосы Чона багровыми пятнами. В мыслях взять его грубо и резко, без подготовки, чтобы ощутил всю ту боль, через которую Тэхён прошел, раскраивая ступни о мутные стекла по пути. Смачивает пальцы в слюне, проводя по сжавшемуся колечку мышц. Гук дрожит, а по щекам с новой силой начинают катиться слезы, смачивая покусанные губы. Его убьют, его никто не спасет — осознание этого врывается в мозг, разнося к херам черепную коробку, разлетаясь багряными листьями по коже старшего. Сейчас под ним чертов труп его друга, с которым он бок о бок прожил несколько лет. Он, блять, мертв, лежит с перерезанной глоткой, истекая кровью, а его ждет та же участь, и никто не спасет. — Не плачь, чего ты? — Тэхён шепотом растягивает гласные, разливаясь медовым золотом по этому блядскому дивану. Думает о своей любви, безумии и скорейшем избавлении от тяготивших страданий. — Я всего лишь хочу поиграть, Гук-и… Пальцы давно в глотке младшего, и в одну секунду деревянная ножка разъебанного стула врезается в анус Чонгука на всю длину, впиваясь в мышцы больными занозами. Вопли Гука достигли, кажется, каждого уголка этого дерьмового города, пробирая до приятных мурашек по ногам, Ким зажимает рот Чона своей рукой, глотая его боль, что действует на него сильнее любого наркотика, поражая нервные клетки мозга, разбегаясь током по коже. Разрывы плоти, сопровождающиеся рыданием младшего и кровотечением по бедрам, доставляет бешеный экстаз. Еще пара мгновений, и Гук не хуже своего горячо любимого хёна распластается холодным трупом под ногами своей же жертвы. Ким безжалостный ублюдок, пропитанный чужой кровью и стенаниями из легких, которые теперь заливает водой несбывшихся ожиданий. Он вытаскивает ножку, приматывая к своему члену резинкой огромный нож, что он так усердно точил дважды в день на протяжении почти двух недель, и разъяренными толчками вбивается в мертвое тело, роняя стоны в кровяные подтеки на спинах его личных чертей. Сдерживаться не нужно, когда член, требовавший внимание, жадно долбится в стенки порванной дырки, он отдает всего себя этим извращением, определенно заканчиваясь прямо в его теле. Обильно изливаясь внутри, он улыбается рвано и смеется, закидывая голову. К чертям все эти предрассудки, он маньяк, он ебанутый на всю голову и это бесконечное сумасшествие захватывает каждую клеточку его тела. Теперь он наверняка знает, что такое быть счастливым.В случаях особо жестокого обращения заложники психологически дистанцируются от ситуации