Диалоги, неизданное

В послеобеденные часы в Афинах всегда царила тишина. Было в ней что-то такое, неуловимое, навевающее философские мысли. В такие часы лучше всего мыслятся бесполезные, но приятные к осмыслению вещи — идеи улучшения мусического искусства, планы на жизнь, модели идеальных полисов. В этот день Платона особенно занимало последнее: неделю назад в голову к нему пришла и с тех пор более не уходила идея полиса, в котором не будет несправедливости, и сама справедливость будет означать нечто иное, чем просто пригодное сильнейшему. Он задался целью довести этот симулякр до конца, облачить метафизический скелет в эйдическую плоть и идеальную кожу. «Значе, если стражи будут иметь привилегии перед обычными людьми, они разжиреют и превратятся в куски плесени и оливового мёда, это хуйня, так, падажжи, надо чтобы они саморегулировались» — думал Платон, нежась в тени крытого оливой тента во внутреннем дворике своего дома и неспешно попивая поднесённое рабом из погреба вино. «Ежели их правильно воспитать, бля, мифами, будет заебись. Надо переделать мифы про полубогов в мифы про пацанов, идущих к успеху, качающихся, хуё-моё, мусическое и гимнастическое искусство…» Его измышления прервал внезапный звук. «Платон, уважаемый! Впусти погреться!» — донеслось с улицы. «Какой ещё мудак из царства Аида вылез? Пошёл он нахуй!» — подумал Платон, и хотел уже было прогнать незваного гостя, однако, ещё немного поразмыслив, приказал рабу, охранявшему вход, впустить незваного гостя. Мыслительный процесс уже был необратимо прерван, и выгонять гостя не имело никакого смысла. «Что, дорогой, не ждал?» — громко поприветствовал хозяина уже вошедший гость. Им был Аристотель, широко известный в Афинах молодой, но перспективный философ, ученик Платона. «Ничего себе, какие люди! Не ждал, не ждал!» — радостно предвкушая интересный диалог, ответно поприветствовал своего любимого соперника в софистике Платон. «Так, что стоим? Вина дорогому гостю, да побыстрее, и пошли отсюда!» — уже чуть раздражённо приказал он рабам. — Ну чё, уёбок, располагайся, присаживайся, рассказывай, зачем пришёл — благодушно начал беседу Платон, когда рабы ушли. — Попизеть, за жизнь побазарить, хуле. Платон, что есть справедливость в твоём понимании, а? — Нихуя ты зашёл, канеш! У нас на раене за такую хуйню башкой в бачок макают, чтоб неповадно было. — Ты мне тут софистику, бля, не разводи, бля, это и без того известно. Ты, сучара, на вопрос отвечай — Аристотель, уже привыкший к некоторой странности в подаче учебного материала своего учителя, ничуть не удивился агрессивному тону Платона. — Так, ты, сын собаки и осла, вконец охуел? Я тебя сейчас уебу, блять, за такие вопросы, вот где будет справедливость из справедливостей! — Платон, раздражённый непонятливостью ученика, вскочил с покрывала, на котором сидел, и встал в полный рост — Уебу, сучара, блять! — Ты, бля, полегче, я не пиздиться, а за ответами пришёл! — уже чуть испуганно сделал попытку примирения ученик — Я тебе, блять, сейчас отвечу, уёбок недоразвитый! Я т-тебя! — Платон достал из своих широких, как и он сам, одеяний деревянный фаллос и замахнулся на своего ученика. — Ты, блять, поехавший! Сука, блять, люди… Ай, блять! — Платон, до этого неистово размахивавший тем, что при ближайшем рассмотрении являлось гиперболизированной, даже карикатурной статуэткой Приапа, наконец опустил её на почки своему ученику. — Стража! Стража! Убивают! — вновь завопил Аристотель, и попытался встать, однако на него вновь обрушился удар половым членом возбуждённого божка плодородия. — А теперь пошёл нахуй отсюда, уёбок, усваивать урок, а то ещё пизды вставлю — спокойным, дружелюбным тоном добавил Платон — Давай, пошёл. Молодой философ, удивлённый такой резкой переменой тона, спешно встал и вышел из дома Платона, даже не попрощавшись. На улице по-прежнему стояла тёплая летняя погода, по-прежнему шелестели листья высаженных вокруг дома деревьев, и ничто даже не намекало о недавно происшедших событиях. Вселенной было плевать.