фиалки расцветают в легких.

      Маленький луч света, пробирается через тяжелую зашторенную тюль, пробегает по комнате и останавливается где-то на потолке. Форточка открыта настежь, запуская прохладный ветер, охлаждая горячую кожу. На столе беспорядком, вещи разбросаны по полу, одинокий кактус в керамическом горшочке валяется в углу, становясь свидетелем удивительной сцены. На туалетном столике кровь. Она вообще повсюду. На стенах, окнах, и везде где только можно. Чондэ, сука, нахаркал. Он скорчился на полу не в силах остановить режущую боль в области ребер. Фиалки пускают корни. Сухо хватает, того за грудки отчаянно притягивая к себе. -Отвечай, тварюга, кто он?- У Сухо срывается голос, из-за надвигающейся истерики, его лучшему друг плохо, а он ничего не может сделать. Ведь только вчера Чен радовался жизни, не считая секунды дорогой молодости, а сегодня он блюёт цветами, и явно не с перепоя.       В долю секунд он вспоминает его имя, захлебываясь кровью и запахом фиалок. Цветы разрастаются очень быстро, впиваясь в легкие,расцветая выше, раздирают глотку в кашу. -Придурок, как же тебя так угораздило, то-так? Не двигайся, сам все приберу. Чен еле-еле кивает продалжая захлебываться.       Он не думал, когда шел в тот парк, не думал когда тому рыжему пареньку не хватило денег на сахарную вату, и он купил ее для него. Когда завязался несуразный разговор, у Чондэ из головы вылетело все, и по моему, даже мозги и чувство самосохранения, не голова, а Инчхон. Но, когда они обменялись номерами телефонов, для следующей дружеской прогулки, его мозг совершил посадку. Он почуствовал страх, отчаяние, радость и умиление, вдобавок ко всему с тошнотворной завязью фиалок, где-то в желудке.       У кого бабочки, а у кого- ненавистные фиалки. Ведь он до последнего не думал, что это- Ханахаки. Пока, за завтраком не подавился цветком, выплюнов его вместе с тостом. А ведь с Сюмином, даже поговорить не о чем. Так, только о "Звездных войнах" и Шуберте. Он оказывется играть умеет. На фортепиано. В этот момент, как-будто его цветы кто-то опылил. Они долго блуждали по вечернему Сеулу, и разговаривали, буквально не о чем. Через два дня связь прерывается. Сюмин не отвечать ни на звонки, ни на сообщения, в Какао до него тоже не достучишься. И Чондэ морально сломлен, он не знает что делать, как поступить с этой душевной бурей, и успокоить сердце, которое так быстро колотиться, словно совершило марафон. Кроме боли в горле и растерянности он ничего не чувствует. Он запирается в своей комнате с ноутбуком и едой, не выходя из обителя три дня. Вечером четвертого дня, дверь с ноги проламывет Сухо, хватая Чена за шиворот, толкая к стене, безумными глазами смотря на него. В комнате так же валялся одинокий кактус, а ковер сильнее был изгажен кровью -Сдохнуть решил у компьтера? Представляешь, если ты захлебнулся своими растениями, и я бы не успел? Ты меня слышишь?- Чондэ смотрит в пустоту, его лицо безэмоционально, ни одна мышца его не дрогнула. В этот вечер Чунмен впервые ударил своего друга. Лучшего друга. В голове Сухо проносилась лишь одна мысль "Операция", но с безэмоциональностью Чена, она походу совсем не нужна была. Если бы он только мог. С корнем вырвать те цветы из легких. Если бы вернуть "Его замечательного Минсока, Сюмин-ни" то наверное жизнь была бы хоть чуточку лучше. А пока глаза Сухо застилала лишь дымка сомнения и жалости, а еще слез.       А дальше, все пошло как в замедленной съемке. Чонде, который потерял сознание, его друг набирающий номер "скорой", карета прибывшая за минуту и семь сотых секунд. Кислородная маска, сирена, Чунмен который прижимал к себе Чена без сознания, тиха шепчя о том, что "все хорошо, я обещаю, мы с тобой все вытерпим, ты же хороший мальчик, да, Чондэ?" и слезы прямо за словами.       Уже в палате после сильнейших антибиотиков и хорошего сна, Чондэ очнулся, и засмеялся. Впервые так искренне, словно маленькое солнышко. Он не испугался косых взглядов медсестёр и врача, ошеломляющего тона Сухо. Он смотрел Пороро и кажется предчувствовал нечто, тайнственное, но очень прекрасное.       Через час у него пошел рвотный рефлекс, прямо в палате. Он блевал, долго и сильно, окрашивая все в алые цвет в перемешку с ненавистными ему фиалками, которые хорошо контрастировали с белой плиткой в палате. Через пятнадцать минут он закашлялся, начиная давиться чем-то, словно кот, подавившийся комком шерсти.       Он выкашлял последний цветок. И это чувство, как будто там, внутри, появились пестрые бабочки, окрашивая все вокруг. В проеме двери показался Минсок. Он увидел его- в куче выцветших цветков, луже крови. Сюмин ринулся к нему прямо в самую гущу событий, обнимая того за шею, не разборчиво шепча: "Чен, Чондэ, милый...". В обнимку они просидели еще долго. А после, боли Чондэ не мучили. И фиалки он полюбил.