Цветок

      Малыш Грут в очередной раз проснулся за ночь. Обыкновенно он это делал чтобы перебежать с одной кровати на другую: он любил свою семью, известных всем как легендарные Стражи Галактики, и не хотел обделять никого из них своим вниманием. Однако, выпутавшись из тёплых объятий Гаморы, на месте, где должен был дремать Ракета, малыша ожидала лишь холодная и пустая койка. Окинув каюту потерянным взглядом, Грут как можно скорее побежал обыскивать корабль, желая разобраться, почему его друг не отдыхает, в отличие от остальной части команды.       Чуть не проскочив мимо открытой двери, «сучок», поскользнувшись на полу, аккуратно зашёл в смотровую. Боковое зрение не подвело, на ступеньке, напротив огромного окна сидел тот самый енотообразный приятель. Решив, что это было очередная игра в прятки, малыш Грут, как можно тише подкрался к Ракете и, состроив устрашающее лицо, схватил друга за ногу, зарычав.       Никакой реакции не последовало. Грут удивлённо вскинул брови и чуть тормоша енота произнёс:       — Я есть Грут?       Ракета вздрогнул, будто бы выходя из забвения и взглянул на источник шума:       — А, это ты малыш… кхм, что не спишь?       — Я есть Грут, — ребёнок в ответ указал на самого Ракету.       — А я чего? Да так, просто, кхм, засиделся, понимаешь, — он постарался улыбнуться, отведя взгляд и теребя в руках какую-то веточку.       Заметив её, Грут заинтересованно прищурился и внимательно осмотрел несчастный гербарий. С виду это был какой-то цветок. Но очень старый: краски с него давно исчезли и сейчас, он представлял из себя лишь сгорбившийся коричневый стебелёк, на конце которого когда-то, наверное, был продолговатый цветок, ставший со временем просто серой и жалкой пародией самого себя.       Грут перевёл взгляд на енота, Ракета снова о чём-то задумался, тяжело вздохнув. Решив, что проблема определённо в цветке, Грут собрался срочно это исправить, чтобы порадовать друга и пойти уже спать. Собрав всю свою силу в кулак, он сжал руки и дрожа от усердия, зажмурился. Из деревянных ладоней взвился крохотный росток, но становясь всё больше, побег вдруг зацвёл маленьким фонариком. Каждая из тычинок на конце необычного бутона буквально излучала слабый свет, покрытая такой же светящейся пыльцой. Раскрыв глаза, малыш озарился в счастливой улыбке, радуясь своим же возможностям.       — Я есть Грут! Я есть Грут! — он запрыгал на месте, пытаясь привлечь внимание Ракеты.       Увидев цветок, енот чуть не навернулся со своего же места.       — Что? Как ты? — Ракета не мог оторвать взгляда от маленького огонька, но услышав слова Грута, взглянул на свою сушёную копию и вновь, будто бы разочаровано вздохнул, — Ох, Грут, ты…тебе не стоило этого делать, правда.       — Я есть Грут, — растеряно, но всё ещё настойчиво заговорил ребёнок.       Реакция Ракеты его определённо сбила с толку и совсем запутала.       — Нгх, вовсе я не расстроенный сижу тут с этим цветком один, — вновь начал отнекиваться его приятель.       — Я есть Грут.       — Вовсе нет. Чего пререкаешься?       — Я есть Грут!       — Что значит я вру и пререкаюсь? Совсем я этого не делаю, просто отдыхаю. Мне, мне что уже и отдохнуть нельзя?! От всех. Одному, да.       — Я есть Грут.       — Нет, нет ни с кем я не поссорился и!.. — он еле успел остановить Грута, преградив путь ладонью, — И вовсе не надо их бежать будить. О-особено Дракса, он если не высыпается, то ещё большей занозой в заднице становится!       Малыш на секунду замолчал, а затем, сорвав новорождённый цветок, ткнул им в Ракету.       — Я есть Грут.       — Что значит не понравился, конечно мне понравился твой подарок.       — Я есть Грут, — ребёнок опять потряс растением, сделав ещё пару шагов к еноту.       Однако брать фонарик в руки тот почему-то не спешил и вновь замялся, что-то бубня себе под нос.       — Я есть Грут.       Вздохнув в очередной раз за ночь, енот нехотя и предельно осторожно, будто бы боясь обжечься, аккуратно взял пальцами маленькое растение. Грут снова довольно улыбнулся, но опять напоролся на потерянное лицо Ракеты. Малыш осторожно коснулся когтей друга, держащих цветок и заглянул в чужие глаза, пытаясь понять, что же пошло не так. Почему его вечно весёлый, агрессивный и, честно говоря, отстранённый от других лучший друг так себя ведёт. Конечно, Ракета и сейчас оставался отстранённым и агрессивным. Но вот весёлым его совсем нельзя было назвать. Скорее наоборот, ужасно грустным. Грут открыл рот, желая что-то сказать, но почему-то никак не мог придумать, что именно. Ракета не торопясь забрал свою руку, а Грут лишь послушно отцепился, глядя на то, как енот сравнивает два цветка. Совсем молодой, сияющий, новый и рядом точно такой же, но всё же другой, старый, засохший и чудом не превратившийся в пыль.       Лёгким движением свободной руки Ракета вдруг аккуратно схватил малыша и чуть прижал его к себе. Грут закрыл глаза, прильнув к чужой мягкой шерсти. Питер иногда упрекал Ракету, что в этом месте у нормальных людей обычно находится сердце. Гамора не соглашалась и рассказывала о том, что у неё, например, их два и оба с разных сторон. Ракета же ругался и вновь вспоминал как его распотрошили, собрали по кускам и потому если сердце у него и есть, то находится оно теперь уже чёрт его знает где. А вот Грут вообще сомневался, что у него, как у дерева, может в принципе быть хоть какое-то сердце. Но он закрывал глаза, прислушивался к дыханию Ракеты и был уверен, что отчётливо слышит сквозь всё глухой стук. Два бьющихся сердца в унисон. Грут открыл глаза, сейчас, он почему-то не слышал ничего.       — Т-ты, ты помнишь… помнишь ту, ну…— Ракета сглотнул, пытаясь подобрать слова, — другого себя, ну нас, там давно, когда-то… вот до всего этого, — он продолжал вертеть в руках сухой росток, будто бы тот мог ответить вместо Грута.       Может у маленького дерева и не было сердца, но он всё же почувствовал, как оно сейчас упало. Провалилось куда-то на дно, где видно сейчас и лежало одиноко сердце его друга. Грут вновь внимательно взглянул на этот сухой, давно поблекший огонёк и попытался вспомнить его. Постарался изо всех своих ещё детских сил. Постарался сильнее, чем, когда говорил первые слова, делал неуверенные шаги или выращивал всё новые и новые ветки и корни. Он честно старался увидеть в этом цветке знакомые черты, вспомнить хоть что-нибудь, чувствуя, как много сейчас зависит от этого, казалось бы, бесполезного растения. Потерявшего былой свет. Далёкий и туманный. Но определённо самый яркий из всех, прям как его воспоминания.       И малышу Груту показалось, что он взаправду смог увидеть тот свет. Давно забытый свет маленького ростка, которым огромное дерево пыталось поделиться со своим случайным знакомым. Но енотообразный лишь недовольно фыркал и отмахивался. Ему не нужны были цветочки. Этот же свет, но с новой силой, вновь зажёг далёкий образ. Образ благородного и добродушного знакомого, который продолжает рычать, и отрицая очевидное, вновь топчет цветок. Но как блуждающие огоньки, воспоминания наоборот, выглядели лишь ярче и ярче, когда другу, в благодарность за спасение был предложен цветок. И вновь наиграно холодный отказ. Вереница цветов, будто бы окружила Грута наяву, а затем погасла. Не вся. Всё такой же далёкий, туманный цветок, тот самый цветок маяком указывал путь. Звал к себе, манил. И освещал. Освещал Ракету, лежащего на огромной деревянной руке, пусть и измотанного всем пережитым, но хоть немного, хотя бы сейчас, глубокой тёмной ночью, спокойного. И вновь спасительный свет. Маленький, осторожно покачивающийся росток. Тот, что осветил две потерянные, но неразрывно связанные души. «Я есть Грут.» Енот молчит. Но принимает подарок. И засыпает прям с ним, на живом дереве, крепко держа в руках маленький, но такой важный огонёк.       А потом всё вновь гаснет.       Малютка Грут встряхивает головой, скидывая с себя остатки забытья. Сколько он так просидел? Минуту, две, часы? И что это был за сон с тысячами фонариками, кроющими в себе спасение из тьмы? Грут задумался. А затем поднялся и твёрдо встав на свои двои, попытался привлечь внимание Ракеты, издав какие-то неясные звуки.       — Ну чего ты? — енот выставил ладонь перед собой так, что его юный приятель оказался на уровне лица.       — Я есть Грут.       Широко распахнув глаза Ракета мгновенно поднялся с места и чуть не выронил как цветы, так и самого Грута.       — П-погоди что, повтори?       — Я. есть. Грут. — с расстановкой вновь проговорил малыш.       Енот молчал. А потом вдруг мелко затрясся, чем до жути напугал ребёнка, пока к тряске не добавился тихий смех.       — Прости, прости, не хотел тебя пугать, — шмыгнул носом Ракета, глядя на Грута сквозь слезящиеся глаза.       Он осторожно обнял своего дорого друга, не зная куда себя деть от нахлынувших чувств.       — Прости.       И пока они так стояли, время вновь замерло для малыша. Мгновение или вечность? Он не знал. Но абсолютно точно слышал, как чьё-то сердце, вновь забилось в унисон с деревянным.       Когда Ракета вновь поднял взгляд на друга, на его лице уже не было и следа той глубокой грусти и задумчивости.       — Я есть Грут?       — Да-да, теперь всё хорошо.       — Я есть Грут? — прищурился малыш.       — Честно-честно. Торжественно клянусь музыкальной коробкой Квилла, — Ракета поднял лапу вверх, — что больше так не буду.       — Я есть Грут! — он топнул ногой, возмущению «сучка» не было предела.       — Что значит нельзя клясться чужими вещами? Ты мне что предлагаешь своими рисковать?       — Я есть Грут.       — Нет, нет, нет, вот это уже как-то не по-божески, — енот замотал головой из стороны в сторону, определённо не слушая приятеля.       — Я есть Грут.       — Так знаешь, что, — он состроил серьёзную мину, — пошли спать. Серьёзно, я так устал, будто меня заново только что собрали и разобрали.       Грут скептически взглянул на друга, тот слишком часто использовал эту историю ради напускного драматизма. А Ракета лишь продолжил рассказывать о том, какой он классный и как его мало ценят, выходя наконец в коридор, направляясь к каюте.       Грут, как это было всегда, отключился, стоило ему устроился поудобней. А вот Ракета ещё долго крутил перед сном сияющий стебелёк и думал, что ж теперь делать со старым. Он мог бы снова вернуть его на сохранение в свою далёкую и сверхсекретную ячейку, куда не попадёт ни одна живая душа. Или просто выкинуть эту ветку, уступив её место новому. Грут вдруг начал ворочаться во сне, и еноту всё-таки пришлось отложить цветок и раздумья на потом, чтобы мягкой рукой отвести от друга все невзгоды. Глядя на это существо, Ракета вдруг понял, что, возможно, самым правильным решением было бы сохранить их оба. Не заменить одно другим, не выкинуть, а смириться с тем, что отныне у него их будет два. И это вовсе не плохо.       На утро, просыпаясь и подтягиваясь к завтраку, на корабле, как и в любое другое утро, царил настоящий хаос: крики, шум, смех. Питер вновь читал лекции команде, что такое зубная щётка и почему она должна быть индивидуальной. Дракс настаивал, что на поданные плоды у него абсолютно точно аллергия и совершенно не хотел слушать Ракету, доказывающего, что мужчина неделю назад уплетал фрукты за обе щёки и до сих пор почему-то жив. Гамора, найдя щётку Квилла, не знала смеяться или плакать и стоит ли сдавать некоторых шерстяных, бестактно воспользовавшейся чужой вещью. Один только Грут никуда не лез и бегал по столу, уплетая чужой завтрак под шумок. Однако, чтобы ни случилось, какие бы гадости или стычки у раковины или за столом у них не происходили, они все всё ещё были семьёй. Может, не самой удачной или правильной, но семьёй. И Ракета был счастлив, глядя на них. Особенно, когда смотрел на малыша Грута и ловил улыбку в ответ. Ведь каждый из них знал, что, несмотря ни на что, что бы не приключилось, они всегда будут лучшими друзьями.