Охровые поля

Когда телефон настойчиво звонит не затыкаясь в пять утра, Лили точно знает, кто это. Она включает громкую связь и переворачивается на другой бок. — Лииил? — привычно растягивает ее имя знакомый голос. Лили бормочет что-то среднее между «да, любимый» и «не пошел бы ты». — Лили, проснись и пой! Утром свет в долине самый лучший, я заеду через час. Успеем закончить до полудня. Давай, поднимай свою красивую задницу с кровати. Лили стонет. Она вернулась от родителей ночным рейсом. — Почему нельзя поехать после обеда, Коул? — Свет, Лили, свет — это главное! И не забудь черное платье! — нетерпеливо сообщает Коул и отключается. Лили натягивает на голову подушку. Страдает пару минут, но потом вспоминает джип, кривую ухмылку и зажатую между зубов зубочистку. Пожалуй, четырех часов сна ей вполне достаточно. Коул стоит на пороге ровно через час — секунда в секунду. Лили открывает дверь с твердым намерением высказать ему все, что думает об утренних фотосессиях, но забывает, с чего хотела начать, едва взглянув на его ухмылку и взъерошенные волосы. Корни сильно отросли и в отблесках утреннего солнца кажется, что у Коула седые виски. — Кофе и пончики в машине, — сообщает он, не дав Лили и рта открыть. — Я знал, что ты будешь ныть: «Ну Коул, я не успела позавтракать», — Коул строит рожу и передразнивает ее писклявым голосом. Лили пытается смерить его гневным взглядом, но тщетно — губы растягиваются в улыбке сами по себе. На Коула совершенно невозможно злиться дольше пяти минут. — Ты такой заботливый, папочка, — «папочку» Лили язвительно выделяет. Коул включается тут же, меняя писклявый голосок на вкрадчивый низкий баритон. — Конечно, детка, папочка здесь, — он небрежно опирается плечом о дверной косяк, изгибая бровь. Лили закатывает глаза и стукает Коула кулаком в плечо. — Поехали, Казанова, пока твой свет не убежал. Не зря же я вставала в пять утра. — Платье взяла? — переспрашивает Коул, подхватывая с пола ее рюкзак. Лили кивает, и еще раз оглядев себя в зеркале (слегка влажные после душа волосы досохнут в машине, получатся кудряшки, что даже лучше для фотосессии), выходит из квартиры вслед за Коулом. Лили забирается на сиденье Вранглера как к себе домой — машина успела стать ей родной. Они с Коулом исколесили на ней половину Калифорнии, или как минимум все окрестности Лос-Анджелеса точно. В подстаканниках между сидениями два стаканчика с кофе: большой с капучино и второй поменьше — Коул предпочитает американо. На торпедо бумажный пакет с пончиками. — Как раз успеем выбраться из города до пробок, — говорит Коул, нетерпеливо поворачивая ключ зажигания. Но Лос-Анджелес не знает, что такое свободные дороги. На бульваре Глендейл какой-то седан уже успел въехать в фонарный столб, а на выезде на 101ую идут ремонтные работы. Коул бормочет что-то про уходящий свет, пока Лили сонно жует пончик. Для нее солнечный свет примерно одинаковый утром, в обед и после, но с Коулом, вошедшим в режим «я круче Ирвина Пенна*» лучше не спорить, если не хочешь послушать двухчасовую лекцию о значении экспозиции. Расслабляется Коул только когда они наконец выбираются на относительное свободное шоссе I-5. К этому времени Лили уже успела покончить с кофе и пончиком. Стянув легкие босоножки, она забирается на сидение с ногами, слегка откинув спинку. Она щурится, разглядывая профиль Коула — утреннее калифорнийское солнце начинает припекать через стекла. Коул достает из кармана рубашки пачку сигарет, и выудив одну за фильтр зубами, щелкает зажигалкой. До знакомства с ним Лили считала, что ненавидит курильщиков, которые портят здоровье себе и окружающим. Но смотреть на курящего Коула — ее маленькое порочное удовольствие. Особенно, когда он медленно затягивается после секса прямо в постели. Коул выпускает струю дыма в приоткрытое окно и оборачивается, хитро улыбаясь, будто прочитал её мысли — Лили заливается румянцем. — Спи. Через час ты нужна мне свежей и бодрой. Терпеть не могу вялых моделей. — Иди к черту, — лениво огрызается Лили, но упирающаяся в горизонт дорога и плавно едущий джип усыпляют. Она смотрит на тлеющую сигарету в пальцах Коула и моргает все медленней. Просыпается Лили, когда джип подпрыгивает на ухабе — Коул сворачивает с Ланкастер роуд на проселочную дорогу, тянущуюся вдоль заповедника долины Антилоп. Здесь всегда меньше людей и машин, особенно в восемь утра, и не надо тащить на себе камеру и вещи по туристским тропам. Калифорнийский мак разукрасил пейзаж на мили вокруг в рыже-золотой. Коул придирчиво выбирает полянку попышней и наконец тормозит. Лили ждет, пока шлейф пыли, тянущийся за колесами, уляжется, прежде чем открыть дверь. Свет именно такой, как нравится Коулу — мягкий и прозрачный, чтобы это там ни значило. Переодевается Лили прямо возле машины, спиной чувствуя скользящий по телу взгляд Коула, и улыбается. Но через полтора часа ей становится не до улыбок. Спина болит, потому что Коул заставляет ее выгибаться под всеми возможными и невозможными углами и плевать ему, что ей неудобно. Лили знает, что фотографии получатся невероятно крутыми, но ближе к обеду уже жалеет, что в принципе заикнулась о фотосессии пару недель назад. Солнце начинает основательно припекать, а Коулу все еще кажется, что тысяча и одна фотография с каждым цветочком на поляне — это не так уж и много. Коул зачехляет фотоаппарат в начале двенадцатого и Лили вздыхает с облегчением. Она делает глоток ледяной минералки — благо, в джипе можно найти не только всевозможные аксессуары для фотосессий, но так же переносной холодильник и кучу инвентаря для кемпинга — такое ощущение, что Коул всегда готов сорваться с места и отправиться покорять Скалистые горы, только свистни. — Можем заехать перекусить в Палмдейл, помнишь, там есть неплохая забегаловка на съезде с трассы, — говорит Коул, загружая оборудование назад в багажник. — Помню. В прошлый раз ты проглотил там два бургера не жуя в лучших традициях Джагхеда. Из машины доносится голос Ланы дель Рей, которая упрашивает всех присутствующих раздеться*. Лили слушается и стягивает через голову черное платье — порыв ветра приятно холодит разгоряченную солнцем кожу. Она вздрагивает, когда Коул неожиданно обнимает ее сзади. — Не боишься, что паук за задницу укусит? Лили хихикает, разворачиваясь к нему лицом. — Не особенно. А вот тебя стоит опасаться, — Лили прижимается к нему всем телом и целует, чувствуя, как его руки скользят по обнаженной спине. Он слегка прикусывает ее за губу, когда Лили прихватывает ладонью его ширинку. — Предупреждаю, женщина, ты свернула на опасную дорожку. Лили сама не знает, что на нее нашло — перегрелась на солнце? Но она уверенно толкает Коула в машину, заставляя усесться на пассажирское сидение, а сама забирается ему на коленки. Трется о шершавую ткань джинсов. Коул ловит ртом ее торчащий сосок и сжимает губами, с нажимом проводит пальцами вдоль поясницы. В джипе работает кондиционер, но Лили кажется, что внутри жарче, чем на палящем солнце. Она тянется к молнии его джинсов — Коул приподнимается, помогает ей стянуть их. Стонет сквозь сжатые зубы, когда Лили сжимает в ладони член, двигает пару раз вверх-вниз. — Твою мать, Лили, подожди, — приобняв ее за талию, другой рукой Коул открывает бардачок, находя среди коллекции перочинных ножей, складных стаканчиков, бумажной карты Калифорнии и колоды карт упаковку презервативов. Лили подозрительно щурится. — Мне вот интересно, это ты к поездке со мной готовился, или всегда их с собой возишь? Коул цокает языком. — Лили, сразу видно, ты редко путешествуешь. Презервативы — вещь первой необходимости в любом походе! — он с серьезной миной разрывает зубами блестящую фольгу. — Например, в них можно набрать воду. В концов концов, надуть шарик, если станет скучно и одиноко. Лили давится смешком. — Да что ты говоришь, засранец! Так и представляю тебя в пустыне, одинокого и с шариком из презерватива. Коул в одно движение раскатывает тонкий латекс по стоящему члену. — Тогда давай поищем им другое применение. Сидения в джипе узкие, места мало. А Лили сверху, так что, кажется, впервые в полной мере контролирует ситуацию. Обхватив член ладонью, направляет в себя, насаживаясь сразу до упора, наблюдая, как Коул запрокидывает голову, как дергается под кожей острый кадык. Упираясь коленками в сидение, Лили приподнимается, насколько может медленно и плавно, прежде чем вновь резко опуститься. И еще раз. Коул дышит рвано, сжимает ладонями ее талию, пытаясь изменить темп, но Лили не дается. Она вертит бедрами, навинчиваясь на него, запустив пальцы во взъерошенные волосы. Шепчет на ухо: — Ну и кто теперь папочка? — Ах, ты маленькая сучка, — усмехается Коул. — Я тебе это припомню. — Я буду ждать, — Лили целует его шею, которую Коул так доверчиво ей подставляет, и все-таки ускоряется, сама не в силах больше сдерживаться. Коул придерживает ее за бедра, направляя, не давая упасть. Он такой горячий и входит в нее под идеальным углом, попадая в нужную точку — Лили кончает, кажется, уже через каких-то жалких пару минут, вцепившись в загривок Коула и выстанывая его имя. Коул дергает Лили на себя еще несколько раз, до синяков стискивая пальцами за задницу. «Фак», — выдыхает в шею. Они сидят так, пытаясь отдышаться — Лили надеется, что никакие заблудившиеся туристы не постучат сейчас в окно джипа. Но никто не стучит — на мили вокруг только охровые поля и блуждающий по ним ветер. Коул гладит ее по спине, едва касаясь проводит губами вдоль скулы. — Папочка, значит**. Лили хихикает. — Ну посмотрим, посмотрим. Дай только до дома доехать. Лили прикусывает губу, понимая, что напросилась. И что сегодня больше трех часов опять не поспит.