Разговоры тет-а-тет

      Где хранится «Мадонна» Санти, где хранится мейсенский фарфор, юный Вертер думает о том, каково его место среди будущих пор.       Наступает апрель. Сталактиты на крышах капают каплей за каплей, секунда в секунду. А душе его веет буря и натиск, метель. В дневниковых виршах — герой из-за сотни миров и морей, прошедший степи и тундру. Но в жизни он ни ботаник Гумбольдт, ни путешественник Гёте. Юноша бледный со взором горящим, с сердцем горячим, ясным умом, однако взгляд его, вечно манящий и вечно искрящий, спрятан за дневником.       Вечером понял однажды, что он в поле один. И он распяться на люстре в двадцать минут пятого (он не знал, что делали это тысячи до него и будут делать дальше). Он-то думал, что поможет, как в песне, ему формалин, бритва и крыша, но решил другое в половине девятого.       Не видел Вертер других «распятых», бросающихся в омут берлинских прудов. Откуда ему знать горе матерей и отцов, похоронивших своих дорогих дочерей и сынов. На преступление жизни он идти готов.       Ранее утро. За пять минут до рассвета… Гаснут огни, просыпается мастеровой и студенческий город. А из дома напротив площади, в каморке стоит стул, рядом стол, а на нём — весь в заметках томик Руссо. На крюке — верёвка… Он зашёл далеко, ему некуда отступать. И пора бы стать в петлю, Вертер встал на стул...............................................................................................................................

***

      А город по-прежнему жив, его смерти он не заметил. Похоронили его без вести, плакали мать, разочарован отец. Про его якобы терновый венец, начали забывать, пока юнец желторотый не откроет тетрадь, чтобы мнить и себя прославлять.