Разговоры тет-а-тет

      Я искала себя в чужих квартирах, лицемерных взглядах, электронных циферблатах, и нашла себя, уходя в прошлое каким-то рыцарем в латунных сверкающих латах, что погиб в поединке последнем от острия деревянной пики.       На том озере в серебряных бликах отражалась крепостная башня замка, где нет мне приюта. То нападает сарацинская шайка, то в Священной Римской Империи где-то начинается шашня... Мне бы хотелось обстановки домашней, детей и уюта, однако долг перед сюзереном и, начиная от утра до утра, верная ему служба меня съедают полностью. Правда, сейчас крылатой голубиной новостью для меня является Марточка, что токайским торгует в трактире. А глаза её голубые, нежные, голос слаще намного лиры… Эх, если могла составить счастье её, но времени нет наслаждаться вином и кучер время лошадей вперед.       Я математик. Снова война. Сел на землю раненый, керасиноточащий боевой самолёт. Военные говорят, что нужно усилить где много ран. Но я говорю: «Не поможет вам этот обман. Нам всем хочется жить, однако не надо латать, где раны. Надо усилить нетронутые места…» Сначала ко мне не прислушались, но потом, когда армия понесла большие потери, ко мне прислушались и назад с воздушного фронта полетели не похоронки, а треуголки. Однако в пятьдесят шестом меня распластал танк той страны, что в сорок пятом четверо граждан повесили её флаг над Рейхстагом положив конец холокосту и Бухенвальду…       А часы идут дальше. Вечер. Мы на скамейке. Ты спишь, Настя, на моих коленях, крепко и беспробудно. На часах 20:17. Я вернулась из прошлого. Пересказать, что было — помню смутно. Но твои волосы и голос создают дежа вю, а ПММ мне противен до боли. Мне теперь хватит воли сказать, что чувствую напрямую, хоть будет 20:18 или 20:20.       «Милитаристка-дурочка, тебя люблю я. С кадоркой бокал принесла на совместный наш пир. Помянем тех, кто до нас был, и отпразднуем, что в нашей каморке мир и истину мы можем черпать из вин!»